Люди в погонах - Рыбин Анатолий Гаврилович (читать хорошую книгу .TXT) 📗
— Неужели я такая незаметная, Ната?
— Не говори глупости, — сказала Наташа.
— Почему же тогда?..
— Почему да как! Российское на тебя действует.
— Нет, российское тут ни при чем. Я просто вспомнила Володю. Ведь он любил меня, ты понимаешь, любил...
Наташа догадалась, что Дина подумала о своем «красавчике», хотела спросить: «Почему же ты уехала от него?», но удержалась, не стала бередить старые раны.
2
Скорый поезд «Москва — Ташкент» шел точно по расписанию. На стыках рельсов гулко стучали колеса. За плотно закрытыми окнами свистел ветер. Плыли белые степи с балками, перелесками. Все реже попадались весенние проталины. Заметно холодало.
В купе мягкого вагона, кроме Наташи и Соболя, сидела пожилая высокая женщина. Она была глуховата и на редкость необщительна, все время вязала и тоненьким сиплым голосом напевала один и тот же заунывный мотив.
Соболь нервничал:
— Вот послал бог соседушку. Умрешь от скуки.
Почти на каждой остановке он убегал из вагона в вокзальные буфеты, возвращаясь всякий раз с новым сортом конфет.. Клал конфеты перед Наташей и, улыбаясь, приговаривал:
— Угощайтесь. Эти поднимают настроение.
Наташа махала рукой:
— У вас все для настроения. Лучше берегли бы деньги.
А женщина продолжала вязать, не обращая внимания на шумливого соседа. Заунывный голосок ее то затихал, то снова заполнял купе.
В Куйбышеве женщина сошла. Соболь на радостях вынес ей два тяжелых чемодана и огромный узел. Насыпал в карманы пальто конфет. Наташа, глядя на него, рассмеялась:
— Какая обходительность.
— Будешь обходительным, — сказал Соболь, облегченно вздыхая. — С такой побыть еще сутки, попадешь в психиатричку.
Ужинать пошли в вагон-ресторан. Соболь пил коньяк, деловито рассуждал:
— Чудесная вещь. Солнечная энергия, заключенная в виноградной капле. Исцеляет от всех недугов.
Наташа улыбнулась:
— Изумительное открытие. А медики и не знают.
— Знают. — Соболь хитро прищурился. — Только не признают. Ученость мешает.
Выходя из ресторана, Соболь хотел взять спутницу под руку. Она отстранила его.
— Не трудитесь, Михаил, я сама.
— Здесь очень опасно.
Поезд летел на полной скорости. Колеса так часто позвякивали, что трудно было представить, как они успевают крутиться. Тонкие мостики между вагонами тревожно поскрипывали. Наташа перебралась через них, затаив дыхание. Соболь снова попытался взять ее за руку.
— Слушайте, вы несносны, — строго сказала Наташа и прошла мимо.
В купе Соболь стал жаловаться:
— Так вот и получается в жизни: ты к человеку со всей душой, а он коготки выпускает.
Наташа не поняла, опросила:
— Кто? Какие коготки?
— Эх, Наталья Мироновна, и все-то вы понимаете, только не хотите признаться. — Соболь обиженно отвернулся к окну. — Так уж, видно, мир устроен. Один счастлив, другой лишь любуется чужим счастьем.
— Хорошим любоваться всегда приятно, — заметила Наташа, делая вид, что ничего еще не понимает. — А счастье, оно у каждого в руках. Только не каждый...
— Довольно, — остановил ее Соболь. — Не люблю нравоучений. — Он достал из кармана папиросу, нервно помял ее в крупных пальцах, попросил: — Разрешите, я покурю здесь.
— Курите, — сказала Наташа и приоткрыла дверь.
Выпустив изо рта густой клуб дыма, Соболь сунул окурок в пепельницу, закрыл дверь и в упор посмотрел на спутницу.
— Вы помните вечер нашей первой встречи?
Наташа растерянно заморгала.
— Не помните, — покачал головой Соболь. — А я до сих пор во сне вижу, и вас, и ваше зеленое платье, и бинокль, который взял для вас. Теперь хоть вспомнили?
— А зачем? — серьезно спросила Наташа.
— Ну, хотя бы...
— Вы пьяны, Михаил.
— Кто пьян? Эх, Наталья Мироновна, нет у вас души. Поймите, из-за этой самой встречи я и в холостяках до сих пор хожу.
— Ой, как страшно. Еще в монастырь уйдете.
— Вам смешно. — Соболь расстегнул китель и опустил голову. — А я ведь тоже человек.
Наташа встала и широко открыла дверь.
— Душно, — сказала она, — и много дыму.
Соболь долго смотрел на нее, о чем-то думая, потом снял китель, сапоги и лег, повернувшись к стене. Наташа посидела еще немного и тоже легла, не снимая халата. Прислушиваясь к шумному дыханию соседа, подумала, что, кажется, слишком резко говорила с ним. Ведь, может, и правда его признания были чистосердечными. А то, что у нее, Наташи, нет и не было к нему никаких чувств, так в этом никто не виноват. В жизни так бывает. Во всяком случае, надо было ответить как-то иначе... И у нее вдруг возникло желание поправить положение, сказать Соболю что-то мягкое, теплое.
— Михаил, вы спите? — спросила она вполголоса.
Он молчал.
— Извините меня, — продолжала Наташа. — Не хотела я... Так получилось...
Соболь тяжело вздохнул и укрыл голову одеялом. Наташа долго смотрела в темный потолок вагона, потом повернулась на бок и закрыла глаза. Ей приснилось, будто Соболь совсем еще маленький. И она играет с ним в мячик на широком зеленом лугу. Мячик вдруг куда-то укатился, и Миша заплакал. Она взяла его на руки и принялась успокаивать. В этот момент Наташа почувствовала, что кто-то ее трогает. Приоткрыв глаза, увидела над собой освещенное бледной синевой ночника лицо Соболя. Горячими руками он гладил ее плечи, шептал что-то быстро и невнятно. Не вполне разобравшись в происходящем, Наташа попыталась поплотнее укрыться одеялом. Но горячие мужские руки тянулись к ней все настойчивее. Изо всех сил она отбросила их от себя, подняла голову.
— Что вы делаете? — испуганно прошептали ее губы.
— Тише, не кричите, — торопливо забормотал Соболь. — Я люблю вас. Вы понимаете, люблю и не могу без вас жить.
— Подлец, — громко оказала Наташа и, поднявшись с постели, вышла в коридор. Лицо у нее горело, голова кружилась.
Поезд шел медленно. Белые квадраты света бежали, не отставая от вагона, вырывая из темноты телеграфные столбы, будки, до крыш занесенные снегом.
К Наташе подошла проводница, низенькая, уже немолодая женщина с усталым желтоватым лицом.
— Чего это вы не спите? — опросила она ласково.
— Душно.
— Неужели? А на меня уже главному пожаловались, что плохо топлю. Вот и пойми, где правда.
— Может, кому и холодно, — оказала Наташа, стараясь не выдать волнения.
— Врут, — махнула рукой проводница. — Дома небось берегут уголек пуще глаза, а тут казенный — не жалко, вот и командуют. И главное, сразу жалобу...
Поезд остановился. Проводница взглянула в окно, сказала огорченно:
— Опять посреди степи засели. И что за места такие? В Москве весна, а тут заносы, заносы. Уже на три часа от графика отстали.
Проводница ушла. Наташа придвинулась вплотную к стеклу, чтобы получше разглядеть, что творится за окном. Квадраты света лежали на огромном снежном холме, из которого торчали кончики дощатых заграждений и макушки придорожных сосенок. «Значит, поезд опаздывает, — подумала Наташа, собираясь с мыслями. — Значит, Сереже придется ждать. Но ведь он может позвонить, узнать. Неужели не догадается?»
В купе завозился Соболь. Наташа вздрогнула и перешла к соседнему окну. Ей не хотелось видеть человека, который так подло обошелся с ней.
Соболь подошел к ней и тихо заговорил над самым ухом:
— Простите, Наталья Мироновна. Я виноват. Хотите, ударьте меня. Хотите, на колени встану. Простите. Больше никогда и в мыслях не будет этого.
Глаза у Наташи засверкали такими злыми огоньками, что Соболь попятился назад. Она оказала негромко, но решительно:
— Сейчас же забирайте свою постель и уходите в другое купе или полезайте на верхнюю полку.
— Хорошо, хорошо, — оживился Соболь, — я полезу наверх. Можете не волноваться.
С полчаса лежали молча. Но вот Соболь свесил с полки голову, спросил:
— Вы спите, Наталья Мироновна? Молчание.
— Я только два слова скажу.
