Грустный день смеха (Повести и рассказы) - Дубровин Евгений Пантелеевич (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
Я сбегал в магазин, наменял горсть пятнадцатикопеечных монет и позвонил на работу жене. Жена у меня очень занятый человек, она работает прокурором, но все же я рискнул оторвать ее от важных дел.
— Аллё! Вас слушают, — ответила жена строгим голосом.
— Что у вас там происходит! — закричал я. — Почему вы гребете двойки лопатами? Почему ты не наведешь порядок?
— А… это ты… — облегченно вздохнула жена. — А я думала, по поводу убийства на Лесной. Как твое здоровье?
— К черту здоровье! Какое может быть здоровье, если конец года, а у вас уже пять двоек!
— Сказывается твое отсутствие, — сказала жена. — Одну минуточку, у меня другой телефон… Кровь на плаще?.. Но кровь еще ничего не доказывает! Нет, я не дам санкции! Позвоните попозже, я занята! Аллё, извини, дела… Так что ты говоришь?
— Я говорю — пять двоек!
— Да… Это ужасно… Без тебя он стал совсем другим ребенком… Он рассеян, груб, огрызается на каждое слово. Вчера не пошел на спектакль «Большая вода», а у них это засчитывается как урок истории — и вот, пожалуйста, «два» по истории. Стала ему выговаривать — так накричал на меня! Мне, говорит, эта «Большая вода» до лампочки!
— Так врежь ему как следует!
— Ты же знаешь… При моем служебном положении это невозможно… Вот когда ты приедешь… Одну минуточку… Я же вам сказала! Кровь на плаще ничего не доказывает! Может, он порезал палец! Сделайте сначала анализ крови! Если кровь окажется группы…
Горсть монет кончилась, автомат отключился, и я так и не узнал, какой группы может оказаться кровь на плаще.
К вечеру давление подскочило еще выше, сердце колотилось, грязелечебница имени Семашко вызывала у меня раздражение, а «Ессентуки № 4» казались самой отвратительной водой на свете. У меня исчезли сон и аппетит.
Поздно вечером, когда я уже лежал в кровати и, глядя в потолок, считал пульс, пришла сестра и сказала, что меня срочно приглашает к телефону междугородная.
Предчувствуя, что случилось что-то непоправимое, я трясущимися руками натянул брюки и в шлепанцах помчался к телефону. Трубка лежала на столе дежурной, зловеще поджидая меня.
— Аллё! — крикнул я. — Аллё!
— Виктор Степанович? — послышался холодный женский голос, не предвещавший ничего хорошего.
— Да… — прошептал я.
— Извините, что звоню так поздно… и прерываю ваш отдых… К вам невозможно дозвониться. Но обстоятельства сложились таким образом… Или, может быть, вам нельзя волноваться, тогда мы отложим разговор до вашего возвращения.
— Мне можно волноваться, — сказал я невнятным голосом.
— С вами говорят по поручению родительского комитета… Меня зовут Марья Степановна…
— Здравствуйте, Мария Степановна.
— Здравствуйте. Я буду краткой, чтобы не нарушать ваш режим. Сегодня случилась очень большая неприятность. Я звонила вашей жене, но ее срочно вызвали на осмотр какого-то трупа…
— Трупа…
— Нет, нет, труп не имеет, к счастью, к нашей истории никакого касательства.
— Слава богу! — вырвалось у меня.
— Не спешите радоваться, — оборвала меня Мария Степановна. — Дело очень неприятное. Сейчас им занимаются городские инстанции… Ваш сын устроил международный конфликт!
— Международный конфликт? — опешил я.
— Да! С Канадой!
— С Канадой? — я пошатнулся и машинально опустился на стул, подставленный дежурной сестрой.
— Представьте себе! Директор в ужасе… Доложили в роно и выше. Вы меня понимаете? Не знаю, что теперь будет.
— Могут разорваться дипломатические отношения? — на лбу у меня выступил холодный пот.
— Ну, до этого вряд ли дойдет, — несколько успокоила меня Мария Степановна. — Но никто не может знать, чем это кончится…
— Очевидно, мне надо срочно прилетать? — спросил я. — Может, удастся как-то замять… У меня знакомый работает в МИДе… Правда, слесарем, но у него большой вес…
— Это вы решайте сами, — голос Марии Степановны помягчел. Очевидно, мои связи в МИДе произвели на нее впечатление. — Но, может быть, все и обойдется. Школа, во всяком случае, приложит все силы…
— А в чем суть? — поинтересовался я.
