Вещий сон - Слаповский Алексей Иванович (читать полную версию книги txt) 📗
Стали бабушку Шульц пугать. Сперва пацаны ночами баловались, привязывая к окну на нитке гвоздик и постукивая. Потом молодежь сарайчик у нее сожгла. Потом кто-то поджег и сам дом. Конечно, в этом во всем сама бабушка виновата, люди в Золотой Долине добрые, и надо очень сильно их обидеть, чтобы довести до таких действий.
Бабушка Шульц смотрела на пожар молча и без слез, все имущество она, предвидев пожар, загодя вынесла с помощью Антоши Прохарченко, которому простили это за недалекость ума, и с помощью Антона же переправила свой скарб через Ельдигчу, ниже по течению, и стала там жить одна. В это трудно поверить, но она за одно лето сама, своими только старческими руками срубила себе избушку, сложила настоящую печь и вот живет так уже шесть лет, не появляясь на этой стороне, а бывших односельчан, приближающихся к дому ради любопытства, встречает высунутый из окна ствол ружья. Может, это и не ружье, а обрезок трубы, но проверять никто не стал.
Катя навещает старушку, которая ее любит. Любить-то любит, но однажды нагадала страшное. Смерть в день свадьбы. Сказав при этом, правда, что если постараться, то любой беды можно избежать.
— А как постараться? — спросил Невейзер.
— Как? — задумчиво спросила Катя. — Да я и не спрашивала. А вы что же, верите в такие вещи? В пророческие сны, в гадания?
— Раньше не верил, теперь верю.
— И я во все верю. Но в равной степени — ни во что. — И усмехнулась: — Вы не думайте, я не сумасшедшая, хотя у нас довольно много странных людей. Просто развита не по летам, скажем, так, умна не по-женски, хотя, нет, именно по-женски: цепко, гибко, почти изощренно, но не всегда логично и почти всегда стереотипно, отражая что-то прочитанное, услышанное и так далее. Женщины реже создают что-то новое в сфере мысли, это нужно признать.
— Вам нужно уехать, — сказал Невейзер.
— С вами?
— Почему? Хотя...
Воцарилось молчание, как говаривали раньше, и оно именно воцарилось, царствовало, а внутри этого молчания царствовала Катя. Она смилостивилась.
— Хорошо, я уеду. Для чего? Меня все манит и тревожит, я хочу яркости, хочу даже буйства, я обязательно впаду в алкоголизм, наркоманию, промискуитет.
— Чего?
— Промискуитет.
— Да? Понятно...
— И в результате я приду к тому же состоянию, в каком нахожусь уже сейчас. Так ради чего?
Невейзер чувствовал себя старшим другом, которому неуместно флиртовать с красавицей девушкой, он должен что-то посоветовать...
— Я понимаю... — сказал он.
— Что вы понимаете?
Невейзер понимал лишь то, что ему хочется молчать и любоваться Катей. Но она смотрит на него с надеждой, она — в свои-то годы — почему-то не чувствует интереса к жизни и говорит страшные слова, просто самоубийственные слова! Она ждет умного совета.
— Конечно... Не все так просто в жизни... Но и не все так сложно, — сказал Невейзер и тут же добавил: — Боже мой, какую чепуху я говорю!
— Пожалуй. Но — как сказать эту чепуху. Скажите близко.
— То есть?
— Близко. Близко ко мне. Подойдите и скажите. Так, чтобы ветер ваших слов был на моих губах.
Невейзер растерялся.
— Смешно смотреть, как смущаются взрослые мужчины. А ведь у вас, небось, не одна женщина была.
— Четыре.
— До жены, после?
— Одна до, другая после и одна во время. Ну, плюс сама жена. Четыре, — послушно рассказал Невейзер, подходя к Кате на прямых ногах и склоняясь над ней, опершись руками о подлокотники кресла, в котором сидела Катя. И, словно упор рук придал упор всему остальному, взбодрился. — Что ж, — сказал он. — Я повторю ближе. Эту самую фразу?
— Эту самую.
— Пожалуйста!
Почти прикасаясь к губам Кати, Невейзер произнес (одновременно вспоминая: а успел ли он почистить зубы или, поторапливаемый машиной, забыл?):
— Не все так просто в жизни. Но и не все так сложно.
— Совсем по-другому звучит, — прошептала Катя. — У вас под носом волосики торчат. Пробрили плохо.
— Что волосики! Был бы человек хороший! — прошептал Невейзер.
— И кожа пористая, в морщинах. Вам нужно закрывать ее усами и бородой. Но все равно вы останетесь уродом. Лучше некоторых, но уродом. Извините. Я о людях плохо думаю и грубо.
