Вольница - Гладков Федор Васильевич (читать книги полные txt) 📗
— А зачем ты меня злишь? Хочешь, сегодня вечером к тебе приду?
— Придёшь, как же… Посул всегда надул.
— А я приду. Я только боюсь, что хозяин папашу прогонит. Вот прибежал хозяин-то, а папаша хмельной.
— Ничего не прогонит, — утешил я его. — Хозяин сам сюда на разгул прибежал. Все знают, зачем он сюда на ватаги-то приезжает. И пьёт, и с холостыми бабами гуляет.
Гаврюшка задумчиво поглядел на море, сверкающее, ласковое, на лодку, которая вдали стала очень маленькой, и лицо его судорожно задрожало. Он переживал какое-то большое горе. Должно быть, ему было тяжело возвращаться домой, где мать держала его взаперти, и он прямо из школы прошёл сюда, на берег, чтобы побыть одному на свободе. Он любил меня и рад был встретиться со мною: я видел это по его лицу, которое вспыхнуло, когда он подбежал ко мне. А в эту минуту я почувствовал, что он хочет пожаловаться мне на свою тоску, но ему стыдно было показать слабость. Только сейчас я узнал, что друзей у него не было, что наша клятва в верности друг другу — для него не игра.
Лодка отплыла от шкуны обратно. В ней сидели два человека. Даже издали было видно, что на них хорошие чёрные пальто. Один в шляпе, другой в картузе.
Позади них у кормы стоял сутулый управляющий.
Гаврюшка плаксиво крикнул:
— Ой, папаша идёт!.. Беда будет…
И пустился бежать навстречу Матвею Егорычу, который шёл степенно, широкими, тяжёлыми шагами. Огромные его сапоги с высокими голенищами казались железными. Он надвинул кожаный картуз на самые брови и разглаживал бороду и усы то одной, то другой рукой. По походке не видно было, что он пьяный, да и лицо у него было, как всегда, сурово-сосредоточенное. Гаврюшка подлетел к нему, схватил его за руку и начал что-то надрывно говорить ему, но отец не обращал на него внимания. Потом вдруг остановился и задумался.
Дробно зазвонил колокол на земляной крыше выхода — звонил не так, как обычно, а долго и тревожно. Я понял, что он оповещал ватагу о приезде хозяина и гнал всех из казармы встречать своего владыку. Мне хотелось поглядеть, как выйдут на берег гости и чем кончится борьба Гаврюшки с Матвеем Егорычем, но надо было бежать и навстречу резалкам и рабочим, которые соберутся у конторы. Все ждали приезда хозяина, как большого события на ватаге. Те рабочие, которые обивали пороги трактиров, ликовали: хозяин здесь обязательно загуляет и выставит ведро водки. Баб и девок он соберёт в свою большую горницу, заставит их услаждать себя песнями и плясками и будет оделять деньгами. Но Прасковея и Гриша были встревожены и озабочены: они уговаривали девчат и холостых женщин не соблазняться хозяйским гульбищем, потому что ничего, кроме бесчестья, они не получат, а кончится вся эта бестолочь слезами.
На плотовом дворе шевелилась большая толпа — вышли обе казармы. Подрядчица металась в разные стороны и, красная от волнения, надсадно кричала:
— От ворот до крыльца в две стенки протянемся. По ту сторону — мужики, по эту сторону — бабы с девками. Зарубите на носу: раздельно. Девки и холостые в первом ряду, семейные и постарше — позади. А когда будет проходить благодетель, все ему низкий поклон отдайте, а потом сразу же песню величальную запойте! Ну, скорей! Пойдёмте за мной! Чтобы все были на месте, чтобы чинно, благородно… А ежели кто засамовольничает, отобьётся — штрафом зарежу или совсем с промысла прогоню… Ну, пошли, пошли!
Но приказчик стоял поодаль, заложив руки за спину, и как будто не слышал криков подрядчицы. В толпе перекликались и пересмеивались резалки и позвякивали ножами и багорчиками. Прасковея стояла высокая, сердитая, откинув голову назад. Около неё сбились в кучу Оксана с Галей, мать с Марийкой и Наташей. Подошёл к ним Гриша и, посмеиваясь, начал говорить с Прасковеей горячо и весело. Прасковея улыбнулась и посветлела, а женщины дружно захохотали.
— Ну, девки! Ну, ребята! — с озорной злостью крикнула Прасковея. — Пошли, что ли, величать нашего благодетеля! Поблагодарим его за каторгу, за хлеб горький да сырой, да за смерть Малаши и Гордея. В кои-то веки придётся покрасоваться перед ним…
Приказчик махнул рукой и пошёл впереди толпы один, словно хотел быть подальше от этой канители. Подрядчица с ужасом в лице оглядывалась на толпу, отбегала в сторону и юрко проверяла, не отстал ли кто. Несмотря на свою толщину, она легко и прытко егозила перед толпой, пятилась, подпрыгивала и выкатывала глаза.
