Москва слезам не верит - Черных Валентин Константинович (читаем книги бесплатно .txt) 📗
Петров помолчал и спросил:
– Кто настоял, чтобы моя фамилия была упомянута в передаче? И не говори, что сама. Я же тебя знаю. Ты отходчивая, не мстительная. Скажи кто? Может быть, это наш последний откровенный разговор. Имею право на откровенность, я ведь тебе помогал, многое для тебя сделал.
– Да, – согласилась Катерина. – Помогал, пока тебе было выгодно, к тому же ты ничем не рисковал, рисковала я одна. А когда коснулось твоей выгоды, ты готов был меня уничтожить.
– Не понимаю. В этом деле нет твоей личной выгоды. Зачем тебе это надо?
– Выгоды личной нет, хотя, наверное, есть. Я дала слово поднять комбинат. Знаешь, у нас на Псковщине всегда была нищета, и советская власть немногое дала. Нищета стала еще большей, раскулачили очень многих. Но когда началась война, нищие, обиженные ушли в партизаны. Знаешь почему? Потому что немцы нас не считали за людей. Я этого не видела, я ведь после войны родилась, мой отец мальчишкой был в партизанах, и моя мать тоже. Ты ведь меня не принимал всерьез. Симпатичная провинциалка, можно переспать, можно помочь при случае. Но можно и уничтожить. Ты объявил мне войну, я ушла в партизаны.
– Очень выспренно, – заметил Петров.
– Прости за выспренность. Но пожалуйста, не своди со мной счеты. Я неудобный, хитрый и коварный противник.
Катерина положила трубку и задумалась. Она представила, что всю эту ситуацию пересказывает Гоге. Все, без утайки. И то, что она была любовницей Петрова, и что министр подсказал ей назвать фамилию Петрова по телевидению, потому что Петров мог стать в ближайшее время одним из главных претендентов на должность министра, и что она действовала не менее беззастенчиво, чем Петров, только выйдя на более высокий уровень при помощи сибиряков. Что Гога может ответить? Она представила, как он внимательно слушает, а потом говорит:
– Я не могу представить себя тобой. Я могу представить только себя в этой твоей ситуации. Значит, я спал с женщиной по фамилии Петрова, которая мне помогала, без нее я не стал бы директором комбината. Но когда мои интересы с этой женщиной разошлись, я сделал все, чтобы ее уничтожить. И не потому, что я эту женщину ненавижу, а потому, что начальник или начальница решила свести с ней счеты и я согласился с этим. И я свожу счеты еще с одним человеком, по сути, уничтожаю его, потому что это якобы необходимо во имя большой политики, так называемой научно-технической революции, которой нет, ее выдумали, потому что все разваливается… А ты думаешь, что, если они проведут совещание, примут постановления, что-то изменится? Ничего не изменится – нужны не постановления, а средства, которые они дают только военным. Нужно закупать современные технологии.
– Но в Праге – не современные технологии!
– Но в Новосибирске тоже, – возразил бы он. – Чуть лучше, и только, а завтра они так же устареют, потому что и они отстали на два-три поколения. Зачем же играть в предложенные ими игры, зачем? Не знаю, как ты себя чувствуешь, но я бы в этой ситуации чувствовал себя большой сволочью.
Не расскажу ему, решила Катерина. Никому не расскажу. Но он тоже должен понять. Я одна, я женщина, и, если бы не играла в эти игры, ничего бы не добилась, и в эти игры играют миллионы, потому что других игр нет. Выходить на Красную площадь, чтобы тебя посчитали сумасшедшей? Да не могу я этого. У меня дочь, у меня больная мать.
Гога позвонил из Риги поздно вечером. В ее ответах он что-то почувствовал.
– Что случилось? – обеспокоено спросил он.
– Ничего. Наоборот, все хорошо, даже очень хорошо.
– Мне показалось, что ты что-то скрываешь?
– Что?
– Что ты украла в магазине банку консервов, тебя поймали и сообщили на работу.
– Такое мне и в дурном сне присниться не может, – Катерина поняла, что он улавливает почти неуловимые оттенки ее настроения, а ей-то казалось, что она давно научилась скрывать свое настроение. – Мы тебя ждем и скучаем.
– Знала бы ты, как скучаю я! Я работаю по двенадцать часов, чтобы приехать хотя бы на сутки раньше. Латыши говорят, что они никогда не видели, чтобы русские так хорошо и много работали.
