Осада, или Шахматы со смертью - Перес-Реверте Артуро (книги без сокращений txt) 📗
— Нет. Не буду. И тебе не дам.
Тисон пробует сдержаться, вернуть себе спокойствие и не поддаться волнам паники, захлестывающим его откуда-то из самого нутра. Полицейские подходят ближе, козыряют. Все тут кругом осмотрели, докладывает старший, никого не нашли. В доме, насколько он знает, никто не живет. И никто из соседей, кроме этих мальчишек, ничего подозрительного не слышал. Убитая — совсем молоденькая, лет пятнадцати. Личность вроде бы установили — прислуга из недальнего постоялого двора, однако свету мало и лицо изуродовано, так что с уверенностью сказать нельзя. Выходит, что убили ее, скорей всего, как стемнело, потому что во второй половине дня мальчишки еще играли тут.
— А чего их снова принесло сюда вечером?
— Они живут рядом; полусотни шагов не будет. Поужинали и узнали, что пес у них со двора удрал; пошли его искать. Поскольку они тут любят играть, подумали, что мог сюда забежать. Наткнулись на труп, сказали отцу, а он дал знать нам.
— Кто отец, выяснили?
— Холодный сапожник. Слывет человеком порядочным, ни в чем не замечен.
Тисон кивком головы отпускает их. Станьте у входа. Никого не пускать: ни соседей, ни зевак, ни самого короля Фердинанда, буде явится. Ясно? Отправляйтесь. Потом с глубоким вздохом лезет после недолгого раздумья в карман, двумя пальцами выуживает оттуда золотую монету, протягивает Кадальсо: отдашь этому сапожнику. Скажешь, что, мол, за сотрудничество и в возмещение хлопот.
— И еще скажи, что если будет рот держать на замке и не мешать дознанию, дней через несколько получит еще полунции.
Полицейские и Кадальсо исчезают во мраке. Оставшись один, комиссар покидает пределы светового круга и ходит вокруг распростертого тела. Изучает, прежде чем приблизиться к убитой, все, что может указать след или признак, а меж тем два чувства одновременно не дают ему покоя: во-первых, горькая досада от того, в какое затруднительное положение поставит его перед начальством это новое — и никак нельзя, не покривив душой, сказать «неожиданное» — убийство, а во-вторых, его сотрясает свирепая, животная, безудержная ярость при столь очевидном свидетельстве его ошибки, обернувшейся поражением. Непреложность его еще сильнее подчеркивается зловещим, каким-то непристойно жестоким обликом этого города, вдруг сделавшимся ненавистным комиссару до дрожи душевной.
Сомнений нет, заключает он, подойдя наконец к трупу вплотную. Взяв за проволочную ручку, он подносит фонарь поближе. Нет, никто не сумеет скопировать этот почерк, даже если бы и захотел. Руки на этот раз скручены впереди, рот заткнут кляпом и завязан. Оголенная спина — в глубоких пересекающихся бороздах, уходящих в лабиринт кровавых сгустков и обнажившихся ребер. И этот сырой запах взрезанного, разваленного топором мертвого мяса так знаком Тисону что кажется — навсегда, сколько бы лет ни прошло, застрял в ноздрях и в памяти. Девушка боса, и комиссар безуспешно ищет ее туфли, подсвечивая себе фонарем. Находит только валявшуюся у пролома поношенную мантилью из тонкой и редкой шерстянки. Туфли, без сомнения, остались на улице, где жертву сбили с ног, прежде чем заволочь сюда. Может быть, оглушили и она была в беспамятстве, а может быть, осталась в сознании и отбивалась до конца. Кляп во рту и связанные руки как раз свидетельствуют об этом, хотя не исключено, что убийца просто принял дополнительные меры предосторожности на тот случай, если от ударов кнута девушка очнется раньше времени. Дай бог, чтобы это было не так и она не пришла в себя. Да, лет пятнадцать, убеждается комиссар, пододвинув фонарь поближе и на коленях всматриваясь в лицо с полуоткрытыми остекленевшими глазами, уставленными в пустоту небытия. Запорота без пощады, как скотина, до смерти.
