Том 4. Солнце ездит на оленях - Кожевников Алексей Венедиктович (бесплатные полные книги .txt) 📗
— Бабушка Московка, — повторил Колян отчетливо.
— Замечательно, лучше не надо. Перейдем к другому. — Московка сказала, что ее надо провезти по лопарским поселкам.
— Куда?
— Везде, куда можно проехать.
— Что будем делать? — спросил Колян.
— Сказочки, песенки слушать.
— А делать что? — повторил Колян: сказочки, песенки он не считал работой.
— Что услышим, будем записывать.
Слово «записывать» объяснило Коляну важность затеи: для него записывание, вообще всякое писание было трудно, и он считал его серьезным делом.
Добившись согласия прокатить ее по Лапландии, сухонькая, нетерпеливая Московка попрощалась с Крушенцем и бойко повела Коляна к гостинице, где остановилась. По пути жаловалась, что ей надоело в городе. Несколько лет, всю бездорожицу, какая была в революцию, гражданскую войну и разруху, она просидела безвыездно в Москве. А человек она и по рождению, и по привычкам, и по любви деревенский. Считаясь московской жительницей, главное время проводит в деревне. И еще пожаловалась:
— Напрасно считают меня старушкой-бабушкой: я ведь не шибко стара, только седовата преждевременно. А душа у меня совсем молодая, даже детская, больше всего на свете люблю сказки, — и начала выспрашивать, любит ли сказки Колян, умеет ли баять, сказывать их, затем пристала: — Ну, расскажи хоть одну, хоть самую махонькую!
Получилось действительно как у детей: шли по людной городской улице и, не стесняясь ничем, Колян сказывал свои любимые сказки про медведей.
— В одном поселке ребятишки катались с горы и позабыли всё на свете. Незаметно подошел талла — старый медведь, расшеперил большую сумку, и ребята вкатились в нее. Взвалил их медведь на спину и потащил к своей веже. У нас есть поговорка: сума легка, но трудна дорога. Устал медведь, прилег отдыхать и заснул. А ребята вылезли из сумы, навалили вместо себя камней и убежали. Остался в суме один парнишка, чтобы разговаривать с медведем.
Проснулся талла, снова закинул суму на плечи и заворчал:
«Вдвое тяжелей стала. Отчего бы это?»
«А мы подросли, пока ты спал», — отвечает парнишка.
«Ну и дрых же я! — И медведь принялся хохотать так, что задрожали горы. — Вот дрых и храпел, знать…»
«Да, да, так храпел, что все мои товарищи оглохли и онемели! — кричит парнишка. — Один я немножко ворочаю языком».
— Вот молодец! — похвалила его Московка и захлопала ладошами.
Колян продолжал сказывать:
— Завидел медведь дым над своей вежей и кричит:
«Эй, жена, старуха, готовь большой котел!»
Ну, пришел домой, отдал суму медведице, сам принялся точить нож. А в котле вода уже кипит, плещется, как живая рыба в озере. Развязала медведица суму, тряхнула. Выскочил из нее один мальчик, за ним водопадом посыпались камни.
«Погляди, старый дурень, чего ты принес?!» — крикнула медведица.
«Ладно, сварим одного этого, — сказал медведь. — Лови, держи его!»
«Не надо ловить, не надо держать, я сам никуда не уйду, — вдруг запел мальчик. — Ты меня унесешь, как принес. Унесешь, унесешь…»
«Чтоб я унес? — зарычал медведь. — Не бывать этому. Нет!»
«Да-да-да, унесешь, как принес, — поет мальчик и лезет обратно в суму, потом командует: — Ну, тащи!»
«Да с чего это?» — злится медведь.
«А с того, что скоро придут охотники и сварят тебя в этом котле».
Тут только туговатый на ум медведь понял, что удравшие ребятишки расскажут про него охотникам, схватил суму и бегом в поселок. Добежал до горки, вытряхнул парнишку из сумы:
«Вот принес. Я здесь взял тебя».
А парнишка ухватился за шерсть, залез медведю на спину и требует:
«Неси дальше, неси к моему отцу с матерью!»
Принес медведь парня к родителям. А там полна вежа охотников, собираются этого медведя искать.
«Сам пришел, — обрадовались охотники, — тогда не будем тратить на него пули, а повесим. Выбирай, медведь, где хочешь болтаться: на сосне или на елке?»