— Суть вот в чем. К нам в школу прибыла делегация канадских фермеров. Ваш сын должен был их приветствовать в стихотворной форме на английском языке. Но текст он не выучил, хотя на это отводилось достаточно времени… Вместо стиха он что-то пробормотал невнятное по-русски… Остальные, кто должен был говорить вслед за вашим сыном, растерялись, и весь сценарий полетел в тартарары. Вы меня понимаете? Директору плохо. Сопровождающая комиссия в ужасе. Канадцы ничего не понимают, волнуются. Вы представляете? Завтра все руководство школы вызывают в роно. Вы пока не берите билет. Может, все и утрясется. Я буду держать вас в курсе.
— Да, — пробормотал я. — Очень нехорошо получилось.
— Сказывается ваше отсутствие.
— Но я за многие годы первый раз… Врач сказал…
— Я понимаю. Но, тем не менее, вы должны влиять и на расстоянии.
Щелчок. Гудки.
Бессонная ночь.
На следующее утро, когда я лежал в углекисловодородной ванне, вошла сестра и протянула мне телеграмму с грифом «Молния».
— Это не мне, — сказал я твердо сестре, — я никогда в жизни не получал «Молний».
— Вам, — ответила сестра. — Срочно и лично в руки. Распишитесь вот здесь.
Я промокнул о полотенце углекисловодородную руку и дрожащим почерком вывел свою фамилию. В телеграмме было:
«Первый конфликт улажен. Мария Степановна».
Первым моим движением было обрадоваться. Я уже даже начал радоваться, но тут я обратил внимание на слово «первый» в начале телеграммы. Почему «первый»? Если есть первый конфликт, значит, существуют и другие? Что бы это значило?
Я выскочил из углекисловодородной ванны и побежал к междугородному телефону-автомату. Жена тотчас же взяла трубку.
— Товарищи! — сказала она. — Я не верю, что бриллианты, зашитые в подкладку, настоящие! Это попытка направить следствие по ложному пути… Слушаю… А, это ты… здравствуй… Как самочувствие? У меня совещание.
— Я получил телеграмму, — сказал я. — Об инциденте с Канадой я знаю. Что еще случилось?
— Сорван симпозиум по порошковой металлургии.
— Ты это мне?
— Да… Обратите внимание на блеск… Это фальшивый блеск! Я требую экспертизы! Это не тебе.
— Но при чем здесь симпозиум? Разве наш сын ученый-металлург?
— Это у них такая практика по физике. Ты совсем отстал от школьной программы… Обратите внимание, как зашита подкладка… Приезжай скорей. Он совсем отбился от рук… Я уже не могу… Это — тебе…
Я пропустил обед, иглотерапию, кислородный коктейль, но застал сына дома.
— Что произошло на симпозиуме по порошковой металлургии? — спросил я без всякой дипломатии.
— Я им сорвал этот симпозиум, — тоже прямо ответил сын.
— Почему?
— Не успел изобрести собственный порошковый метод плавки металла.
— Почему же ты не успел изобрести… этот самый метод?
Молчание. Щелчок автомата, глотавшего монеты.
— Ну, отвечай, почему?
— Сказывается твое отсутствие. Старик, не трать зря деньги. Приедешь — разберешься. Только быстрей приезжай, а то у нас скоро практика в «Детском мире».
— Какая еще практика? — удивился я.
— По труду. Будем торговать игрушками. У меня нехорошее предчувствие.
— Только не расхищай! — только успел крикнуть я, как автомат отключился.
Два дня прошли спокойно. Проходя мимо ящика с письмами и телеграммами, я закрывал глаза, а во время прогулки огибал грабитель-автомат за два квартала. Давление спустилось, «Ессентуки № 4» опять стали казаться вкуснее «Портвейна-72», по ночам вместо кошмаров со стрельбой, кровью, трупами и бриллиантами начали сниться красивые девушки.
Идиллия окончилась на третий день. Какой-то услужливый отдыхающий принес мне в комнату телеграмму.
— Уже сутки у вахтера валяется, — сказал он. — А я не могу спокойно видеть недоставленную телеграмму. Вдруг там смерть или еще что-нибудь важное.
— Вы так думаете? — пробормотал я.
