Черные колокола - Авдеенко Александр Остапович (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
— К доктору! Мы сами тебя вылечим. — Он кивает «национал-гвардейцам», и те преграждают Дьюле Хорвату дорогу к двери. — Вернитесь, профессор! Это не просьба, приказ.
— Ах, так!
— Только так. И не иначе! Ты уж извини, Дьюла, но у революции свои железные законы.
— Контрреволюция это, а не революция. К нашему святому делу присосались всякие… вроде вот этого Кароя Рожи.
— Возможно, мы еще хуже, чем ты думаешь, но все-таки мы хозяева положения, и ты должен…
— Пусть танцуют под вашу дудку убийцы, грабители, проститутки, а я… — Он решительно направился к двери.
Ямпец, Геза, Стефан набрасываются на Дьюлу, вталкивают его в комнату, запирают.
— А что дальше? — спрашивает у атамана Ямпец.
— Пока ничего. Подождем. Подумаем. Победители имеют право не торопиться.
В комнате Дьюлы раздается пистолетный выстрел.
— А побежденные, кажется, торопятся, нервничают. — Карой Рожа улыбается. — Проверь, адъютант!
— Кто стрелял? Почему? — Вбежавшая Жужанна вглядывается в карателей.
— Нечаянно. Прошу извинить за беспокойство.
Вернулся Ямпец. Смотрит на Жужу, молчит, пока она уходит.
— Застрелился. Наповал! Прямо в рот.
— Дурак! — сказал Киш.
— Неэстетично. Рот надо было пожалеть, — сказал Рожа.
— Эх, профессор! Заблудился в трех соснах. Среди бела дня. Н-да… Плохим я был тебе поводырем. Не переубедил до конца. Недовоспитал.
— Таких можно воспитать только пулей и веревкой.
— Пошел вон! — Киш замахнулся на Ямпеца. Тот не спеша отошел.
— Ласло, вы умиляете меня своей многогранностью.
— Зря смеетесь, Карой. Новая Венгрия — это не только мы с вами и вот эти… гвардейцы.
— Забота о благородной этикетке? Этакого добра в Будапеште сколько угодно. Все масти, все оттенки. Ладно, потом обсудим эту проблему. Сейчас надо упаковать профессора и отправить вниз, в котельную. Ни единой пуговицы не должно остаться. Один пепел. — Подошел к телефону, набрал номер. — Редакция? Пригласите редактора Дудаша… Просят из штаба центральной зоны. Спасибо. Жду… Сэрвус, Йожеф! Это я, Карой Рожа. Нуждаюсь в твоей помощи. Опубликуй, пожалуйста, в завтрашнем номере своей газеты маленькую заметку. Шрифт жирный, заголовок броский. Диктую я, редактируешь ты. «Русские танкисты, покидая Будапешт, ворвались в квартиру известного революционера профессора Дьюлы Хорвата, деятеля клуба Петефи. Разгромив и разграбив все ценное, что было в квартире, русские танкисты связали Дьюлу Хорвата, впихнули в танк и скрылись. Мы все это видели собственными глазами. Где теперь Дьюла Хорват? Говорят, уже в Москве». Все. Следуют подписи. Можно и фотографию. В общем, действуй по своему усмотрению. Нет, друг, лично не могу прибыть. Занят. Готовлю очередной репортаж. Да, «русская тройка». Мировая сенсация. Сэрвус.
Радист Михай вышел из «Колизея», и никто не заметил, как, куда и когда он исчез. Вернется он позже, но уже не Михаем.
Рожа положил телефонную трубку и принялся за свой радиорепортаж.
«Да, я глубоко потрясен, — писал он. — Потрясен тем, как справедливо ответили борцы за свободу своим поработителям. Сила действия равна силе противодействия. Жестокость венгерских националистов порождена жестокостью рухнувшего режима. Высокообразованные марксисты, жрецы коммунистической науки вынудили мадьяр вспомнить, что они тысячу лет тому назад были сынами дикого Приуралья и Прикамья…»
Рожа не успел закончить репортаж. Это было последнее, что он написал в своей жизни. Последние мысли, последние слова, последняя ложь специального корреспондента радиовещательной компании США.
Гранатные взрывы поразили разведчика.
Улеглась пыль. Отгремели стекла. Добиты автоматными пулями те, кого не поразили гранаты. Тишина. Темнота. Свежий дунайский ветер продувает теперь уже окончательно разрушенную квартиру. Все окна выбиты, все двери сорваны с навесов. Стены исковерканы, исклеваны, почернели от пламени пожара.
На полу, в мусоре, на битом стекле, в крови, обсыпанные известковой пылью, валяются трупы «национал-гвардейцев».
Около рации молча энергично хлопочет Имре. Покидая «Колизей» перед взрывом, он незаметно прикрыл ее ящиком с консервами и теперь надеется, что она не выбыла из строя.
Арпад, Жужанна, Андраш Габор, Юлия, Шандор Хорват, Пал Ваш, Антал и еще несколько бойцов со свечами и фонарями в руках стоят посреди «Колизея», ставшего полем боя, и с омерзением разглядывают убитых.
Арпад острым лучом фонарика черкнул по залитой кровью голове американца.
— Обыскать!
Андраш Габор вывернул карманы американца. Чего в них только не было! Записные книжки. Пистолет. Патроны. Доллары. Форинты. Шиллинги. Пачка адресов. Жевательная резинка. Корреспондентский билет. Паспорт. Листовки всех цветов. Приказы Пала Малетера, Дудаша. Карта Венгрии, на которой обозначены, все крупные гнезда мятежников и расположение воинских соединений.
Арпад прячет в командирскую сумку все, что осталось от Кароя Рожи.
— Вот кто главный. Крестоносец. Голос Америки! Чрезвычайный посол его нижайшего и подлейшего высочества — доллара.
— Работает, товарищ полковник! — закричал Имре.
— Передай: задание выполнено.
— Передаю.
Шандор Хорват кованым сапогом поддел полуобгоревший обрывок шторы, набросил его на лицо американца.
— Нет мне никакого оправдания. И в десятом поколении Хорватов будут проклинать осла Шандора бачи.
— Не наговаривай на себя, старина! — Пал Ваш поднял свечу над головой друга, пригладил ладонью его взъерошенные седые волосы. — Запрещаю! Слышишь? Не упал ты в грязь мордой, устоял, несмотря на то что тебе пытались перебить ноги.
— Не за то осла называют ослом, что у него длинные уши, а за то, что не понимает человеческого языка. — Шандор прислонился головой к плечу Арпада. — «Как смерч, сквозь смерть, живые, мчитесь! Вперед, мадьяры! Раскинув руки, наземь грянем, но отступать не станем».
Арпад обнял мастера.
— Добрый гений Петефи, ты еще сто лет назад знал, как должны жить люди.
Внизу, на улице, послышалась автоматная очередь. Другая, третья, четвертая.
Андраш, не ожидая приказания, ринулся вниз. На лестничных маршах дробно, быстро застучали его солдатские сапоги. Вот так, с ветром и грохотом, носился и Мартон, «веселые каблуки».
Минуты через две Андраш вернулся, запыхавшись, бледный, с окровавленным ухом.
— Банда Дудаша! Пулеметы! Скорострельная пушка! Наши солдаты забаррикадировали подъезд.
— Надо уходить, — сказал кто-то из бойцов.
Арпад окинул его медлительным тяжелым взглядом.
— Уходить? Куда? Отсиживаться в тихих закоулках? В подвалах и ямах? Ждать манны небесной? Будем сражаться!
— Сражаться! — подхватила Юлия.
— Да, иначе не стоит жить, — тихо, без всякого выражения, самой себе сказала Жужа.
— Андраш, Антал, установите пулемет у пролома! — сдержанно, вполголоса распорядился Арпад. — Девушки, охраняйте пожарную лестницу!
Пламя, бушующее в шестиэтажной громадине, все еще не подбирается к «Колизею». В стенные проломы хорошо видны красноватый, словно наполненный кровью, Дунай и озаренная огнем пожарищ нагорная Буда. Во всех концах Будапешта надрываются колокола. Не тревога, не боль, не печаль слышатся в их звуках, а мстительное торжество: слава богу, пришла ночь, пришел огонь, пришла смерть, хаос, разруха.
И, заглушая все это, будто откликаясь на призыв Арпада, из радиоприемника доносится твердый, исполненный силы, мужества и веры голос:
— Венгерские рабочие, крестьяне и интеллигенты! В эти роковые часы мы обращаемся к тем, кто честно служил чистым идеям социализма, верности народу и родине, к той партии, которую венгерские представители сталинизма — Ракоши и его клика — своей близорукой и преступной политикой превратили в орудие тирании. Эта авантюристическая политика своими бессовестными методами теряла то моральное и духовное наследие, которое вы накопили в старом мире своей честной борьбой и кровавыми жертвами, которое вы приобрели в борьбе за национальную независимость и демократический прогресс.
