Остров - Голованов Василий (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Но этот тип взаимоотношений характерен для следующего, второго этапа. Его вполне можно охарактеризовать как время случайных встреч. В Ирландии очень органично приживается христианство, не вступая в оголтелую борьбу ни с филидами, ни, тем паче, с сидами. Тем не менее, вскоре филидические школы исчезают, а сиды, бывшие предметом изучения, повествования и постижения филидов, переходят на новое положение. Все чаще, будто между прочим, делается акцент на их демонической сущности, сущности нижнего мира (это при том, что традиционная кельтская космогония была горизонтальной!). Сами сиды изменяются – они реже появляются перед людьми, да и то случайно. Все чаще говорится об их умении внезапно исчезать, растворяться – значит, у них стала чаще появляться необходимость в этом. Сиды по-прежнему остаются очень красивыми существами, но они несколько уменьшаются в росте, о чем неоднократно сообщается в сказаниях. Они теперь надежно укрыты своим иным пространством, к ним еще можно попасть – так к ним попадает Бран, Кондла Прекрасный, сын Конда Ста битв, – но уже без приглашения, случайно. Такое путешествие уже расценивается как небольшой подвиг. Нередки случаи попадания во время сна в сид – но это уже не коридор ведущий в таинственный мир, а собственно потусторонний мир, правда, вопреки христианской божественной геометрии – потусторонний мир без хтонической бездны. Вообще, при некоторой благоговейной опаске, мир сидов окрашен положительно. Именно в связи с ним появляется понятие gwenwed белый мир, мир покоя, счастливый «тот свет». В мире сидов преобладают счастливые образы, светлые оттенки – одежды, туман, все окрашено в белый или серебряный цвета. Впрочем, усиление темы белизны, серебра, лучезарности – это усиление темы неразличимости, истончения. Действительно, все чаще ведется речь не собственно о сидах, а о Фет Фиата. Встречи с сидами – знак отмеченности на втором этапе. Известный бард Давид ап Гвиллим удостоился встречи с Гвином, сыном Нудда, святой Коллен, живший в VII веке, лично попал в сид и общался с его обитателями, о чем неустанно рассказывал, не боясь повредить своей карьере христианского святого. Гальфрид Монмунтский, известнейший хронист, неоднократно, по его признаниям, вступал в контакт с сидами. Второй этап – время неуклонного отдаления двух миров. Об этом недвусмысленно свидетельствует «Разрушение Дома Да Дерга», трагическая история падения устоев, разрушения традиций – история (пришедшая в конфликт с мифологией) толкает правителя на нарушение ряда гейсов, тем самым нарушается контакт с природой, с миропорядком. Традиционно организованное бытие кельтов обращается в хаос, естественно, что повергается в прах и связь с тонким, парадоксальным миром сидов – ведь, как мы помним, Племена Богини Дану и были держателями ныне поверженного миропорядка. Образы и сущности мира сидов как бы «захлопываются» перед человечеством, перестают быть не только проводниками, но и собственно объектами реального мира. И если в начале «Разрушения…» сиды появляются в одном из своих позитивных обличий – в виде птиц или воинов, скачущих по волнам, то в конце – в виде ужасных обличьем уродов, опасных колдунов (по иронии, в одном из этих страшилищ ряд исследователей узнает Мерлина/Мидира – самого красивого и обаятельного сида, всегда с особым рвением шедшего на помощь людям). Все это свидетельствует о начале третьего и последнего этапа в отношениях с сидами. Этапа, когда сыны Милля окончательно порывают связи с сидами. Мир человеков обужается, теряет парадоксальные резервы, присущие его пространству, времени и мышлению благодаря сидам. Начинается история с ее опытом прецедентов.
Человечество с грустью переживало утрату целого куска мира – именно этим настроением проникнута самая тонкая, самая драматичная, на мой взгляд, сага – «Воспитание в Домах Двух Чаш». Любимейший в ирландской литературе женский образ – прекрасная Этайн, сида, лучшая воспитанница Мананнана, переходит в мир людей, прибивается к церкви на окраине городка и предпочитает вечное упокоение на кладбище при церкви возвращению в блистательный, сокрытый, потусторонний мир сидов. Таков сюжет. Но нам важно другое: душераздирающая сцена прощания – неудержимого разъезжания по перпендикулярным осям пространства позднего Средневековья – Этайн и ее сородичей. Прощание происходит вслепую: Фет Фиата уже так силен, что ни Этайн с людьми, ни сиды не в состоянии увидеть друг друга. Мир людей уже настолько инаков, что сиды, вопреки своему умению, не могут рассеять туман хотя бы со своей стороны. Фет Фиата так силен, что под его покровом неумолимо разъезжаются времена сидов и людей. Этайн, попав к людям, не перестает дивиться странности их одеяний, архитектуры и обычаев. Это свидетельствует о том, что сиды и люди давно чужды друг другу, чужды до такой степени, что даже изредка не сверяют ход своих времен.
В последующих сказаниях отношения людей к сидам приобретают черты агрессивности. Таков тон повествования в «Смерти Муйрхертаха, сына Эрк». Все чаще сиды морочат голову доверчивым правителям, чтобы сбить их с пути добропорядочных христиан. Монахи обливают монархов святой водой и возвращают в лоно церкви, сиды исчезают, как тать. Это – идеологические трюки, человеческие домыслы. Думаю, что сиды, почувствовав безнадежность дальнейших контактов с человеком, достойно ушли в свое бесконечное пространство.
В дальнейшем интерпретация человеком образа сидов окончательно заходит в тупик: одна из ветвей толкования переходит в область фольклора, где сиды уменьшаются до крошечных размеров, становятся эльфами и феями, чья магия служит игрушечным целям. Другая дорога ведет в область черноты, трикстерства, морока. Сидами обильно удобряют почву мрачного европейского эзотеризма, они, окруженные ореолом отчуждения, обслуживают некую мрачную, непонятную человеку, забытую, хотя и вожделенную тайну. Фигуры их размываются, цвет меняется на красно-черный, потом на черный, потом на дымчатый, потом они окончательно сливаются с тьмой…
Единственный проблеск, мимолетная реабилитация сидов появляется в куртуазном материковом артуровском цикле – это фигура Мерлина. Черты сида в нем так точны, что трудно усомниться: скорее всего, это последняя попытка сидов вернуть человечеству возможность проницать в парадоксальный мир, расширять возможности собственной души, мысли. Как явствует из цикла, возможность эта, несмотря ни на что, остается открытой. Как известно, король Артур, ведомый по жизни мудростью и проницательностью Мерлина, и после смерти не был оставлен им. Он заснул и спит на Яблоневом острове (в «Яблоневой Эмайн» Мананнана?), унесенный туда своей сестрой, ученицей Мерлина. Он спит (и по традиции люди ждут его пробуждения), чтобы, проснувшись, объединить страну (по мнению историков никогда и не бывшую единой). Но, о политическом ли единстве речь? Артур, любимый ученик Мерлина, может восстать только для объединения страны по волшебным правилам сидов, чтобы вернуть миру объем, присущий «условному хронотопу» кельтских мифов, в котором человек смело мог преодолевать границы…
Видеоверсия сказания о короле Артуре заканчивается его гибелью и торжественными похоронами. Мерлина в ней и вовсе нет. Современная цивилизация не нуждается больше в спящем короле. Ей не важна идея парадоксального хронотопа, объединения в котором жаждали Средние века и Возрождение, стоящее к Средневековью гораздо ближе, чем мы думаем. Новое время создало защиту от морока кельтского хронотопа: «мифологический» ход сознания сменился «историческим», оттого время приняло окончательное направление линейности, а пространство, декретированное тремя возможными измерениями, было систематично поделено и внутри границ тщательно исследовано. Препарировано даже: в Париже, в Музее естественной истории, вывернутые наизнанку внутренности мартышек, сослуживших службу пытливому гению человечества, спилы костей, разложенные по ящичкам черепа – апофеоз детерминизма XIX века. Для развязки романа Умберто Эко «Маятник Фуко», для приговора самоуверенности человечества, заменившего Божественный промысел хитроумной механикой и пытливостью анатома, этот музей подходит ничуть не меньше, чем Консерваториум наук и ремесел…
