Блуда и МУДО - Иванов Алексей Викторович (читать книги регистрация TXT) 📗
Манжетов притормозил у съезда на грунтовку.
– Я действительно не застряну? – ещё раз спросил он.
– Вы мне не доверяете! – обиделся Моржов.
Манжетов медленно поехал вниз по просёлку, по которому когда-то Моржов на раме велосипеда лихо свёз Розку, нахально заголив ей груди. Машина сползла со склона и остановилась перед деревянным мостом с дощатыми выкладками поверх бревенчатого настила.
– Ну что там ещё? – недовольно спросила гранд-Фёдоровна.
– Здесь колеи проложены для грузовиков, – пояснил Манжетов. – Если я поеду, то у меня два колеса покатятся прямо по брёвнам. А между брёвнами щели. Я застряну.
Моржов подумал и решил не щадить Манжетова.
– Можно переложить доски так, чтобы получились колеи для легковушки. Но перекладывать надо вдвоём.
Манжетов затравленно молчал, барабаня пальцами по рулю. Шкиляева, гранд-Фёдоровна и Люся-джуниорка ждали.
– Я не стану таскать эти грязные доски, – твёрдо сказал Манжетов.
– Александр Львович не станет таскать эти грязные доски, – повторил Моржов дамам, оборачиваясь в прозор между сиденьями.
– Неужели нам и тут не проехать? – спросила гранд-Фёдоровна уже по-настоящему усталым голосом.
– Не проехать, – подтвердил Моржов.
– Какое-то заколдованное место!
– Обычное российское бездорожье, – возразил Моржов. – Нужно пешком.
Гранд-Фёдоровна молчала, теребя кончики платка на груди.
– Если хотите, вы можете отсюда посмотреть на детей в бинокль, – спокойно предложил Моржов. – Их хорошо видно на пригорке. И Константина Егоровича с Дмитрием Александровичем видно. А ещё мы можем вернуться в лагерь и дождаться детей там.
– Во сколько они придут? – спросила гранд-Фёдоровна.
Моржов, как и любой житель Ковязина, знал, что электричка в областной центр уходит из Ковязина в семь. Следующая и последняя – в одиннадцать.
– Дети вернутся в лагерь часов в семь, – сказал Моржов. – В восемь у них ужин.
– Можно подождать… – робко предложила Шкиляева.
– Мы покажем вам собранные коллекции окаменелостей и гербарии. Таблицы спортивных соревнований. Вы посмотрите журналы учёта и дневник лагеря, – пообещал Моржов. – Это ведь важно. Это результаты нашей деятельности. Результативность деятельности педагогов – одно из требований объявленной реформы системы образования.
«Но в этом случае домой вы поедете в одиннадцать, а вернётесь в два часа ночи, – от себя добавил Моржов. – Установление истины требует жертв!»
– Я думаю, ждать не имеет смысла, – решительно сказала гранд-Фёдоровна. – Надо возвращаться в город. И без этого работы невпроворот. С вашим лагерем и так, в общем, всё ясно, хоть мы и не смогли встретиться с детьми.
– А что ясно? – не оборачиваясь, спросил Манжетов.
«Тойота» стояла на зелёном берегу перед старым бревенчатым мостом. Пять человек сидели в тесной машине.
– Ясно, что лагерь был организован плохо, но педагоги сумели справиться, – строго рассказала гранд-Фёдоровна. – Жалоба была обоснованна, но ситуация выровнялась. Не знаю, нужно ли кого-нибудь поощрять за всё это мероприятие, но и наказывать бессмысленно.
Манжетов грузно оглянулся через плечо в проём между сидений.
– И вы тоже так считаете, Людмила Сергеевна?
– Конечно, – на всю машину улыбнулась Люся-джуниорка.
– Дамы извинят меня, если я выйду и быстро покурю? – спросил Манжетов.
– Сигареты вас погубят, – ответила гранд-Фёдоровна.
Манжетов и Моржов вылезли из машины и закурили у капота. Моржов, отвернувшись, смотрел на дальнюю полянку. Там и сейчас словно горел невидимый костёр любви, в котором таяли очертания других двух мерцоидов – теперь уже его с Розкой. Моржов смотрел на мелкую реку и покатые горы, на высокое небо, расчерченное ласточками, и ему казалось, что он словно бы отстоял Троельгу от врагов. Не в физическом смысле, а в каком-то ментальном. Не дал испоганить счастье.
– Поздравляю, Боря, – сказал Манжетов.
– Благодарствую, Саша.
– У вас интересный метод, – помолчав, сказал Манжетов. – Но он годится только для вас.
– Необязательно, – возразил Моржов. – Но в целом вы близки к истине. Настоящая наглость встречается реже, чем настоящее равнодушие. Только не путайте наглость с хамством.
– Это не наглость против равнодушия, а просто блеф.
– Это не просто блеф, а системный блеф. Он и есть социальная наглость. Мы же не в карты играем, хотя на кону очень многое.
– Вы считаете, что выиграли?
– Я считаю, что не проиграл. Всем спасибо за лицемерие.
– Время покажет, кто проиграл, а кто выиграл.
– Ничего оно не покажет, – вздохнул Моржов. – Равнодушие сильнее времени. А Каравайского вы кидаете?
– Да хрен с ним, – простецки ответил Манжетов, затаптывая окурок в дорожную пыль.
– И я так думаю, – согласился Моржов.
Время будто закольцевалось. «Ничего не меняется, даже дата та же самая!…» – сетовал как-то раз Щёкин. Опять был полдень. Опять Моржов сидел на штабеле шпал за перроном. Опять рядом были Щёкин и Сонечка. Но появились и дополнения. Поодаль в подросшей за месяц траве лежал Костёрыч, а вокруг него валялись упыри. Рюкзачишки упырей кучкой громоздились на перроне. Там же стояли Милена с Наташей Ландышевой, о чём-то солидно беседуя. Розка, ревнуя Моржова к Сонечке, ходила вдоль путей и вглядывалась в марево железнодорожной перспективы. Дети пришли на электричку, чтобы ехать из Троельги домой. Взрослые пришли их проводить.
– Когда у меня Михаил родился, я вообще крепко погряз, – болтая ногами, рассказывал Сонечке Щёкин. – Как же я буду учить его говорить? Слов-то разных до хрена. Всех не упомнишь сразу-то. А забудешь научить какому-нибудь важному слову – и вырастет у тебя сын дурак дураком. Ну, взял я орфографический словарь. Решил, что самые нужные слова отмечу галочкой. С годовалого возраста начну учить прямо с буквы «А»…
Моржов молча смотрел на долину – уже всю сплошь обжитую им, понятную, знакомую, как нагота любимой женщины. Вниз и вдаль от полустанка двумя широко разнесёнными кулисами простёрлись леса. Между ними под уклон к Талке скатывался цветущий луг. Вон там недавно ещё стояли палатки трудных подростков… В том ельнике упыри затеяли строить, но так и не достроили штаб… На подвесном мосту, как в гамаке, Моржов взял Сонечку… На том перекате как-то ночью купалась голая Розка… В заросшие поля за Талкой Моржов увозил на велике Милену… Село Колымагино опять издалека звонило колоколами церкви. Плыли облака – причудливые, словно инопланетные. Всюду мощно сиял полдень, туго и плотно набивая светом каждую щёлочку, каждый закуток, каждую складку фактуры.
– Сколько времени уже? – сварливо спросила Розка, подходя к Моржову.
Моржову хотелось приобнять её, как Щёкин спокойно обнимал Сонечку, но, понятно, при Милене было нельзя.
– Без пяти, – улыбаясь, сказал Розке Моржов.
– И где эта электричка?
Моржов беспомощно пожал плечами.
…Все они сейчас пришли провожать упырей, и в этом общем деянии для Моржова вдруг проступил главный смысл его личных усилий. Нет, главным смыслом была вовсе не любовь Сонечки и Щёкина, не развод Розки с Сергачом, не перезагрузка подвисших файлов Милены, даже не секс со всеми, кто понравился. Главный смысл заключался в другом… «Продлить лето!» – требовали вчера упыри. Как гордый орёл, Моржов снёс в гнездо Троельги яйцо настоящего упыриного счастья на целый месяц. Кто бы мог подумать, до чего способна довести виагра… И сейчас Моржову казалось, что все они, взрослые, не отправляют упырей по домам, а, наоборот, провожают их в какую-то отлучку из дома. Ведь дальше – без Троельги, без упырей, только с сексом – Моржову будет скучнее… Не потому, что не сладко, а потому, что одной лишь сладости для полноты вкуса мало. Моржов курил.
– Если ты, Вася, отдашь мне половину камней, тогда я помогу тебе дотащить твой мешок, – тихо торговался с Серёжей Васениным Гершензон. – А если не отдашь, тогда тащи сам.
– Ну зачем они тебе? – упорствовал Серёжа, защищая целостность своей коллекции окаменелостей. Коллекция была сложена в холщовый мешок из-под спагетти, который Серёже дала Розка. – Ты же всё равно их не знаешь, белемнита от мшанки не отличишь…
