Тереза Батиста, уставшая воевать - Амаду Жоржи (книги без регистрации TXT) 📗
Детектив Далмо Гарсиа оставляет своих спутников в машине — старом «бьюике», принадлежащем одному из них, слепому на один глаз, известному под именем Камоэнса Фумасы, — поднимается по лестнице, ведущей к двери заведения, на улице страшная жара. Дверь заперта, та самая дверь, которая всегда открыта с часа дня для своих многочисленных клиентов.
Детектив стучит в дверь, зовёт, никто не отвечает. Стоя у порога, Далмо Кока убеждастся, что за дверью никого нет. Вообще-то ещё рано, но обычно здесь уже чувствуется оживление, груди уже бывают выставлены в окнах, как в витринах, на тротуаре прохаживаются проститутки с традиционными сумочками в руках, объявляя начало своего трудового дня. А сейчас никого, лишь случайные прохожие, и ни одной девицы. Детектив Далмо Кока ничего не понимает. Он снова стучит в дверь, вызывает Ваву. Никакого ответа.
Спускается, садится в машину. Один из его спутников, Камоэнс Фумаса, спрашивает:
— Ну и что?
Даже находясь в обществе блюстителя нравственности из специализированной конторы, он не чувствует себя в безопасности. И самое главное: он не доверяет Далмо, этому типу понятие чести неизвестно. Кроме того, он наркоман. Где обещанные деньги? Детектив обещал, встретившись с ним вечером, отдать оговорённую сумму, достаточно крупную. После обеда тот явился, но без единого гроша, и, похоже, симулирует волнение. Корабли входят в порт, а где маконья? Далмо их понукал: скорее, если не хотите дорого за всё заплатить! Камоэнс Фумаса чувствует себя беспокойно.
— Ну и что? — повторяет он вопрос, предполагая худшее.
— Не знаю… Никого нет, женщин как не бывало. Где они могут быть?
На почти пустой улице слепой Белармино собирает милостыню, его сопровождает поводырь — мальчишка, ему помогающий. Белармино берет кавакиньо и начинает петь, возле него стоят и слушают, как правило, двое-трое любопытных.
У женщины есть зад, У курицы есть гузка, У девушки есть грудь, У проститутки…
Камоэнс Фумаса, которому уже всё начинает не нравиться, приказывает сидящему за рулём старой машины:
— Давай отсюда.
— Куда, дьявол их возьми, они все подевались?!
всё-таки в пансионах некоторые девицы остались, чтобы использовать свободное время для починки одежды, для писания полных лжи писем домой, для отдыха. В стенах заведения, на постели пансиона, публичного дома, борделя до нового приказа ни одна девица не может принять ни клиента, ни любовника. Кто хочет встречаться со своим возлюбленным, должен идти на улицу и подальше от зоны. Да разве кто отважится нарушить принятое решение? Эшу ведь предрёк болезнь, смерть, слепоту, проказу, кладбище. Девицы, выпущенные из тюрьмы на свободу, попытались было войти в их прежние дома либо для того, чтобы там жить, либо чтобы взять одежду и вещи, но дежурящие в Баррокинье полицейские не позволили этого сделать. Пришлось им искать пристанище в других пансионах. Одна дона Паулина де Соуза приняла двенадцать человек, поместив по четыре в каждом из своих домов. И даже решила дать денег негритянке Домингас на поездку в Сан-Гонсало-дос-Кампос.
— Ты нуждаешься в нескольких днях отдыха. Тебя так избили.
Но негритянка не согласилась уехать из Баии в такой час, она и Мария Петиско были серьёзно озабочены: сумеют ли найти их наведывавшиеся в Баррокинью божества Ошосси и Огун?
— Завтра их день.
— Вы думаете, они не знают, где вы? Или в Баррокинье, или в Сан-Гонсало, или здесь — Огун вас всюду найдёт.
Большинство же вышло на улицы, и город наполнился смехом, шутками, весельем. В этот праздничный день девицы выглядели работницами, продавщицами магазинов, студентками, домашними хозяйками, матерями семейств. Они делали покупки, заглядывали в кинотеатры, прогуливались парами в отдалённых кварталах, а то и маленькими весёлыми группками, и даже ходили под руку со своими возлюбленными — красивые, нарядные, серьёзные и спокойные.
Кое-кто отправился навестить детей, отданных на воспитание чужим людям. Любящие мамы шли, неся своих чад, на руках или ведя за руку, пичкали мороженым, прохладительными напитками и конфетами. Не скупились на поцелуи и ласку.
Появились на празднике весны, о котором возвещали газеты, и старухи. Освободившись от каждодневного грима, цель которого — скрыть морщины и дряблую кожу, чтобы завоевать клиента, они стали простыми, пожилыми, усталыми женщинами.
Радуясь неожиданному безделью, девицы разбрелись по всему городу — и это для них было праздником. Они бегали босиком по пляжу, сидели в траве, толпились у клеток хищников, обезьян и птиц в зоопарке, заходили в церковь Святого Бонфина.
Те же, кто смотрел, как играют в гольф, около трёх дня заметили, что в залив вошло три военных корабля.
Около четырёх часов господин губернатор принял во дворце главнокомандующего эскадры американских военных кораблей, ставших на рейде. Сопровождаемый свитой адмирал обменялся любезными приветствиями с главой правительства штата и пригласил его посетить флагманский корабль и отобедать с офицерами.
Вспышки магния и фотоаппараты запечатлевали улыбки, рукопожатия, поклоны. Адмирал известил, что морякам дано разрешение сойти на берег вечером.
В информационных выпусках «Радио Абаэтэ» — самой мощной радиостанции, которую слушают многие, в шесть часов вечера был передан подробный репортаж об американских военных кораблях, ставших на якорь в порту. «Последние новости по „Радио Абаэтэ“!», «Имеющееся событие — „Абаэтэ“ передаст тут же», «Микрофон „Абаэтэ“ — это рупор истории», — повторяли дикторы каждую минуту. «Если нет известий, „Абаэтэ“ их изобретает», — вторили им конкуренты.
Сообщив о визите высших офицерских чинов к губернатору, о состоявшихся разговорах, о сделанных приглашениях, радио передало дополнительные сведения о кораблях: их названия, даты спуска на воду, число офицеров и матросом, количество орудий, мощность залпа, скорость судов, имена и послужные списки офицеров, занимающих командныепосты. Отдел документальных и исследовательских работ радиостанции оказался на высоте.
Репортаж заперши и я информацией о том, что моряки сойдут на берег вечером, возможно, около восьми, точный час ещё не определён.
Последняя и любопытная новость, связанная в какой-то мере с визитом американских моряков, была следующей: женщины увеселительных заведений в знак протеста против их запланированного переселения решили объявить забастовку и намерены бастовать до тех пор, пока не смогут вернуться в свои дома и будет существовать угроза переселения.
Около пяти вечера, в то время, когда Бада принимает душ, чтобы смыть липкий пот этого жаркого вечера, инспектор Котиас, джентльмен от полиции, счастливый и утомлённый страстью любовник, включает приёмник и отдыхает под звуки музыки.
Заслуженный отдых после часа тяжёлых упражнений: внешне хрупкая Бада — это же опасный поезд, ракета, необыкновенная женщина во всех отношениях. Раньше он называл её статуэткой Танагры, загадочной Джокондой, но, овладев ею обнажённой, шепчет ей в ухо:
— Жозефина, моя Жозефина!
— Почему Жозефина? О, Святая Дева, какое ужасное имя!
— Но разве я не твой Наполеон, не твой Бонапарт? Разве не на Жозефине он был женат?
— А я предпочитаю быть Марией Антуанеттой.
— Исторически это не верно, дорогая, но так и быть, Мария…
— Какая мне разница? — Она заткнула ему рот поцелуем вампирши.
Нет, ни Жозефина, ни Мария Антуанетта, и, если бы бакалавр Котиас осмелился, он назвал бы её теперь Мессалиной. Бада — настоящая фурия, сумасбродство, инспектор прикладывал максимум усилий, чтобы быть с ней на уровне. Его супруга Кармен, урождённая Сардинья, с весьма жёстким характером, когда замечала его интерес к какой-нибудь женщине, всегда с презрением говорила: «Как ты себя ведёшь? Это же непристойно, и не ставь меня в глупое положение».
Это его приводило в замешательство, создавало трудности, что и было целью Кармен. С Бадой, к счастью, скромничать было незачем. Ненасытная корова, распущенная, она хотела знать всё о зоне; не только о возникшем вчера конфликте и триумфальной победе Элио, а о жизни проституток во всех подробностях! Ах, как бы она хотела побывать в борделе! Она кусает губы, прижимается к груди инспектора и в самый ответственный момент молит:
