Грустный день смеха (Повести и рассказы) - Дубровин Евгений Пантелеевич (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
Затем я отправился на кухню обедать. Там тоже не было никакой очереди, и я спокойно принялся за приготовление обеда. Первым делом я пожарил себе яичницу с салом, которая была у нас в семье под запретом. Слопал я в свое удовольствие яичницу, выпил крепкого чаю, прилег на диван, взял газету и читаю. Для полного комфорта пластинку с вальсами Штрауса на проигрыватель поставил.
Ничего, жить можно. А тут еще сюрприз. Раздается звонок — и голос моего лучшего приятеля Володьки:
— Старик! Ты чем занимаешься?
— Поел яичницы с салом и читаю газету, — отвечаю я.
— Хандра? — спрашивает Володька.
— Нисколько. Наслаждаюсь, — отвечаю.
Володька задумался, потом говорит:
— Ну ничего, сейчас мы тебя расшевелим. Нагрянем к тебе всей компанией.
— Ни в коем случае! — кричу я в трубку. — Кто за вами посуду мыть будет?
Но Володька уже положил трубку.
Через минут сорок действительно нагрянула компания. Танцевали и веселились далеко за полночь. Посуду помыла одна стройная блондинка. Когда мы расставались, блондинка мне сказала:
— Вообще-то ты парень ничего, но плохо одет, не в ногу с веком. И вес твой росту не соответствует.
Очень задели меня ее слова. Я-то считал себя вполне симпатичным мужчиной и думал, что модно одеваюсь.
— В общем, — засмеялась блондинка, — сроку даем тебе неделю. В воскресенье сделаем экзамен на элегантность.
Экзамен на элегантность я сдал.
Через месяц приехала моя семья. Жена увидела меня и заплакала:
— Ты посмотри, кто я и кто ты! Я чучело, а ты словно манекен с выставки.
Мы подошли к зеркалу, и я действительно увидел манекен и, извините, чучело.
— Ничего, — пробормотал я, — как-нибудь устроится.
— Очереди, нервотрепка, — опять заплакала жена. — А у тебя… у тебя даже посуда помыта. Я думала, что хоть на посуде тебя пожалею… Какой ты у меня элегантный…
— Это все мой начальник, — сказал я.
Наутро я явился на работу и зашел к начальнику. Навстречу мне поднялся обгоревший на солнце (тоже только что с юга), с красным затылком и белыми выцветшими волосами хмурый невыспавшийся человек. Мне стало жалко своего начальника.
— Ладно, рисуйте сбоку пропеллер, — великодушно сказал я.
Гости столицы
Злоключения мои начались, естественно, в понедельник. Встал я пораньше, чтобы дров нарубить и воды в бочку натаскать. Вышел во двор — красотища вокруг невероятная: солнце только что встало, лес вдали камнем зеленым переливается, речка дымится, петухи поют…
Только размахнулся топором, смотрю, почтальон ко мне со всех ног бежит.
— Тебе телеграмма, — говорит. — Распишись вот здесь.
Расписался я, развернул телеграмму и читаю:
«Срочно явитесь управление Нечипуренко». Вывалилась у меня телеграмма из рук и улетела бабочкой. Подпись самого начальника. «Пропал, — думаю. — Наверно, снимать будут или еще какая-нибудь гадость».
Телеграмму не показал ни жене, ни теще, сказал, что еду по обычным делам, и первым же автобусом отбыл в область.
Прихожу в трест взволнованный, ожидая всяких неприятностей, а начальник встречает меня стоя, руку трясет и сияет.
— Ну, повезло тебе, Фомин. Ящик коньяка ставь.
Отлегло у меня немного от сердца.
— За этим дело никогда не станет, а что случилось? — спрашиваю.
— Да вот, — отвечает Нечипуренко. — Такая оказия, братец. Запросила Москва молодого дизайнера, так сказать, непосредственно от сохи, в смысле от природы. Ты у нас агроном молодой, в красивом месте живешь, а потому чувством красоты с детства пропитан должен быть. И палисадник у тебя, я видел, здорово оформлен.
— То теща оформляла, — говорю.
— Не важно, — отвечает Нечипуренко. — Ты же руководил. В общем, собирайся в столицу да нас ютом не забудь. Надо же, какой поворот судьбы. Из хутора да в Москву.
И сияет и руку жмет, а сам черный весь, видно, на душе кошки скребут — завидует. Да и кто бы не завидовал?
Приехал я домой, рассказываю, смотрю, реакция какая-то не такая, как следовало бы. Теща мрачнее тучи сидит. Послушала-послушала да и заявляет:
— Лично я отсюда никуда не поеду, хоть голову руби. Я курей люблю. У меня тут двадцать штук курей, и с ними я ни за что не расстанусь.
Я ей отвечаю, что «курей» в Москве навалом, причем свежезамороженная курица может запросто два дня пролежать. А импортные куры? Они такие гладкие, будто и вовсе жили без перьев.
Но теща уперлась.
— Не хочу, — говорит, — гладких курей. Я их сама щипать люблю.
Тогда я предлагаю забрать «курей» с собой, отгородить им часть квартиры — и пусть живут. Держат ведь люди попугаев. Куры же намного спокойнее попугаев.
— А просо? — спрашивает теща. — Где я им наберусь проса? Просо ведь в Москве не продается.
В общем, бог с ней, с тещей, живут люди и без тещ, но вслед за тещей заупрямилась моя жена.
— Я — говорит, — привыкла жить с мамочкой. Без мамочки меня замучает страх и отсутствие коммуникабельности.
Короче, плюнул я на глупых баб и отбыл в Москву один. Со временем приедут, никуда не денутся. Работа мне понравилась, и дела пошли неплохо, поскольку я вырос в красивом месте и чувство прекрасного во мне заложено с детства.
Вскоре дали мне однокомнатную квартиру со всеми удобствами. Я туда предусмотрительно прописал жену и тещу: приедут ведь когда-нибудь.
Поначалу здорово у меня жизнь пошла. Музеи, выставки, картинные галереи, театры и даже один бар посетил. Квартира маленькая, уютная, как чуланчик. Придешь усталый после музеев, плюхнешься на раскладушку и спи себе. Есть захотел — руку на кухню протянул, не сходя с места, взял чего надо и кушай себе на здоровье. Ноги помыть потребовалось — протянул, не сходя с места, в ванную и помыл.
Но тут наш главк новый дом построил и выделил мне двухкомнатную квартиру со всеми удобствами, разумеется.
— Пользуйся, Фомин, — говорят. — Дизайнер ты хороший, да и семья три человека.
В двухкомнатной мне уже похуже стало. Не так уютно, да и на кухню и в ванную далеко бегать… Но ничего не поделаешь. Кто же отказывается от двухкомнатной? Как-то не принято. Отпуск я, естественно, в своей родной деревне провел, и вскоре появился у меня наследник. А тут главк еще один дом сдал, и поскольку не оказалось претендентов на четырехкомнатную квартиру, то выделили ее мне.
— Пользуйся, Фомин, — говорят. — Дизайнер ты что надо, ребенок у тебя, ко всему прочему, народился…
Взял я четырехкомнатную. Какой дурак от четырехкомнатной отказывается?
И вот сложилась такая ситуация. Семья моя за пятьсот километров, теща, не желая есть гладких кур, с хозяйством возится, жена, боясь потери коммуникабельности, сына возле нее воспитывает, а я как дурак слоняюсь один в четырехкомнатной квартире в Чертаново.
Телевизора как-то не завел, друзей тоже, музеи все были осмотрены, и вот вечерами сижу один, слушаю, как вода в центральном отоплении булькает да временами поет унитаз. Можно было бы, конечно, девушкой обзавестись, но дело в том, что я морально выдержанный. Во всяком случае, так у меня в характеристике записано, а по-моему, каждый человек должен соблюдать свою характеристику. В общем, скука смертная… Бессонница. Наглотаюсь снотворного и являюсь на работу с опозданием. Начальство, естественно, недовольно. Даже обижается.
— Мы, — говорит, — Фомин, тебя из глубинки, как репку, выдернули, четыре комнаты дали, а ты систематически на работу опаздываешь.
До того мне это осточертело, что решил я строить свой быт наоборот. Приду с работы, валюсь на раскладушку, высплюсь как следует, а ночью бодрствую, по улицам хожу. В основном по вокзалам околачиваюсь. Все-таки людно, пирожок можно съесть, стакан газировки выпить, газетку завтрашнюю купить.
Как-то присел я на Казанском вокзале на лавочку отдохнуть. Пирожок жую. А рядом человек с огромным портфелем спит. Положил голову на портфель и спит. Приличный такой человек: шапка пыжиковая, пальто нейлоновое. На ноги ему бабка какая-то узел положила, на спине чемодан чей-то стоит, а девчонка напротив сидит, апельсин чистит и норовит этому приличному человеку в глаз кожурой попасть.
