Черная свеча - Мончинский Леонид (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
— Отгуляли воры…
На пороге появился ещё один гость. На этот раз необыкновенно располагающий человек в надраенных, без единой морщинки хромовых сапогах. Он озирал мир полными сдержанной нежности голубыми глазами, и возникало невольное желание ему улыбнуться. Гость был солнечный, откровенно счастливый и составлял полную противоположность Зохе.
Прямо с порога человек прошёл к скамье у стола. Сел, сцепив в лихой крендель слегка кривоватые ноги. Отчего стал ещё более по-деревенски приятным парнем.
— Салавар — главная сука Советского Союза! Это гроб, Вадим! Ну да, вором жил, вором и сдохну.
— Кто им позволил? Где надзиратели?!
— Не шуми. Они по запарке и фраера замочить могут. Салавар нынче — и судья, и надзиратель. Трюмиловка!
Шёпот вора разбудил в нём наконец чувство собственной опасности и вместе с тем непонятную в ней потребность. Вадим догадался: он рассчитывает остаться зрителем, это просто животный интерес. Ему стало противно от нечувствия к чужой судьбе, захотелось снова уснуть, чтобы ничего не видеть далее…
В камеру входили новые люди, по большей части крупные, сытые. Они сжимали в руках стальные забурники. Каждый сразу занимал свою позицию, оставляя место вокруг себя для замаха и удара.
Время торопливо жгло невидимые минуты. Оно словно чувствовало запах будущей крови, спешило утолить своё кровожадное любопытство. И он ненавидел время…
Под конец двое здоровых мужиков внесли лист железа, а третий — две кувалды с железными ручками.
— Зачем все это? — едва слышно спросил Упоров.
— Сказано — трюмить будут. Ты только не смотри, когда меня начнут…
Каштанка о чём-то вспомнил, окликнул соседа:
— Аркаша!
Заика скосил глаза, но не откликнулся.
— Дай мойку: сам уйду.
И рывком обнажил на руке вены. В это мгновение из-за столба, подпирающего верхние нары, выскочил Скрипач, кинулся к Салавару. Ближний из сук вскинул забурник, но тут же осел, схватившись свободной рукой за распоротый живот. Скрипач был почти у цели, когда огромная клешня Зохи поймала его кисть. Окровавленный нож вывалился на пол, и тогда чечен захватил в тиски шею вора, багровея, поднял над землёй. Все произошло так быстро, что никто не успел осознать — в камере стало на две жизни меньше.
— Зачем же так? — опечаленный Салавар смахнул с сапога брызги утерянной Скрипачом кровавой слюны. — Он умер непозволительно легко. Это награда, а не наказание. Наказание есть очищение, а это… больше походило на расправу.
Салавар поднялся со скамьи, широко всем улыбнулся. Улыбка его опять смутила насторожённых обитателей камеры, а он продолжил, по-видимому, зная ей цену:
— Негодяй заслужил наказание. Мы будем продолжать воспитывать…
— Кувалдой? — насмешливо спросил с верхних нар Есиф Палыч.
Салавар искусно сыграл удивление, голос его наполнили новые, искренние нотки.
— Этого не может быть! Что вы здесь делаете, богоубийца?
— Не понтуйся, Ерофей! Ты все знал наперёд и пришёл убить меня. Но когда ты, сучья морда, хилял вором и ел из этих рук…
Мышь показал камере свои гибкие ладони, как хороший купец показывает хороший товар.
— Хватит! — хищно оборвал Салавар. — Сегодня вы покушаете из моих рук, и мы — в расчёте. Зоха!
— Обожди, Ерофей, — Есиф Палыч сел на нарах, повторил: — Обожди. Позволь переодеться. Рубаху сменить…
— Позволю, если вы не будете открывать рот и произносить разные глупости.
— Спасибо, Ерофей…
Еснф Палыч благодарил спокойно, с достоинством, словно ему приходилось умирать неоднократно, и он знает, как это делается без страха. Спокойствие приговорённого испортило настроение судье. Салавар топнул ногой и строго спросил:
— Ещё воры есть?! Слышите, мрази, делайте объявку добровольно!
— А куды им деться? — прохрипел, с трудом поднимаясь, изнасилованный Пузырь. — Здеся они, Ерофей Ильич. Вон Заика ховается. Ворюга первостепенный. За см… Куды ж он подевался, козёл? Щас я вас всех на чистую воду выведу…
— Тю-тю-тю! — присвистнул Салавар. — Тимошенко! Никак вас невинности лишили? Вы теперь, получается, не вор, а воровка?!