Невейзер не слышал, он закрыл глаза и прикоснулся к ее губам.
Она рассмеялась.
Он отошел.
— Так, значит, — сказала Катя, — вас встревожил сон? Вы собираетесь меня спасти? Собираетесь найти моего будущего убийцу? Вы только об этом и думаете?
— Ладно, — сказал Невейзер. — Ты красивая девчонка, мне хотелось тебя чмокнуть, и все на этом.
— К сожалению, и все, — согласилась Катя.
— А если не все? — тут же спросил Невейзер.
— Успокойтесь. Вы умны, красивы, талантливы. Женщины от вас без ума. Что вы хотите сказать? Что ваши чувства пробудились, вы собираетесь начать жизнь сначала, в вас накопился запас нежности и тепла, который вы хотите отдать мне?
— У тебя выпить нет? — спросил Невейзер. — Что-то захотелось. С похмела я, если честно.
— Вот это лучше! — улыбнулась Катя. — Выпейте. И будете снимать свадьбу. Вас все будут угощать, вами все будут восхищаться. Уснете под утро, в стельку пьяный, в одном ботинке, и вышедшая из мрака златая с перстами пурпурными Эос увидит вашу желтую пятку сквозь дыру вашего серого носка. Что, уже злитесь на меня?
— Да, — не стал скрывать Невейзер.
— Ну, вот. Вот мы и увидели с вами всю нашу будущую совместную жизнь, если б она могла состояться.
— Много на себя берете, — с обидой сказал Невейзер.
— Я не беру, мне дадено.
— Девическая гордыня. С возрастом это проходит.
— Господи, это какой-то уже бесконечный разговор! Лучше уж выпейте в самом деле!
И Невейзер, пожалуй, не постеснялся бы выпить, но жажда выпить опять куда-то пропала.
— Далеко эта бабушка Шульц живет? — спросил он.
— Я как раз собиралась к ней. Хотите попросить ее погадать? Сон проверить?
— Да нет, просто интересно. Ну, хочу, — тут же поправился Невейзер.
— Ладно, — сказала Катя.
8
Они спустились к реке, к лодке, это была легкая плоскодонка скорее не для дела, а для удовольствия Кати; Невейзер сел на весла, направил лодку на ту сторону.
— Слишком сильно гребете, — сказала Катя. — Она ниже живет по течению. Я научилась так грести, что приплываю, не оборачиваясь, прямиком к тому месту, где она живет.
Речка была здесь неширока, но течение довольно быстрое, вот уже и село скрылось из виду за прибрежными деревьями. Вот уже ничего, кроме деревьев, вокруг.
— Искупаюсь, — сказала Катя.
— Да, жарко.
— Почему вы отвернулись?
— Я и так в сторону смотрел. Я на воду смотрел. Завораживает. Успокаивает, — сказал Невейзер, не понимая, почему он оправдывается перед Катей.
— Ну, если взглядом в сторону смотрели, то душой нет. И отвернулись. Что вы подумали? Только честно?
— Ничего особенного.
— Вы подумали с испугом, я по глазам увидела: а вдруг она сейчас голышом купаться захочет? Так?
— Допустим! — смело поднял глаза Невейзер. — Но вы ведь именно это хотели сделать?
— Вы свое желание за мое выдаете. Не собиралась я этого делать. А теперь сделаю!
— Слушайте, Катя...
— Помолчите лучше. Пусть вам понятно будет, как я мучаюсь, как я других умею мучить.
— Да отчего вы мучаетесь? Чего вам не хватает?
— Всего! — сказала Катя, быстро разделась и с кормы постепенно и осторожно, на сильных руках опустилась в воду, она не хотела мочить голову. Она плавала вокруг лодки, держась за нее, потому что иначе отстала бы, она плавала, поворачиваясь и переворачиваясь, скользя телом, свиваясь и развиваясь.
— Вы не нимфоманка? — спросил Невейзер, уверенный, что Катя знает это слово.
— Скажите еще: эксбиционистка!
— Скажите сами. Скажите, что думаете.
— Не скажу. Это все глупости, бульканье звуков. Я ни то, ни другое, ни третье. Я сама по себе. Может, думаете, мне вас прельстить хочется? Мне хочется искупаться нагишом, только и всего... Впрочем, вру, — сказала она, помолчав. — Одна бы — не стала. А если стала бы, то вообразила бы кого-нибудь, кто смотрит. Мне одной надо жить. С каждым я разная, от этого с ума сойдешь.