– Ты им сказал, что русские всегда много и хорошо работали?
– Я им сказал, но у них есть и другие факты. Они все равно считают нас оккупантами.
Не надо бы про это по телефону, подумала Катерина.
– Приедешь, расскажешь о впечатлениях.
– И ты тоже.
– Ты это о чем? – спросила Катерина.
– О том, что ты мне никогда не рассказывала о своих впечатлениях. Я не знаю, например, как ты относишься к Дали.
– Что это такое?
– Это такой замечательный испанский художник. Я купил альбом с репродукциями его картин.
– Я, наверное, темнее, чем ты думал… – сказала Катерина. – Я что-то слышала, но никогда не видела его картин.
– Теперь увидишь. Я тебя обнимаю и целую в родинку на правой груди.
– Ты что, с первого раза запомнил все родинки?
– Конечно, я их очень люблю.
– Родинку?
– Грудь. Правую. И левую. И…
– Ты мне об этом расскажешь, когда придешь. И за этот рассказ не надо будет платить деньги.
– Ты экономишь мои деньги?
– Я экономная и заботливая.
– Неужели мне так повезло?
– Тебе очень повезло. Я тебя обнимаю и с нетерпением жду возвращения…
Катерина до приезда Гоги старалась сделать все, что накопилось за эти дни. Как и обещала, заехала к председателю комиссии в Моссовет.
Председатель когда-то закончил педагогический институт, работал в комсомоле, потом в профсоюзе. Катерина знала многих, кто, закончив институты, ни дня не работал по специальности. Они становились комсомольскими, партийными, профсоюзными или советскими работниками. Получали указания, передавали их дальше. Сотни тысяч что-то контролировали, составляли сводки, справки, отчеты. Когда Катерина видела таких сытых, хорошо одетых чиновников, ее охватывал страх. Как же их всех прокормить, они же ничего не производят, а только потребляют!
Председатель озабоченно перебирал листки на столе. Нашел нужный.
– Мать, – у него сохранился комсомольский стиль общения, – в Москве развелось много тайных домов знакомств.
– Уже интересно, – заметила Катерина.
– Недавно милиция раскрыла один такой дом. Дело было поставлено с размахом. Женщины оставляли свои фотографии и пожелания, и мужчины тоже.
– Женщин, конечно, было больше?
– Я не знаю. Эти данные заносились в компьютер, ты представляешь, у них был даже компьютер.
– Нормально. Я недавно для бухгалтерии приобрела компьютер.
– Все услуги были платные. Завели, конечно, уголовное дело, как за получение нетрудовых доходов.
– Почему же нетрудовых? – возразила Катерина. – Люди же работали, подбирали. Так же можно привлечь к уголовной ответственности и работников бюро по обмену жилой площади.
– Ну, одно дело подобрать квартиру, другое – мужчину, это уже сводничество.
– Не вижу в этом ничего криминального, – возразила Катерина. – В России всегда были свахи, да и у других народов тоже.
– В общем, Моссовет должен высказать свою точку зрения на это явление. К тому же это явление распространяется. В Москве уже организовано несколько клубов, которые назвали «Для тех, кому за тридцать». Нашей комиссии поручили разобраться.
– А при чем здесь наша комиссия «Материнства и детства»? – спросила Катерина. – Это скорее для комиссии по геронтологии.
– Такой комиссии в Моссовете нет, – определил председатель. – Я тебе поручаю пойти в клуб завода «Штамп». Ты не замужем, тебе за тридцать, внедрись туда, как обычная клиентка, а потом напишешь отчет.
– Нет у меня для этих детективных глупостей времени, – отрезала Катерина. – Но в клуб я съезжу, может быть, мне при помощи компьютера тоже жениха подберут.
– А вот этого не надо, – предостерег председатель. – Депутаты Моссовета не должны попадать в сомнительные ситуации.
– Я не попаду, – пообещала Катерина.
Возвращаясь с комбината, Катерина заехала в клуб, предварительно позвонив директору. На входе стояли два старика с красными повязками на рукавах пиджаков. Они были при галстуках, в белых сорочках и благоухали одеколоном «Тройной». Клиенты, определила Катерина. Она поняла это по тому, как они осматривали женщин и не обращали внимания на мужчин. Женщины протягивали пригласительные билеты. Билета у Катерины не было.