Заплакал медведь, стал просить, чтобы пожалели его, стал обещать, что каждую весну будет оплакивать все елки, и слезы потекут по ним светлыми каплями, и маленькие дети будут собирать их. Пожалели медведя, отпустили живым. И верно, каждую весну стекают по елкам светлые липкие медвежьи слезы. Ребятишки собирают их и называют смолой.
Беспокойная Московка не угомонилась, пока не вытянула из Коляна все сказки, какие лежали близко в памяти. Сперва она выманивала их тем, что приговаривала: «Ай, интересно! Ай, хорошо!» Потом угостила Коляна обедом и подарила ему пачку столичных папирос. Трубку он забросил окончательно, а папиросы немножко потягивал. Заметив, что Колян начал путаться, она пожалела его:
— Отдохни, потом доскажешь! Сейчас поедем.
— А не поздно?.. — сказал он. — До самого первого поселка ехать часа два. Приедем вечером.
— И хорошо. Вечер — самое сказочное время. День дан человеку работать, ночь — спать, а вечер — сказки сказывать.
Выехали. Некоторое время Московка молча любовалась, как полыхали закатным пламенем заснеженная земля, заиндевелые деревья и окна в удаляющемся городе. Затем спросила:
— Ты знаешь загадки?
— Немножко.
— Давай будем загадывать! Я не умею жить молчком. — И загадала: — Кто спать ложится в одной земле, а просыпается в другой?
Колян показал на утопающее в море солнце и в свою очередь заганул:
— Кто спать ложится осенью, а просыпается весной?
В ответ Московка наговорила целую кучу: медведь, барсук, еж…
Тогда Колян заганул помудреней:
— Лес бежит — земля дрожит…
— Сама лиса в норе, а хвост на улице…
— Не бог, а висит вместе с богами в святом углу…
— Не рыба, а ныряет, без чешуи, а блестит…
— Горит без дров, без керосина, без дыма…
— День и ночь бежит, гремит, сам не спит и другим не дает…
— Всегда летит, всех толкает, а остановится — сразу умирает…
— Ни окошек, ни дверей, только две дыры, а жить можно…
— Лодочка по морю с неводом плывет-ныряет, сама не захлебнется, а невод в море оставляет…
— Два братца никак не могут расстаться — и работают, и отдыхают, и бегают, и стоят всегда вместе…
— Без крыльев, а летает, без рук, а толкает…
Кое-что Московка отгадала, кое-что не сумела.
В поселок приехали еще засветло; солнце, правда, угасло, но заря горела сильно. Северные зори горят ярко и долго.
— Заезжай к самому главному сказочнику! — сказала Московка.
Но Колян не знал такого, и она велела повернуть оленей на ребячий гам, раздававшийся неподалеку. Трое ребятишек играли в догонялки. Подъехав к ним, Московка сказала:
— Подойдите ко мне!
А когда ребятишки начали подходить, но слишком медленно и опасливо, вдруг спросила:
— Вы любите конфетки?
Удивленные странностью вопроса, они подозрительно остановились. Тут Московка подошла к ним сама, каждому дала по конфетке и сказала:
— А теперь проводите меня к самой-самой мастерице сказывать сказки!
— Зачем тебе?
— Я сказки покупаю, даю за каждую по конфетке.
Ребятишек словно подменил кто — они оживились, осмелели, каждый начал расхваливать свою бабушку, тянуть к ней.
— Коль все отменные сказочницы, пойдем без выбора, — решила Московка и пошла к ближайшей.
А ребятишки побежали по домам сказать, чтобы готовили больше сказок.
Когда Московка приходила к сказочникам, они уже были подготовлены детишками и рассказывали охотно. Никакой платы никто не брал, но от конфеток ребятишкам не отказывались.
Переезжали из поселка в поселок. Сказочники были разные. Одни — известные мастера, знаменитые артельные баюны, которых и в артель брали особо для того, чтобы сказками, байками помогали коротать длинные вечера, затяжную непогоду. Другие потешали только семейный круг. Некоторые всегда охочи сказывать, а иные ломливы: их надо было почестить, раскачать.
Московка оказалась ужасно ловкущая развязывать языки и выманивать байки. Иной раз так настроит ребятишек, что они завопят: «Бабушка, расскажи сказку!» Ну, а за первой польется другая. Иной раз начнет женский разговор о шитье, вышивке, потом сведет его на сказки. Иногда придерется к чему-нибудь и расскажет сперва сама. Иной раз польстит: «Про вас, мил человек, сама Москва знает. Вот меня и послали к вам» — и покажет московскую командировку с печатью. Самую ломливую и скупую на слова сказительницу взяла тем, что вызвала ее на спор:
