Кафе смерти - Линская Анна (бесплатные серии книг TXT, FB2) 📗
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Кафе смерти - Линская Анна (бесплатные серии книг TXT, FB2) 📗 краткое содержание
Марина посещает «кафе смерти» – своеобразный клуб, где, поделившись своей историей и мыслями, люди могут облегчить боль от утраты близкого. Недавно у Марины умерла мама.
В прошлом она отказалась от своих амбиций, ушла из университета, где собиралась писать диссертацию. Поняв, что без работы долго не продержится, Марина устроилась в школу лаборанткой. Работа позволяет ей забыться. Все, что она делает после смерти матери, – пытается забыться. А еще – вспомнить…
Когда Марине исполнилось пять, ее семья переехала в небольшой южный город. Там Марина познакомилась с Кариной, и девочки сразу же стали не разлей вода. Даже матери звали их обеих «Маринка-Каринка», а Лиза, старшая сестра Марины, ужасно ревновала ее к новой подруге. Школа, прогулки в лес, на пути к которому нужно миновать дом соседки-ведьмы бабы Нино; нестрашные детские тайны. Девочки взрослели, строили планы на жизнь, а тайны становились все более роковыми: однажды Марина узнала, что ее старшая сестра беременна. Марину увезли в Москву, Лиза осталась на перроне, связь с Кариной постепенно истончилась.
Спустя пятнадцать лет на пороге Марининой квартиры появляется девочка. Она очень похожа на кого-то, но на кого? На Карину, Лизу, маму или на нее саму?..
«Кафе смерти» – яркий образец современного женского письма. Исследуя уже традиционные для этого пласта литературы темы (смерть, телесность, отношения с матерью и другими женщинами), Анна Линская создает абсолютно свое, ни на чье не похожее литературное пространство, где героини бесконечно отражаются друг в друге, как в зеркальном лабиринте. А читатель(ница) – в них самих.
Анна Линская – выпускница магистерской программы «Литературное мастерство» НИУ ВШЭ. Публиковалась в сборниках и журналах «Пашня-4», The Manifest-Station, «Юность», Autovirus. Преподает в Creative Writing School.
Кафе смерти читать онлайн бесплатно
Анна Линская
Кафе смерти
Ксюше, маме, Оле, бабушке – той, которую я не знала, и той, которую знаю
Мы совали в рот мертвых птиц.
© А. Д. Линская, 2024
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024
Издательство Азбука®
Глава 0:
Любой месяц любого года. Марина
Наша дорога заветрилась, покрылась морщинами, согнулась пополам. Мы приедем завтра. Я веду машину, позднее утро, холодный воздух поднимает волосы, дергает, злится, как озлобившийся старик. Посматриваю то на нее, сидящую справа, то вперед, и обе картинки сходятся в одну. Одна: низкое небо, тусклые, будто замазанные белилами цвета, серые комья земли, потом – поле и уходящая в черный полоска леса на горизонте. И вторая: россыпь родинок у нее на шее, как у меня. Как у Лизы. Такие же, как у нашей мамы на засвеченной летней карточке, на которой ей, как мне сейчас, – чуть больше тридцати.
Посмотреть на зимний кружок солнца дольше нужного, закрыть глаза, и в темноте проступит белый шар. Одно просвечивает сквозь другое. Машина, ее маленький локоть в треугольнике зимнего света.
Мы позавтракали яичницей с кучкой пережаренного коричневого лука. Официантка принесла белый кофейник с потрескавшимся носиком и ушла за чашками. Вся она была перетянута: тесемками фартука, резинками белья под платьем в желтый горох, облегающем крупные бедра. Дверь на кухню хлопнула, и через пару секунд мы услышали позвякивание. На мгновение показалось, что это дребезжание доносится изнутри ее перетянутого тела, что где-то там священная пустота без запахов и вкусов, и в этой пустоте белая фарфоровая чашечка нетерпеливо подпрыгивает на блюдце.
В машину мы взяли пару промасленных кульков, густо пахнущих сыром. С самого завтрака мы не разговаривали. Руль нагревался под моей ладонью, ладонь потела, я чувствовала, что на рубашке, прилипшей к спине, расходятся влажные пятна.
Запах сыра смешался с потом, с задних сидений тянуло кислым. Мы обе зачем-то тащили домой своих мертвых, они забились в багажник, утрамбовали белые лица в бардачок, разложили тела по свободным местам. Если бросить взгляд в зеркало заднего вида, там окажутся знакомые подернутые белой пленкой глаза. Но я не буду.
Я уже почти поняла: от мертвых не избавиться. Просто живых должно быть больше.
Глава 1:
Октябрь. Марина
Зачем-то побежала к закрывающимся дверям лифта, зачем-то крикнула: подождите! Успела. Библиотека старая, обшарпанная, а лифт новенький, даже зеркало целое. И никаких засохших подтеков слюны, как в моем. Я зашла, мальчонка справа отшатнулся. Медленно опустила подбородок и принюхалась – нет, вроде не пахну. Загорелась кнопка третьего этажа, все вышли, и я заметила, что мальчик на самом деле девочка, коротко стриженная, невысокая, в слишком большой для нее одежде. Она мельком глянула на меня и улыбнулась. Знакомое лицо.
