Во имя отца и сына - Шевцов Иван Михайлович (онлайн книги бесплатно полные txt) 📗
- Нужно, - как всегда, отрывисто сказала дочь. - Руслан, ты не брал газет?
Настороженный мальчик сообразил:
- А-а, знаю, зачем ей. Она думает, что про папу написали. А это неправда, это Генка все наврал.
- Ну хорошо, отдай газету, - понизив голос, попросила Любаша, и Елена Ивановна поняла, что дочь уже знает.
- У меня нет, - искренне признался Русик, а мать ушла на кухню и оттуда позвала дочь.
- Что, мама? - дочь смотрела настороженно.
- Зачем тебе газета? - Елена Ивановна доверительно смотрела в большие синие, отцовские, глаза дочери.
- Что там про папу?
- Это фальшивка, Любаша, - ответила Елена Ивановна и поправила дочери волосы.
- А зачем тогда напечатали?
- Папины враги, доченька, нечестные люди написали, а редакция не разобралась и напечатала.
- И что ж теперь будет?
- Их накажут.
- А папа как же? Его оклеветали, опозорили…
- Будет добиваться опровержения.
- А разве так можно? Печатать неправду? Так всякий хулиган может опозорить любого порядочного человека. - Любаша быстро повернулась и, боясь разрыдаться, помчалась в детскую.
Что могла на это ответить учительница истории ученице? Что могла ответить мать дочери? Как объяснишь ребенку, который верит каждому печатному слову? И тут Елена Ивановна поняла, какой страшный удар нанесен ее мужу. Если детям она еще как-то могла объяснить, то как объяснишь друзьям, знакомым, соседям и просто незнакомым людям, которые тоже привыкли верить нашей печати?
Когда Елена Ивановна стала возиться на кухне, Русик таинственно сообщил:
- А Любка плачет…
Елена Ивановна вошла к дочери.
- Ну ты что?
- Я… ничего. - Девочка ладонью смахнула слезы, не глядя на мать, затем вдруг сообщила, быстро и ненужно перебирая на столе учебники: - Сегодня Антонина Михайловна спросила: "Твой отец где работает?" Я сказала, что на заводе "Богатырь". "Да?.. Секретарем парткома?" И так ехидно, что, понимаешь, мама, мне было неприятно.
- Ну что ж, читала и она. Газеты читают… - попробовала пошутить Елена Ивановна. Она не знала, что из салона Гризула уже ползли сплетни, инсинуации, сочиненные и распространяемые превеликими в этом деле мастерами: "Кляузник… хулиган… бабник… Связался с какой-то распутной девкой, приехавшей из Африки…"
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ОСТОРОЖНО: ЛЮДИ!
Жизнь полна неожиданностей. Иногда их выпадает на долю одного человека столько, что можно подумать: жизнь состоит из одних неожиданностей. В этот самый тяжелый для Глебова день Емельян немного задержался на работе. Просто в конце рабочего дня к нему в партком зашли Борис Николаевич и Ян Витольдович. Потом появились Константин Лугов и Андрей Кауров. Зашли как бы по делу, придумав предлог, а в действительности хотели подбодрить Глебова, успокоить. И разговор-то начинали самый деловой, не относящийся к истории, которую теперь уже все с убежденностью считали провокацией. Говорили о том, что на днях нужно поехать в заводской дом отдыха и окончательно решить, где строить новый корпус для отдыхающих, спортивную площадку. И все старались держать себя так, как будто с Глебовым ничего не случилось. Константин Сергеевич с юмором рассказывал, как вчера приходила в литейный цех Клавдия Ивановна Каурова и вела деликатную дипломатию с молодыми формовщицами. И вдруг звонок из дома. Елена Ивановна спрашивала:
- Ты когда придешь?.. Дело в том, что тебя дожидается гость. Ну кто, кто! Приходи - увидишь. Сейчас я передам трубку.
Да, это была неожиданность: Емельяна ожидал Арон Маркович Герцович, когда-то давным-давно, еще до войны помогавший Емельяну выходить в люди. В последний раз они виделись в 1937 году - Герцович тогда редактировал районную газету, а Глебов уехал учиться в военное училище пограничных войск. Сколько воды утекло с тех пор! Емельян вспоминал Герцовича трогательно и нежно, как вспоминают ученики своего любимого учителя. С именем Арона Марковича у Емельяна была связана его крылатая юность, безграничный голубой простор его мечты, хотя сам Герцович и не подозревал, что Емельян помнит его, и вспомнил о нем совсем недавно, когда имя Емельяна Глебова стали произносить с какой-то зоологической ненавистью его домашние. И однажды он спросил Фриду: а не тот ли это босоногий селькор, который подписал одну свою корреспонденцию псевдонимом Денис Дидро?
- Именно тот самый.
- А где он и что? - оживился Герцович.
- Зачем тебе? Ты хочешь с ним увидеться? - насторожилась дочь. - И не думай. Этого еще не хватало.
Он тогда ничего не ответил дочери. Но думать - думал. Подмывало любопытство: почему Глебова, которого он знал с положительной стороны, так, мягко говоря, не любят Гризул и Маринин, Поповин и Златов? Предположим, Гризул и Маринин - понятно: вместе работали - не сработались. А почему не сработались? Почему Ефим Поповин, участвовавший в первых боях с гитлеровцами на самой границе, так плохо отзывается о своем бывшем командире? Почему? Это очень интересовало Арона Марковича, не давало покоя. Он, старый газетчик, человек, проживший долгую и нелегкую жизнь, каким-то чутьем догадывался, что тут какое-то недоразумение, кто-то кого-то не понял и он, Герцович, должен помочь сторонам во всем разобраться, все выяснить и быть беспристрастным судьей. А если окажется, что Глебов действительно такой, каким его рисуют дети Герцовича, - когда-то Емельян, кажется, был влюблен в Фриду первой отроческой любовью, - если он в самом деле подонок, то Арона Марковича занимал другой вопрос: как хороший сельский парнишка, сын участника штурма Зимнего, мог стать подонком? Все это надо было выяснить.
И вдруг Арон Маркович прочитал два фельетона о Глебове, и по торжествующему злорадству сына, который разговаривал по телефону с Озеровым, все понял. Понял, что с Глебовым жестоко расправились. Через справочное бюро узнал его адрес и вот - приехал. Зачем? Пожалуй, и сам Арон Маркович не смог бы ответить на вопрос, который ему никто не задавал. Хорошо зная повадки Гризула и К° и будучи возмущенным до глубины души, он хотел морально поддержать Глебова. Ему почему-то представлялся Емельян таким, каким он видел его в последний раз - худенький селькор с большими горящими глазами, босоногий мальчонка, по которому ночью из обреза стреляют кулаки, стреляют и не попадают.
Герцович не представлял заранее, что он скажет Глебову, но сказать хотелось очень многое, излить те беспокойные, тревожные мысли, которые накопились в нем за последние годы, созрели и вот теперь настойчиво просились на волю, к слушателям. Он пытался их высказать своим детям, друзьям детей, их окружению. Но они не понимали Арона Герцовича и слушать его не хотели. Герцович с подозрением смотрел на идеологические мосты, которые с такой поспешностью возводились между деятелями культуры буржуазного Запада и социалистических стран. Он считал, что этот странный альянс выгоден империалистическому миру, потому что заправляет этим альянсом международный сионизм. А раз так, то ничего хорошего нам от такого альянса нельзя ждать, потому что сионизм всегда был и остается врагом социализма. Герцовичу были известны слова и дела сионистских лидеров, и он был убежден, что сионизм - родной брат фашизму, другая сторона одной и той же медали, на ободке которой начертаны лозунги о богом избранной нации, исключительно одаренной, призванной повелевать другими народами, господствовать над миром. Это утверждали фашисты, это же самое проповедуют сионисты. Цель у них одна. Разница лишь в методах, которыми они добиваются своей цели. Фашисты пользовались грубой силой, они шли с открытым забралом, народы мира их быстро разгадали, поднялись на священную борьбу за свое существование. Главная тяжесть этой жестокой смертельной битвы легла на плечи советских людей, и фашизм был разгромлен. Сионизм идет другим путем - скрытым, тайным, проникая во все жизненно важные ячейки государств всего мира, подтачивая изнутри все сильное, здоровое, патриотическое, прибирая к рукам, захватывая все главные позиции административной, экономической и духовной жизни той или иной страны. Как фашисты, так и сионисты люто ненавидят марксизм-ленинизм и его идеологию, в частности идеи интернационализма, братства народов, с той лишь разницей, что сион охотно засылал свою агентуру в международное коммунистическое и рабочее движение. Иногда их агентам удавалось пробираться к руководству компартий. И тут перед Герцовичем всегда вставал образ Иудушки-Троцкого (Бронштейна), которого он считал одним из типичных агентов сионизма, международным провокатором номер один. Это была личная точка зрения Арона Марковича, его собственный взгляд и убеждение, быть может, не совпадавший с теоретическими исследованиями философов и социологов. Что ж, каждый индивидуум имеет право на свое мнение, если он не пытается навязывать его другим. В споре Герцович любил повторять фразу: "Это вы так считаете? А я так не считаю". Он говорил: "Вы считаете, что международный сионизм состоит на службе у американского империализма. А я так не считаю. Я убежден, что все наоборот: американский империализм составляет военную и экономическую базу сионизма, служит целям сиона, обслуживает сион. Не верите? Ну так узнаете. Когда сеешь ветер, помни о буре". Герцович волновался, поджидая Глебова, рассказывал Елене Ивановне и детям, каким был Емельян лет тридцать тому назад, и они слушали его с интересом.
