Озеро призраков - Любопытнов Юрий Николаевич (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
Вошедшая в комнату Маня, чтобы пригласить супруна к ужину, внимательно посмотрела на Виктора Степановича, спросила:
— Что ты такой тихий? Удалось прочитать? — Она присела на стул напротив мужа.
Виктор Степанович с жаром принялся ей рассказывать о находке, о содержании грамоты…
— Откуда они у тебя? — спросила жена, выслушав рассказ Виктора Степановича.
— Вадим принёс. Помнишь, приходил такой раздобревший кооператорщик.
— Как не помнить! Он и раньше у тебя был несколько раз.
— Бывал, бывал, — задумчиво проговорил Виктор Степанович и горестно воскликнул: — Ещё бы листов пять-десять! Это ж научное открытие! Ведь они должны быть! И у кого-то валяются где-нибудь в сарае или в гараже. Это не должно пропасть! Надо спешить, пока не сожгли, не выбросили, не растеряли…
— Не расстраивайся, — успокаивающе сказала Маня. — Эти же нашлись! Найдутся и другие. Спроси у этого Вадима. Наверняка он не все тебе отдал.
— Ты права, — задумчиво проговорил Виктор Степанович, положил очки на стол и проследовал за женой на кухню.
За ужином Виктор Степанович размышлял про себя, рассеянно проглатывая пищу. Надо бы найти Вадима, полагал он, и узнать, кто тот невежа, которому в руки попали столь ценные реликвии старого времени. Затем сходить к тому человеку, записать его рассказ, узнать место, где нашёл бересту.
«Черти полосатые, — ругался он про себя. — Коммерсанты, купчики, разбойники с большой дороги, ради наживы, алчности своей ненасытной готовы распродать, что угодно, кому угодно, как вас земля держит! Но почему так получается, что эту гривну, бересту нашёл не он, который знает, какую материальную и историческую ценность они представляют, а находит другой, которому дороже блестки золота, а не старый манускрипт, берестяная грамота, первоисточник знаний о жизни русского народа конца ХII, начала ХIY веков».
Виктор Степанович надеялся у Вадима получить адрес продавца гривны, а у того узнать — сохранились ли ещё куски бересты с письменами. Вот было бы здорово, если бы сохранились! Где контора «лошадиного» кооператива, или офис, как сейчас стали называть представительство, Виктор Степанович, естественно, не знал. Не знал он и номера домашнего телефона Вадима, если тот имелся, и поэтому он решил сходить нему домой и обо всём расспросить в личной беседе. Чтобы наверняка застать Вадима дома, надо идти или рано утром или вечером. Виктор Степанович выбрал первый вариант, полагая, что утро вечера мудренее.
В тот день он встал раньше обычного. Накануне сказал жене, что пойдёт к Вадиму выяснить кое-что о берестяном письме, а посему пусть она о нём не беспокоится и к завтраку не ждёт. Умывшись и побрившись, выпив стакан крепкого чаю, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить спавшую Маню, Виктор Степанович закрыл дверь квартиры и вышел на улицу.
Было по-утреннему свежо. Солнце уже поднялось над горизонтом и в его ещё не жарких лучах переливались разноцветными огнями капли росы на траве газонов. Было тихо, улицы были пустынными. Только у соседнего дома он заметил дворничиху бабку Веру, которая, проворно орудуя метлой, подметала мусор у подъезда.
В какой-то квартире на втором этаже распахнули окно, и Виктор Степанович услышал сигналы точного времени и голос диктора, который сказал, что московское время семь часов… Автобусы уже ходили, хотя с редкими в столь ранний час и неразговорчивыми пассажирами. На остановке пришлось немного подождать.
Сев в автобус, шедший из Афанасова, Виктор Степанович доехал до Кооперативной улицы и вышел. Здесь было многолюдней. Пассажиры, высыпавшиеся, как горох, из салона, спешили в основном на вокзал, стремясь успеть на электрички. Виктор Степанович перешёл на другую сторону улицы и стал спускаться вниз по тротуару. Перейдя по мостку Кончуру, свернул влево и зашагал вдоль ограды парка, бывшего Пафнутьева сада монастыря.
Где жил Вадим, он знал. Был у него несколько лет назад. Вадим собирал старинную утварь, иконы, книги и поэтому два или три раза приглашал служителя музея к себе домой, чтобы тот помог определить значимость и ценность той или иной приобретённой вещи. Но это было давно. А теперь, идя вдоль пыльной улицы, старался вспомнить дом, в котором когда-то побывал.
Кое-какие ориентиры он не забыл: колонку почти напротив дома и высокий тополь, старый, с облупившейся корой. Колонка стояла на месте, но тополя не было. «Спилили или сам сгнил», — подумал Виктор Степанович, всматриваясь в калитку и в видневшийся поверх разросшихся яблонь фронтон дома.
— Кажется, здесь, — сказал он сам себе и взялся за кольцо калитки. Она подалась лёгкому нажиму, скрипнула и открылась. Занялась густым лаем собака. Виктор Степанович шёл по узкой дорожке, мощёной мелким гравием и битым кирпичом, по сторонам которой росли невысокие кусты малины вперемежку с георгинами, и думал, что он верно определил дом. На лай собаки вышел мужчина, открыв двустворчатую, давно не знавшую краски, дверь террасы. Он был в майке, в спортивных брюках, с полотенцем в руках.
— А-а, историк, — фамильярно и чуть свысока произнёс он и долго тряс руку Виктора Степановича. — Привет! Никак хорошие вести? — продолжал он после рукопожатия, испытующе глядя в глаза гостя. — Раз ни свет, ни заря пожаловал, значит, есть с чем приходить. Или я не прав?
— Хорошие или не хорошие, это как смотреть, — ответил Виктор Степанович, бросая взгляд по сторонам, ища место, где бы присесть, и не найдя, после непродолжительной паузы спросил: — Уделишь мне пару минут?… — и стушевался под пристальным взглядом хозяина дома. — Это наше дело пенсионерское — не надо спешить на работу, а тебе время…
— Хороший гость дороже всего, — перебил его Вадим. Он заулыбался, взял старика под руку и повёл в террасу. — Вот здесь на стульчике и посидим. Садись, и я присяду.
Виктор Стпанович сел на стул, огляделся по сторонам.
— А жена, дочь спят? — вполголоса спросил он, прислушиваясь к тишине дома.
— Эва! Я разве тебе не говорил? А наверно, и не говорил. Я развёлся года два назад. Жена нашла другого — золотого, дочка с ней осталась, а я вот один кантуюсь. — И он захохотал, показывая в уголке толстых губ блеснувшие золотые коронки.
— Я не слышал, что ты теперь холостой. Не знаю — сочувствовать тебе или сожалеть.
— Сочувствия и жалости не надо. Всё хорошо. Баба с возу — кобыле легче. — И он снова хохотнул и резко закрыл рот, давая понять, что ждёт теперь новостей от гостя.
Виктор Степанович понял.
— Я долго не задержу тебя, — опять извиняюще проговорил он. С Вадимом историк чувствовал себя всегда неловко. Внутренняя энергия, напористые нагловатые глаза, голос и вся ухватка знакомого как-то принижали Виктора Степановича. Рядом с ним он ощущал себя не в своей тарелке. — Вот, — продолжал он, водружая на нос очки и бережно доставая из кармана пиджака тёмно-коричневый кусок бересты, — сия грамота…
— Разобрал, что написано? — голос Вадима, как показалось Виктору Степановичу, дрогнул, хотя лицо продолжало оставаться спокойным.
— Разобрал, однако, здесь о кладах ничего не сказано, — с чуть заметной издёвкой произнёс историк, глядя на Вадима, но тот не понял скрытой иронии.
— Говори, говори! Я слушаю.
— Сама по себе эта береста — клад, которому цены нет. Клад не для вас, коммерсантов, а для нас, кабинетных червей, историков, лингвистов.
— Так что же ты… узнал?
— Я думаю, что твой приятель, или как его назвать — нашёл горшок или ещё какой-либо сосуд, или что-то другое, где вместе с золотыми или серебряными предметами находились свитки бересты…
— Так ты думаешь, что, кроме той безделушки, что я тебе показывал, там были и другие вещи?
— Несомненно, хотя со сто процентной уверенностью это нельзя утверждать. — Виктор Степанович поймал себя на мысли, увидев жадный огонёк, разгоревшийся в глазах Вадима, что собеседник неприятен ему. Вот ведь встречался раньше, а не замечал этого. А сегодня как бы заглянул в глубину его души и познал её, и ужаснулся. — Видишь ли, — продолжал он, — гривны встречаются в захоронениях, в курганах, оставленных нашими предками. В основном они представляют из себя обруч, одеваемый на шею. Эта же гривна несколько особая: она или порублена на куски, или состояла из семи, я полагаю, сочленений. Число семь в славянских верованиях…
