Москва слезам не верит - Черных Валентин Константинович (читаем книги бесплатно .txt) 📗
– Здравствуйте, – произнес он. Пассажиры подняли головы и промолчали. Ответила одна старушка:
– Здравствуй, милый.
Наверное, она была расположена поговорить, но мужчина уже прошел. Катерина смотрела не на мужчину, а на женщин, как они прореагируют, – вошел ведь одинокий, можно попробовать знакомство завязать. Интеллигентная девушка в очках читала иностранную многостраничную газету. Она мельком глянула на вошедшего и снова зашелестела газетой. Для нее вошедший был простоват, да и староват наверное.
Женщина под пятьдесят осмотрела его и отвернулась к окну: слишком молод для нее, мужчине было под сорок или слегка за сорок.
Катерина отложила блокнот и осмотрела вошедшего внимательно, по своей давней привычке попыталась определить профессию. Она выделила руки с худощавыми нервными пальцами в белых отметинах давних шрамов, которые остаются на руках людей, работающих с металлом. Кожаная коричневая куртка была довольно потрепанной, из толстой, прочной кожи, такие носили летчики по многу лет, потом их донашивали сыновья. Может быть, из демобилизованных офицеров, подумала она. После последнего сокращения армии сотни тысяч офицеров осваивали рабочие профессии, и у нее на комбинате такие работали. Работали хорошо, правда, иногда загуливали. Из офицеров, решила она. Офицеры женятся рано, наверное, у него взрослые дети. Мужчина приблизился, Катерина отвернулась. И вдруг она почувствовала, что он остановился рядом. Почувствовала по едва уловимому запаху хорошего одеколона, коньяка и кожи.
– Не помешаю? – спросил мужчина.
Приятный баритон, отметила Катерина, спокойный голос уверенного в себе человека.
– Нет, – произнесла она.
Мужчина сел напротив нее. Катерина опустила глаза и увидела нечищеные ботинки. Перейду в другой вагон, решила она.
– Я сам терпеть не могу грязной обуви, – вдруг сказал мужчина.
– Мне нет никакого дела до вашей обуви. – Катерина была резка – она решила прекратить этот разговор.
– Разумеется, – подтвердил мужчина. – Но вам это неприятно.
Она решила ответить: «Да, неприятно», но почему-то спросила:
– С чего это вы взяли?
– У вас это на лице написано.
– А вы читаете по лицам?
– Да, как вы сами в этом убедились. Если не возражаете, могу почитать и дальше.
– Попробуйте, – согласилась Катерина. Этот человек ее забавлял. Почему бы и не поговорить – до Москвы еще двадцать минут.
– Вы не замужем, – продолжил мужчина.
– Это уже дешевый финт, – запротестовала Катерина.
– Почему?
– Если я не ношу обручального кольца, это еще ничего не значит.
– Даже если бы вы носили два обручальных кольца, вы все равно не замужем. У вас взгляд незамужней женщины.
– А разве незамужние женщины смотрят как-то по-особенному? – удивилась Катерина.
– Конечно, – подтвердил мужчина. – Они смотрят оценивающе. А так смотрят только милиционеры, руководящие работники и незамужние женщины.
– А если я руководящий работник?
– Нет, вы работница, может быть, мастер, может быть, в последние годы вы стали двигаться по профсоюзной линии. Вас выдают руки. Работали или работаете на станке. Я в этом ничего зазорного не вижу. Я сам слесарь, правда экстра-класса. И в том, что вы не замужем, тоже нет ничего предосудительного. Я сам не женат.
– А вот это скорее говорит о ваших недостатках, чем о ваших достоинствах.
– Это ни о чем не говорит, – возразил мужчина. – Мне лично просто не повезло.
– Она, конечно, была стерва? – предположила Катерина.
– Нет, она была прекрасным человеком. Теперь она уже снова вышла замуж и счастлива.
– Значит, вы плохой человек?
– И я прекрасный человек. – Мужчина рассмеялся. – Вы знаете, у меня почти нет недостатков.
– А это? – Катерина щелкнула по воротничку своей кофточки.
– Это я люблю, – мужчина снова рассмеялся, – но только вне работы и под хорошую закуску. Я живу на проспекте Вернадского, недалеко Воронцовские пруды. Это прекрасно: сесть под березками…
– А вокруг гуляют дети, – вставила Катерина.
– Ни в коем случае, – заверил мужчина. – Мы выбираем места подальше от детей.
– Да и взрослым на это смотреть не очень приятно, – поморщилась Катерина.
– Ничего не вижу в этом плохого, – не согласился мужчина. – Никаких бутылок и банок мы после себя не оставляем. Просто это наше место. Я вас как-нибудь свезу туда. Мы там собираемся раз в неделю. У меня есть приятель. Он язвенник. Ему нельзя. Так он просто приходит посмотреть и порадоваться за нас. Селедочка иваси, малосольные огурчики, черный хлеб, посыпанный солью…
– Черт возьми, вы так вкусно рассказываете, что мне самой захотелось и хлеба с солью, и селедочки.
– Молодец, – похвалил мужчина. – Ты нашего профсоюза.
– А мы, по-моему, на «ты» еще не переходили.
– Так перейдем, – пообещал мужчина.
Электричка притормозила у московского перрона.
– Счастливо, – попрощалась Катерина и пошла к выходу.
Она уже была на перроне, но мужчины рядом не оказалось. То ли он затерялся в толпе, то ли спешил домой. Катерина пошла медленнее, раздумывая – оглянуться или нет. Ей вдруг захотелось, чтобы он шел рядом. Но его не было. Ну, не повезло, с сожалением подумала Катерина, и тут возле нее остановилось такси.
– Прошу. – Мужчина распахнул дверцу. – Я тебя отвезу на такси.
– С чего бы это? – удивилась Катерина.
– Ты всегда задаешь столько вопросов? С чего, почему, зачем? А просто так. Могу я отвезти понравившуюся мне женщину? У меня есть пять рублей.
– До моего дома хватит, а обратно нет.
– Ты всегда все считаешь?
– Всегда, – подтвердила Катерина.
– Теперь буду считать я, – заверил мужчина. – А как тебя зовут-то?
– Катериной. А тебя?
– Гога.
– Значит, Гога, – и Катерина вздохнула. – Только этого мне и не хватало.
Они доехали до ее дома. Гога вышел, открыл дверцу такси.
– Счастливо, – попрощался Гога.
– Счастливо, – ответила ему Катерина и пошла к своему подъезду. Жаль, что он не спросил номера телефона, подумала она. Но не спрашивать же самой! И она вошла в подъезд.
Все воскресенье Катерина занималась уборкой. Вымыла окна, за лето стекла стали такими, что на это ушла половина дня. Потом она протирала книжные полки, пылесосила, стирала, готовила на целую неделю, включив радиоприемники на кухне и в своей комнате, слушая все подряд: выпуски новостей, концерты, интервью, передовые статьи в обзоре печати, – и постоянно возвращалась мыслями ко вчерашней встрече. Гога запомнился. Ей нравился такой тип московских мужчин, быстрых, разворотливых, бойких на язык. Их характер формировался в московских дворах, которые объединялись в небольшие укрепленные поселения, всегда готовые дать отпор пришельцам с соседних улиц. И даже вырастая, становясь начальниками, они сохраняли дворовую штанистость, умение не уступать по первому требованию. Они закалялись в дворовых и уличных драках. Катерина сразу отличала коренных москвичей среди рабочих: они работали быстрее деревенских, ценили время, скандалили с мастерами и нормировщиками, отстаивали правоту и, если им этого не удавалось, увольнялись, не боясь остаться без работы. Она замечала, что москвичи сторонились деревенских девушек, опасаясь их хватки: такая вцепится – не упустит! Побаивались деревенской расчетливости, запасливости. Большинство москвичей жили по принципу, будет день – будет хлеб.
Катерине нравились московские парни, но она, похоже, отпугивала их то ли своей серьезностью, то ли целенаправленностью. Да, попасть из окраинных общежитий в московские тесные компании было довольно сложно.
Весь воскресный день у Катерины было приподнятое настроение, может быть, поэтому она за одно воскресенье сделала столько, сколько делала обычно за два выходных дня. Она понимала, что понравилась этому Гоге. Понравилась, как нравится женщина мужчине. Он ничего о ней не знал. Просто встретились и поговорили. Но вот так встречаются миллионы мужчин и женщин на улицах, в метро, на работе, в компаниях, потом встречаются снова и снова, и женщина и мужчина становятся мужем и женой. Так далеко она не загадывала, конечно. Иногда, задумываясь, какой у нее может быть муж, она почему-то представляла инженера или научного работника. В последние годы она больше обращала внимание на мужчин постарше, понимая, что теперь именно этот контингент будет отдавать ей предпочтение. Но нравились ей по-прежнему крепкие, уже сформировавшиеся мужчины под сорок, ей всегда нравились такие – и в двадцать лет, и в тридцать, и сейчас, уже почти в сорок.