— Зараз не признаю ихнего закону и желаю…
— Обидели, значит. Попку порвали. Заруби себе на носу: в советах педерастов не нуждаюсь! Воры есть?! Честные!
— Есть!
С нар без суеты спрыгнул Заика, а следом — тот, с бабочкой на щеке. Рядом с Упоровым дёрнулся Каштанка, и тут же на его челюсть упал кулак моряка. Все получилось почти бесшумно, но Салавар уловил неладное. Однако оно не было осмыслено им до конца.
— В чем дело? — спросил он, сощурился, глядя перед собой уже недобрым взглядом.
Упоров растерянно развёл руками, за него ответил доселе не выказывающий себя молодой грузин:
— Пустяки, генацвале. Фраер грохнулся — крови не терпит.
— И я, признаться, крови не терплю, — уже смиренно молвил Ерофей Ильич.
— Потому прошу этих преступников смягчить участь свою покаянием. Кто будет первый?
Заика быстро сунул руку за борт бушлата. Стоящий за ним Зоха был настороже; ребром ладони ударил вора по шее. Тот упал.
— Раскаянье не может быть актом формализма, — не замечая лежащего Заику, решил продолжить свою мысль Ерофей Ильич. — Человек должен внутренне так настроить себя, чтобы вести другую жизнь и поиметь большое отвращение к прежнему скверному существованию. Но ежели в вас не искоренена склонность к желанию блатовать…
Снова был короткий взгляд, укоряющий слушателей за непослушание, и с мукой произнесённые слова:
— …Готовьтесь к худшему.
Лежащего Заику растянули на залитом кровью полу, придавив сверху листом железа. Вор попытался подняться, но две кувалды обрушились на то место, где находились почки. Удары сыпались, не переставая, наполняя камеру гулом. Лицо зэка корчилось в немых стенаниях, как будто он пытался рассмешить пресыщенную подобными зрелищами публику.
Салавар поднял руку. Гул смолк. Молотобойцы отошли в сторону, тяжело дыша и косясь на погнутое железо.
— Поднимите!
До неузнаваемости преображённого испытанием зэка держали под руки. Эмалевая струйка крови поблёскивала на сером подбородке. Было очевидно — он почти умер, стоит в сумраке перед вечной ночью, а руки его, как руки слепца, пытаются что-то нащупать перед собой.
— Надеюсь, дружеская критика понята правильно?
Вор с трудом вобрал в себя воздух и выдохнул с кровавым плевком в лицо главной суки Советского Союза.
— Га-га-га, — хрипел Заика, пытаясь протолкнуть застрявшее в горле ругательство.
— Не надо, — остановил его жестом Салавар, брезгливо вытирая лицо белоснежным платком. — Суд освобождает тебя от последнего слова. Правда, Зоха?
Тупой удар в спину Заики дошёл до каждого. Вор качнулся вперёд, глаза его расширились до неимоверных размеров, скосившись на выросшее из левой части груди острие кавказского кинжала.
— Насквозь! — ахнул один из молотобойцев.
Ерофей Ильич уронил под ноги платок, отшвырнул его начищенным носком сапога, сказал по-деловому:
— Бросьте эту тухлятину, тащите богоубийцу!
Зоха сам, как барс, прыгнул на пары, раскидав зэков, наклонился над Есифом Палычем, приподнял и снова бросил на прежнее место:
— Он ушёл, хозяин…
— Старый обманщик! Верь после этого слову вора! Видите, граждане, кто паразитирует на вашем терпении?! Ну, а ты? — Вопрос был обращён к тому, кто тоже назвался вором. — Ты, Леший, с кем пойдёшь по жизни?! Говори быстрей, у меня кончается не только время, но и терпение!
— С вами, — сказал, глядя в пол, Леший.
— Подними глаза-то! Ты теперь свободный человек! Подними и покайся, как положено!
— Я больше не вор! — на этот раз было сказано громко, даже слишком громко. — Я раскаиваюсь за позорное прошлое!
— Идёшь с нами! А вас, граждане мужики и фраера, прошу подбирать себе компанию почестнее. Обращайтесь к нам с совершенным доверием. Не подведём! Всегда заступимся за трудового человека. До свидания!
Вышел он скромно, без излишней театральности, унося на открытом крестьянском лице опечаленную доброту хорошего человека.