Приказчик прошёл к воротам, выглянул из-за вереи и торопливо зашагал к конторе.
— Идут! — крикнул он с испуганной улыбкой.
Толпа как-то сама собою разделилась на мужчин и женщин и растянулась от самых ворот до высокого крыльца конторы. Между живыми стенками — чёрной и белоштанной — образовался проход шириной сажени в две. Я пробрался к Грише и стал рядом с ним, но он поставил меня перед собою.
— Ты уж, Васильич, стой передо мной защитой. Тут нас с тобой не согнёшь. Одна-то спина от поклонов горбатится.
Он с огоньком в глазах оглядел толпу и шутливо крикнул:
— Ребята, не играй в прятки, держись в порядке! Башки не ломай, а ешь глазами начальство. У лести нету чести. А мы с Васильичем, как верблюды, головы вверх задираем.
В разных местах засмеялись и, должно быть, тоже стали заниматься шутками: по обоим длинным рядам перекликались весёлые и злые голоса.
Гриша озабоченно спросил кого-то за своей спиной:
— Как там наши ребята-то?
— Голос Харитона тихо ответил:
— Шевелятся. Вот не знаю, как резалки отличатся… Бабы любят кланяться да причитать.
— Ну, на этот счёт и мужики не уступят. Чортова привычка. На резалок я больше надеюсь.
Кузнец в кожаном фартуке стоял неподалёку от нас и бормотал в бороду, а молотобоец Степан скалил зубы. Лицо у Прасковеи было бледное и недоброе. Рядом с ней стояла мать с красными пятнами на щеках, но ни Оксаны, ни Марийки с Наташей около них уже не было.
Вдруг стало тихо, и люди застыли, повернув головы в сторону ворот. Пустобаев в поддёвке шёл вразвалку, с тяжёлой важностью, огромный, с опухшим лицом и заплывшими глазами. Рядом с ним шагал купец Бляхин в длинном пальто, в котелке, с русой стриженой бородкой, с блуждающими пьяными глазами. Он поворачивался то в одну, то в другую сторону и щёлкал пальцами.
— Подрядчица у тебя молодец! — подтолкнув локтем Пустобаева и вглядываясь в резалок, сказал он громко. — Опытная подрядчица: знает, какой товар хозяину показать. Бабёнки ядрёные.
Пустобаев шёл молча, грузно и безучастно, как владыка, который волен казнить и миловать каждого из этой густой толпы.
И тут произошёл неожиданный конфуз: хозяину не отвешивали дружного поклона, только кланялись ему поодиночке, и больше пожилые бабы да кое-кто из мужиков, а все глазели на гостей с тревожным любопытством. Некоторые с запоздалым испугом сгибались, а потом растерянно озирались. Прасковея смотрела в сторону, словно ей противно было видеть этих упитанных богатеев и стыдно стоять здесь в унижении. Мать робко прижималась к ней, и видно было, что ей трудно бороться с собою: её с детских лет приучили кланяться и подставлять голову под удары.
Подрядчица закричала где-то в стороне:
— Кланяться надо, кланяться господину хозяину! Конфузите вы меня, баранта чортова!
Голос Оксаны озорно успокоил её:
— Хозяин и без тебя знает, что здесь народ вольный, а не баранта. Ты у себя в красном фонаре распоряжайся девками, а здесь — ватага, а не позорный дом…
Обе толпы зашевелились, в разных местах засмеялись, волной прошёл смутный разноголосый говор. Прасковея вспыхнула и посвежела, заулыбалась и мать. Хозяин остановился, откинул обеими руками полы поддёвки и с усмешкой в зорких и властных глазах осмотрел людей.
— Эх, какие озорницы эти ватажницы! — с удовольствием засмеялся Бляхин. — Значит, отчаянная пляска будет… и песни забористые. Не здесь ли и моя Анфиса?
Управляющий преданно уставился чахоточным лицом в глаза хозяину и ждал приказаний. Матвей Егорыч, опухший от хмеля, но с трезвыми глазами, стоял, заложив руки за спину. Гаврюшка будто ссохся за это короткое время и пережил какое-то потрясение. Он прижимался к отцу и не видел меня, хотя я стоял близко от него. И я почувствовал, что если бы сейчас хозяин или управляющий вздумали распекать его отца, он защитил бы его собою или кинулся на обидчиков с кулаками. Я улыбался и кивал ему, но он стоял, как слепой.