Выпрямившись, Тисон поднимает лицо к черному небу, нависшему над двором замка. Скопления темных туч закрывают луну и едва ли не все звезды, хотя кое-где, там и тут все же заметно ледяное мерцание, отчего ночь словно бы становится еще холоднее. Запрокинув голову, Рохелио Тисон некоторое время стоит неподвижно, с незакуренной сигарой во рту. Потом доходит до пролома в стене и передает фонарь полицейскому.
— Поищите башмаки этой бедняги… Должны быть где-то неподалеку.
Капрал растерянно моргает:
— Башмаки, сеньор комиссар?
— Да, вашу мать! Башмаки! Я что, по-китайски говорю? Шевелись! Оба!
Он выходит на улицу Силенсио, оглядывает ее в оба конца, прежде чем двинуться направо. В желтоватом свете уличного фонаря на Месон-Нуэво можно различить в торце улицы Бланкос полуразвалившуюся арку Гуардиамаринас, которая примыкает к северному крылу замка и выводит на улицу Сан-Хуан-де-Дьос. Тисон проходит под нею и останавливается, всматриваясь в то немногое, что виднеется во мраке. Слева и довольно далеко от него — на площади Аюнтамьенто — стоят еще два уличных фонаря. Влажный морской ветер — океан совсем рядом, в нескольких шагах, на противоположном конце улицы — заставляет комиссара поглубже натянуть шляпу, поднять воротник редингота.
Постояв так несколько минут, отступает под свод арки, чиркает спичкой о стену и собирается наконец прикурить сигару, которую все это время держал во рту. Загораживая огонек ладонью, несет его к лицу, но вдруг, передумав, гасит. Чтобы найти то, что ищет — если это и вправду существует, — нужно обострить нюх, насторожить все остальные чувства. И потому прячет сигару в портсигар и медленно идет по улице Силенсио, внимательно и осторожно, как выслеживающий дичь охотник, стараясь сквозь стук своих каблуков уловить все, что можно услышать ли, почувствовать в темных провалах и впадинах города. Он сам не мог бы сказать, что ищет. Пустоту, быть может. Или запах. Дуновение бриза или внезапное его отсутствие.
Он пытается высчитать, куда и когда упадет первая бомба.
13
За беломраморным фасадом с черными буквами «Кафе дель Коррео», за открытой настежь дверью, за одной из арок, ведущих в окруженный колоннами внутренний дворик, комиссар Тисон и профессор Барруль доигрывают вторую партию. На клетках доски медленно остывает жар битвы: белый король безжалостно стиснут конем и королевой. Чуть поодаль две пешки, растерянно переглядываясь, блокируют друг друга. Тисон зализывает раны, однако разговор идет о другом. И о том, что происходит на другой доске.
— Она упала вон там, профессор. Пять часов спустя. На углу улицы Силенсио, как раз рядом с аркой Гуардиамаринас… В тридцати шагах по прямой от плаца, где была обнаружена убитая.
Иполито Барруль, протирая стекла платком, внимательно слушает. Они сидят за своим обычным столиком: Тисон вплотную придвинул стул к стене, вытянул ноги под столом. Перед каждым, среди съеденных фигур, — чашечки кофе и стаканы с водой.
— Эта бомба — была. И та, что упала у часовни Дивина Пастора, — тоже. А на улицу Лаурель, где тоже обнаружили погибшую девушку, никакая бомба тем не менее не падала. Ни раньше, ни потом. Это частично меняет дело. Путает, так сказать, схему.
— Не согласен, — возражает профессор. — Это может означать всего лишь, что и убийца не застрахован от ошибки. Что и его метод — или назовите его как хотите — несовершенен.
— Но есть места… — неуверенно перебивает Тисон.
Профессор, внимательно глядя на него, ждет продолжения.
— Есть такие места… — продолжает комиссар. — Я заметил их. И условия в этих местах — другие.
Барруль задумчиво кивает. После резни и бойни на шахматной доске лошадиное лицо его вновь обрело всегдашнюю учтивость. Он уже не тот беспощадный воин, что пять минут назад с кровожадной свирепостью двигая фигуры, осыпал Тисона бранью и чудовищными угрозами: я вырву вам печенку, комиссар, и прочее в том же роде.
— Понимаю, — говорит он. — И вы уже не в первый раз говорите мне об этом. Как давно вы носитесь с этой идеей? Несколько недель?
— Несколько месяцев. И с каждым днем убеждаюсь в своей правоте.
Барруль мотает головой, тряся седеющей гривой. Потом аккуратно поправляет очки.