Я не собиралась ничего рассказывать. Не собиралась, когда проснулась утром, посмотрела в окно и обнаружила там все тот же старый и мокрый октябрь. Не собиралась, пока медленно и тщательно, как и всегда, чистила зубы, пока снимала когда-то белую, а теперь желтоватую ночнушку, неудобно, через голову, задевая очки. Думала, что приду помолчать, посижу где-нибудь в углу. Я, кажется, вообще не понимала, зачем туда иду.
А угла и не оказалось. Стулья стояли кругом, как у анонимных алкоголиков. Тут не спрячешься, все равно придется на кого-то смотреть. Напротив сидел грузный мужчина, полоска его белого живота между футболкой и джинсами разглядывала меня в ответ. Я отвернулась и зацепилась взглядом, точно крючком, за девочку-мальчика – свежее, плотное яблочко; когда в такое впиваются зубами, слышен приятный звонкий хруст разрывающегося яблочного тела.
Когда-то я вышла на кухню – другую кухню и в другом доме, маленькую, с линолеумом, зеленым гарнитуром и Иисусом Христом на стене – посмотрела в глаза маме. А глаза-то постарели. Вот так, в один день. Я хотела написать об этом сестре, но не стала. Теперь каждое утро после того, как почищу зубы, я внимательно рассматриваю свои глаза. Иногда кажется, что в зеркале кто-то другой. Из школьных лет я почти ничего не помню, но иногда всплывают обрывки, вот, например: некоторые животные могут посмотреть в зеркало и понять, что перед ними отражение. Это значит, что у них есть сознание. А где сознание, там и бессмертная животная душа. Я смотрю в зеркало каждый день и уже почти не узнаю того, кто смотрит на меня оттуда.
Я не собиралась ничего рассказывать, но мама сама присела на соседний стул. Я смотрела на девочку с молодыми глазами. И старалась не глядеть на сидящую рядом маму – с глазами старыми, будто на иконе кто-то замазал лицо Богородице белой краской.
– Ну что, начнем, пожалуй? – (У женщины на груди бейджик, не разглядеть, что написано. Видимо, главная тут.) – Кто сегодня первый раз в кафе смерти?
Девочка подняла руку, следом я и мужчина с животом.
– Трое! – И она пересказала то, что я уже прочитала в брошюре.
Это не секта и не группа поддержки. Это место встречи людей, которые хотят поговорить о смерти. Хочу ли я говорить о смерти? Я скосила глаза вправо – мамы не было. Женщина с бейджиком тем временем закончила представление и задала всем вопрос: что такое хорошая смерть?
– Главное, в штаны не надуть, – ответил мужчина с животом.
Время шло, я сидела молча, слушала, чесалась, закидывала ногу на ногу. Говорили о достойной и недостойной смерти. Тот, с животом, шутил, но как-то натянуто, так, что всем все было понятно. Часы отстукивали свое, в комнате становилось душно. Воздуха хотелось, как холодной воды. Мама больше не появлялась.
На улице уже стоял вечер, когда мы закончили. Я закурила и кивнула девочке, которая вышла из библиотеки, закутавшись в легкую куртку.
– А что там было на стуле? – спросила она.
Сигарета упала, и я вздрогнула. Может, наоборот – я вздрогнула и она упала. Шикнула раз и затихла в луже. Девочка смотрела на меня спокойно и чисто, мне даже показалось, что на меня так уже смотрели когда-то, но очень давно.
– Где?
– На встрече, вы всё косились на пустой стул.
– Мама. – Я сама удивилась своей откровенности.
– Понятно.
Надо же.
С Кариной мы познакомились, когда мне было лет шесть, а Лизе – десять. До школы мы жили на Должанке в летнем домике знакомых отца. Сосновые иголки мешались с песком, ветви облепихи опускались к земле под весом ягод, полоска земли сужалась, пока от нее не оставался только узкий песчаный проход – коса. Песочная косичка, как бы дернуть за нее. Наши матери понемногу превращались одна в другую, одинаково медленно вытирали испачканные в тесте руки о передник и звали нас Каринка-Маринка. Первый раз в жизни меня увело в сторону, оторвало от старшей правильной Лизы, прибило к другой воде. Я больше не была довеском, не была: Лиза, возьми с собой Марину – была частью чего-то нового, блестящего, пахнущего орехом и конфетами, копающегося со мной в земле, с хохотом убегающего от червяков, зажатых у меня в кулаке.
«Каринка-Маринка», – бывало, кричит Каринина мама, зовет ужинать. И через полминуты: «Маринка-Каринка» – это уже моя кричит, и голос ее несется с крыльца в поле, поверх наших торчащих макушек, одной русой, моей, и одной смольной, Карининой, летит над нами и мимо нас. И тогда в лесу что-то начинает ворочаться, переваливается с одного бока на другой, катится сквозь молодой подлесок, оставляя за собой клочья мха и вывернутые грибницы. Надо успеть домой первыми, чтобы быстро заглотить горячий суп, собрать в карман разваренную и отдавшую воде свой цвет морковь, вынести ее и кинуть в лес – пусть то, что там ворочается, тоже поест и успокоится.
