За Дунаем - Цаголов Василий Македонович (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT) 📗
Над ними висел низкий потолок из отесанных сосновых бревен. В избе было тепло, уютно...
Впервые за много месяцев Знаур почувствовал себя Человеком, забыл о бараке, надзирателе... И только Царай не выходил из головы.
Счастливый он человек, уж, наверное, заявился в Стур-Дигорию. А к Знауру домой, конечно, и не зашел. А зачем? Разве Знаур мужчина? Трус. Иначе бы ушел за Цараем и догнал его. Тогда еще были видны его следы на земле. Теперь уже поздно. Скоро зима. По утрам на землю ложится густой иней, и вечерами холодно. Спасибо, Пелагея дала зипун, а то бы замерз ночью на голых нарах.
Знаур напрягся всем телом, хотел встать, но чуткая Пелагея удержала.
— Лежи, соколик! Что с тобой?
— Ничего,— вяло ответил он.— Пойду.
— Да ты никак обиделся? Лежи, отдыхай. Сейчас я тебя накормлю вкусно. Соколик мой ненаглядный... Сегодня смотрителю снесу ведро медку да ляжку окорока. И надзирателю перепадет. Лежи и все тут.
— Нет, пойду.
Пелагея поняла, что не удержать Знаура, и соскочила с полатей.
— Ты уж погоди, хоть поешь. Пельменями накормлю...
— Нет, не надо, Пелагея!
Сбежал с крыльца, а женщина все суетилась за спиной.
На траве густая роса, ноги сразу же промокли. Из-за сопок еще не показалось солнце. Туман стлался над землей.
Всю дорогу Знаур бежал. Ему было стыдно самого себя. На лице он ощущал поцелуи Пелагеи. Нет, он не простит себе этого. Наверное, Царай сейчас у него дома, и мать с Ханифой слушают о нем, сын тянется ручонками к Цараю, и тот треплет черные волосы мальчонки.
Взбежав на мост, Знаур сообразил, что под ним речка. Вернулся на берег, спустился к воде и долго плескал в лицо студеной водой, тер щеки, пока не заломило руки.
24
Ночью Ханифа услышала, как кто-то стучал к Бор-хан. Испуганная, в одной рубахе, она дрожа прильнула к плетню и судорожно ловила воздух пересохшим ртом. Наконец вышла во двор Борхан и тревожно спросила: '
— Кто ты?
— Путник... Из-за Дуная я пришел, с войны,— ответил чей-то простуженный голос.
— Ох, сейчас!
Ханифа испугалась за брата и, чтобы не вскрикнуть, схватилась за горло. Влетела в саклю, суматошно искала одежду, повязывая на ходу платок, выскочила на улицу. Добежав до раскрытых ворот дома, в котором родилась, остановилась в нерешительности; еще не прошло года с тех пор, как она вышла замуж за Знаура, и поэтому она не имела права переступить порог родительского дома. Зябко передернув плечами, Ханифа куталась в платок и смотрела во двор. И тут до слуха донесся вскрик матери. «Беда! Бекмурза...»— пронеслось в сознании и, не помня себя, Ханифа вбежала во двор. Открылась дверь, в тусклом свете появился мужчина в папахе и в бурке. За ночным гостем вышла мать. Поравнявшись с дочерью, Борхан всхлипнула, и опять кольнуло Ханифу в сердце: «Погиб. О, несчастье на нашу голову».
Закрылись ворота, и ночь вспугнул плач матери. Ханифа лишь смогла крикнуть одно слово:
— Бекмурза?
— О да-да-дай, что опять случилось с нами!
Целый месяц в доме Борхан не умолкал плач. На
сороковой день сделали поминки, и после них, заколотив двери сакли, Борхан перешла жить в дом зятя. Она одна и дочь без мужа, вот и будут коротать вместе дни, ждать Знаура. Правда, когда об этом узнали родственники Борхан по мужу, то стали уговаривать старуху не оставлять дом мужа. Издавна так повелось: пришла женщина в дом, там и должна умереть.' Но Борхан не могла больше оставаться в^ сакле, в . которой не раздастся родной голос сына, где каждый угол кажется могилой.
Уж если женщина преступила обычай, то, значит, горе плещет через край, и ее должны простить самые строгие земные судьи. И старшие из рода Каруаевых смирились.
Несколько дней Борхан не показывалась людям, и не потому, что стыдилась чего-то: не хотелось встречаться со сверстниками сына, боялась найти в их глазах равнодушие к своему горю.
По утрам она выходила во двор и подолгу смотрела в сторону заброшенного дома. Над чужими саклями клубился дым, там была жизнь, и только на крыше ее дома каркала ворона...
25
Из каморки доносился частый кашель, словно ломились сухие сучья. Один из рабочих не выдержал:
— Умрешь ты с нами, Ханифа!
— Шла бы в другое место,— неизменно добавлял еще кто-то.
А куда она могла уйти? Где заработать на кусок хлеба? Нет, Ханифа умрет в тесной душной каморке, а работу не оставит. Она как-то взглянула в зеркало и заметила, что ее лицо стало похоже на табачный лист. И грудь впала. С рассвета до сумерек сидела в одном положении: на коленях, согнувшись, перебирая табачные листья. Ей некогда было разогнуть спину, даже кашляла, не меняя позы.
Но сколько радости испытывала Ханифа, когда, сделав покупки на базаре, приезжала домой к сыну.
Сдерживая дыхание, чтобы меньше глотать табачной пыли и не раздражать горло, Ханифа проворно сортировала листья. В каморке, где она после работы спала на войлочной подстилке, днем чадила керосиновая коптилка. Однажды Ханифа осмелилась сказать мастеру, почему бы не прорубить окно в стене. А мастер, оглядев ее с головы до ног, ответил с усмешкой: «Хозяин боится, как бы в его овчарню не повадились волки через окно».
Ханифу обидели дерзкие слова мастера, хотя она и привыкла к его окрикам и грубостям. В первый же день, едва Ханифа переступила порог табачного заведения, мастер выругал ее за то, что опоздала на работу. Тогда Ханифа заплакала, и мастер засмеялся ей прямо в лицо: «Ишь, какая девочка... Вон у тебя груди, словно вымя у коровы». Ханифа заплакала навзрыд. Ей было обидно оттого, что она беспомощна и беззащитна. Мастер же смеялся долго, и когда ему наскучило, ткнул Ханифу в спину, пригрозил: «Ты еще похнычь у меня!»
С тех пор мастер обязательно при случае задевал несчастную женщину. А как-то утром зашел к ней в каморку и сказал:
— Хозяин что-то злой... Позвал меня и говорит: «Гони ты Ханифу, не нужна мне больная».
Ханифа изменилась в лице. Перед глазами встал •сын с протянутыми к ней руками, мать, плачущая над похлебкой из кукурузной муки. Молодая женщина уронила голову на руки.
— Ну, ты работай пока. Жаль мне тебя. Ладно уж, пойду сегодня к хозяину, попрошу... Приходи вечером ко мне, я тебе скажу, что ответит хозяин. Может, уговорю... Да только он очень крутой. Ты же знаешь, где я живу?
— У-у-у,— сквозь слезы протянула Ханифа.
— Вот и хорошо... Ну, ладно, пойду,— мастер нагнулся, погладил вздрагивающие плечи Ханифы.— 'Трудно тебе будет жить...— Он ушел, а женщина дала волю слезам.
Дом мастера стоял особняком у самого Терека. Ханифа в нерешительности стояла у крыльца, за спиной ее шумела река, ворочая камнями. Набравшись смелости и преодолев робость, Ханифа постучала в окно. Но, испугавшись своего поступка, она сошла вниз. У нее было одно желание: бежать без оглядки. Но за--скрипели половицы, и на крыльце появился мастер.
— А, это ты, Ханифа? Заходи в дом, там моя сестра,— мастер поманил пальцем, но Ханифа не двигалась •с места.— Ну, иди, иди... Побудь с людьми, еще успеешь в свою нору.
Поверило сердце человеческому слову. Скрипнули иод ногами ступеньки. Остался позади порог. Затаив дыхание, слышала, как закрылась дверь, звякнул запор. Испугалась, метнулась к выходу. Мастер встал на пути:
— Ты что? Дверь я закрыл, разные люди ходят, обкрадут... Ну, иди в дом, сестра у меня больная. Если хочешь, уходи, но тогда совсем убирайся с фабрики... Видно, зря я упросил хозяина...
Обмякла Ханифа, и мастер заговорил еще настойчивей:
— Хозяин сказал мне: «Как ты, Арчил, хочешь, так пусть и будет». Ну, иди, поздоровайся с сестрой. Больная она у меня,—дрожал голос Арчила.
26
В командирской палатке сидели Гайтов и Шанаев. Полковник полулежал на кровати, подперев голову рукой. Временами приглаживал подстриженную бороду или накручивал на пухлый палец длинный ус. Хозяин глубоко потянул носом, громко вздохнул:
