Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна (полная версия книги txt) 📗
Теперь все было ясно и систематизировано. Не так, как раньше, когда Оскар зарабатывал свой хлеб лекциями. Теперь он испытывал прямо-таки наслаждение, кидая газеты в плиту. Ему вполне достаточно было взглянуть на заголовок, никакие обязательства больше не мучали его, не терзало и беспокойство, что что-то важное останется неузнанным.
И все-таки он был встревожен.
В мыслях у Оскара был полный разброд. Он попытался проникнуть в самые темные и потаенные уголки своего мозга, и как бы прощупывая их рентгеновским лучом, сосредоточить на них внимание. В чем же загвоздка? А вдруг с ним происходит то же самое, что и с матерью, которая никак не могла догадаться, что в кресле-качалке спрятано лезвие бритвы.
Оскару стало вдруг жаль мать, и он заерзал на стуле. Порыв нежности захлестнул его, наполнив чувством сожаления и вины. Он обязан был вынуть это лезвие из качалки. Вынуть сам, раз он его туда запрятал.
Наконец Оскара осенило. Хорошо, что он подумал о матери. Теперь ему стало ясно, почему червь неопределенности подтачивал его.
В его ушах прозвучали будто сейчас произнесенные слова матери. Хотя в действительности они были сказаны на похоронах тети Каролины.
«Помнишь, мы сидели вечерами вместе и пели».
Оскар снова слышал эти слова матери, вызванные рассказом младшего дядюшки. Это он, дядюшка, внезапно заставил всех удивленно замолчать. Ведь это он сказал:
— По субботам мы всей семьей собирались вечерами в большой комнате и пели.
Оскара больно кольнуло при мысли, что Керту никогда и нигде не сможет сказать о своих родителях:
— Мы просто садились в кружок и пели.
Говорят, что ключицу легко можно сломать. Оскар попытался найти плечом более удобное положение.
Из кабины водителя просачивался запах дизельного топлива. Шофер в сером джемпере грубой вязки медленно поворачивал руль. Перегруженный автобус осторожно проехал мимо стоящих на обочине машин — очевидно, было скользко. На арматурном щитке то и дело вспыхивал индикатор указателя поворота. Оскару почему-то почудилось, что там подмигивает красным глазом какая-то женщина. Очки Оскара запотели. С большим трудом он достал из кармана платок и, не снимая очков, протер стекла.
Когда автобус подъезжал к следующей остановке, индикатор снова зажегся, и Оскар понял, почему ему померещилась женщина. Оказывается, шофер приклеил к арматурному щитку вырезанную из журнала фотографию какой-то красотки таким образом, что когда включался индикатор поворота, в левом глазу женщины начинал мерцать красный огонек.
При виде женщины с сатанинским красным глазом Оскар почувствовал себя не таким уж идиотом. До этого момента он все время испытывал неловкость из-за своей гитары.
— Гитару? — спросила молоденькая продавщица магазина и усмехнулась.
— Вот именно, — ответил Оскар. — За роялем зайду завтра.
Человека на каждом шагу подстерегает опасность стать жертвой моды и сопутствующих ей предрассудков. Гитара в последнее время была монополией одних лишь мальчишек, точно так же, как записью музыки на магнитофонную ленту занимались только женщины пенсионного возраста.
Подростки с ломающимися голосами и прочие юнцы с еле заметным пушком на лице оттерли Оскара от прилавка. Парни держали в руках гитару и со знанием дела громко обсуждали ее качества. Когда же Оскар все-таки установил контакт с продавщицей и в конце концов настолько осмелел, что даже попросил упаковать приобретенную гитару, парни, прищурившись, взглянули на него, демонстративно пожали плечами, и один из них сострил что-то насчет третьей молодости.
Входя в автобус, Оскар подумал, что и здесь он, возможно, вызовет смех. В страшной давке струны гитары на миг коснулись спинки сиденья, и на весь автобус громко дзинькнуло. Оскар втянул голову в плечи и только теперь, встав так, чтобы прикрыть телом предательскую бандуру, почувствовал себя лучше.
Вздор, успокаивал себя Оскар. Он же толстокожий, ничто не должно волновать его.
Говорят, человека легче всего вывести из привычного состояния, когда он устал, угнетен или рассержен.
Сегодня утром Оскар проснулся с тяжелой головой.
Согласно советам модных психологов, он начал сразу же внушать себе: ты здоров, доволен, относительно свободен, с тобой ровным счетом ничего не произошло. И о, чудо, настроение у него скоро исправилось, и даже стало казаться, будто какой-то тихий прекрасный звон сопровождал каждый его шаг. Выйдя из автобуса, он пошел, печатая следы на только что выпавшем искрящемся снегу, а в ушах у него все еще звучал этот таинственный и нежный звон, напоминавший ангельское звучание арфы — или что-то в этом роде.
И лишь позже, на работе, когда он вдруг почувствовал беспокойство и на какое-то время вышел из равновесия, ему вновь на миг вспомнились утренние сомнения и охватившее его чувство тоски.
В глазу красавицы опять замерцал красный огонек. Автобус остановился. Теперь в нем негде было упасть яблоку. Мать с хныкающим и болтающим ногами ребенком протиснулась вперед. Оскару пришлось повернуться, пуговицы его пальто задели за струны, и они издали несколько неопределенных, отрывистых звуков.
В переднюю дверь тоже ломились. Оскар изо всех сил упирался, прикрывая телом гитару.
Надо же, чтобы очередь на такси оказалась такой безнадежно длинной.
В следующий момент он уже перестал раскаиваться, что поехал на автобусе. Он просто-напросто забыл о давке.
Оскара охватила необъяснимая дрожь, что бывало с ним крайне редко. В таких случаях едва ли кто в состоянии дать себе отчет о происходящем. Один-единственный взгляд, и Оскар почувствовал себя во власти какой-то волшебной силы.
Неужели новая Вийвика?
В какую-то минуту отрезвления Оскар усмехнулся про себя. Десятая или которая по счету Вийвика?
Впереди Оскара стояла женщина, чье лицо он не сумел бы так сразу- описать. Доминировали на лице слегка испуганные глаза. Незнакомка с испуганными глазами вошла в автобус не одна. На ту, другую, Оскар даже не взглянул.
Оскар видел, как рука в белой перчатке потянулась за билетом.
— Ирис, ты не выронила билет? — спросила та, другая, у незнакомки с испуганными глазами.
Что за чудесное имя: Ирис!
Рука в белой перчатке снова потянулась к карману. Оскар постарался, насколько это было возможно, чуть-чуть отодвинуться. Локоть Ирис задел за струны гитары.
Большие темные зрачки были устремлены на Оскара.
Оскар собрался с духом и сказал:
— Здравствуй, Ирис. Извини, не могу снять шляпу. Руки заняты.
Большие зрачки сузились, и глаза незнакомки снова приняли испуганное выражение.
— Простите, — неловко пробормотала Ирис.
— Старые друзья что-то не узнают меня в последнее время, — нагло продолжал Оскар, опережая Ирис. — С тех пор, как я ношу очки.
— Возможно, — пробормотала опять Ирис и улыбнулась.
Самое страшное, по мнению Оскара, было позади. По-видимому, он действовал достаточно убедительно. Теперь правильнее будет помолчать и дать женщине с испуганными глазами прийти в себя. Поспешность может все испортить.
Оскар заставил себя смотреть мимо Ирис, хотя это потребовало известных усилий. Взгляд Ирис блуждал где-то далеко. Очевидно, женщина перебирала в памяти — где же она могла встречаться с этим мужчиной?
На следующей остановке многие сошли, в том числе и Ирис. Рука Оскара освободилась. Он поднял шляпу и долго держал ее, не опуская. Когда автобус тронулся, Оскар заметил на себе взгляд Ирис, стоявшей на остановке.
