Люди в погонах - Рыбин Анатолий Гаврилович (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Степшин молчал, не поднимая глаз на комбата. По мрачному лицу майора было видно, что неожиданное сообщение секретаря ошеломило его. Мельников понимал это. Понимал и то, что неловко ему принимать решение относительно Крайнова единолично. Ведь два чрезвычайных происшествия произошли в то время, когда батальоном командовал Степшин.
— Как же все-таки поступим? — повторил свой вопрос Мельников после длительного молчания. — Давайте вынесем разговор на партийное бюро?
— Я тоже так считаю; — сказал Нечаев. — Заседание можно провести завтра.
Степшин еще с минуту молчал, потом согласился:
— Ладно, выносите на бюро.
— Только с Крайновым предварительно поговорить надо, — сказал комбат, посмотрев на секретаря.
Тот утвердительно кивнул головой.
3
Под вечер пришла подвода из колхоза «Маяк». Приехал на ней сам председатель артели Фархетдинов. Он привязал уставшую пегую лошадь к столбу возле проходной будки и зашел прямо к комбату.
— Привет, начальник!
Мельников поднялся из-за стола, вышел навстречу гостю, весело потряс ему руку.
— Здравствуйте. Прошу, товарищ Фархетдинов, садиться.
— Не могу садиться. Баранов привез. Принимай баранов.
Мельников удивленно посмотрел на гостя.
— Каких? Для чего?
Фархетдинов принялся объяснять, деловито загибая на руке пальцы:
— Большой волк — большой баран — раз. Малый волк — малый баран — два. Колхоз так решил.
— Ах, вон что, — догадался Мельников. — Значит, за убитых волков расплачиваетесь. Вот это зря. Мы ведь просто помощь оказали, а вы — баранов. Честное слово, напрасно. Нет в этом необходимости. Солдаты у нас всем обеспечены, понимаете?
Председатель загадочно улыбнулся:
— Немного понимаем, немного нет. Зачем спорить, начальник? Правление решило, принимай!
Мельников развел руками.
— Тогда обождите, я сейчас доложу. — Он взял телефонную трубку и позвонил Жогину: — Товарищ полковник. Из «Маяка» баранов привезли. Каких? За что? Да за эту самую, за облаву. Кто привез? Сам Фархетдинов. Прийти к вам? Слушаюсь. — Опустив трубку, Мельников повернулся к гостю. — Приглашает полковник, пойдемте.
Жогин встретил Фархетдинова и Мельникова очень сдержанно. Едва успел поздороваться с председателем, сразу же заметил с колкой усмешкой:
— Вы что же это, за помощью ко мне идете, а с баранами в сторону?
— Зачем в сторону, — возразил Фархетдинов. — Совсем не в сторону. Один командир начальник и другой командир начальник. Большой, маленький — все равно начальник.
Полковник недоуменно посмотрел в глаза гостю и, убедившись, что тот говорит вполне серьезно, резко покрутил головой:
— Нет, товарищ Фархетдинов, нам такая теория, извините, не подходит. Армия есть армия. Тут все стоит на единоначалии: учеба и дисциплина. Командир приказывает — подчиненный выполняет. Таков армейский закон.
— Мы знаем армию, — продолжал председатель. — Лучших людей посылаем, сознательных людей.
— Не о том разговор, — сказал Жогин, сдерживая свой обычный пыл. — Люди приходят к нам, конечно, хорошие, сознательные. И в колхозе они, спору нет, работают отлично. Но ведь армия не колхоз. Это каждому ясно. Здесь надо повиноваться и повиноваться беспрекословно, не раздумывая. И если солдата не приучить к этому, то на одном сознании далеко не уедешь. Я знаю по собственному опыту.
— И я знаю, — не сдавался Фархетдинов. — Сам служил. Войну прошел. Сознательный человек — хороший солдат, герой-солдат.
— Опять вы не поняли меня, — недовольно поморщился Жогин, но тут же уступчиво махнул рукой: — Ладно, не будем спорить. Кстати, вы знаете, сколько неприятностей причинила нам облава? Не знаете? Спросите вон у комбата.
Фархетдинов посмотрел на Мельникова, ожидая, что тот скажет. Но подполковник молчал.
— Так вот, — сказал Жогин после небольшой паузы, подойдя вплотную к Фархетдинову. — Эта самая облава кое-кого чуть было из седла не вышибла. Ну теперь умнее будем. — Он покосился на Мельникова, как бы подчеркивая, что ему-то больше всех надо опасаться подобных экспериментов. — А с вами, товарищ Фархетдинов... — Полковник на мгновение задумался. — С вами давайте договоримся ценить и уважать армию. Я уже как-то говорил вам: не требуйте от нас невозможного. Решайте, пожалуйста, вопросы через райком и через комдива.
Фархетдинов снял с головы рыжий треух, беспокойно помял его в крепких узловатых пальцах, сказал серьезно:
— Нехорошо говоришь, начальник. Колхоз наш, армия тоже наша. Зачем делить? Большой вопрос большой начальник решит, маленький вопрос...
— Обождите, — остановил его Жогин. — Люди мы взрослые, функции свои знаем. Ну как вы не поймете, что задача полка боевой подготовкой заниматься, а не облавами? За облавы нам оценки не поставят, благодарности тоже не объявят. Так ведь?
— Совсем не так. Народ благодарит, низкий поклон шлет.
— Это все верно, товарищ Фархетдинов, но аттестацию нам старший начальник пишет. Вот в чем дело-то.
Председатель махнул зажатым в руке треухом, рассерженно выпалил:
— Плохой командир — плохая аттестация, хороший командир — хорошая аттестация. Приказывай, куда баранов девать?
Жогин зло сверкнул глазами, но ничего не ответил. Потом повернулся к Мельникову, сухо сказал:
— Сдайте начпроду. И пусть документ оформит, как полагается.
Выходя из штаба, Мельников смотрел на Фархетдинова и досадовал: «Нехорошо все же получилось. Человек с благодарностью от целого коллектива приехал, и вдруг такая встреча. Это же позор. Неужели полковник не понимает, что не прав?»
Вместе с этой мыслью возникла у Мельникова и другая. Он подумал о том, как бы поправить положение, развеять у гостя то впечатление, которое вынес он из кабинета командира полка.
— Ну, вы, как сдадите баранов на склад, сразу поворачивайте ко мне на квартиру.
— Не надо на квартиру, нехорошо беспокоить, домой поеду, — начал было упираться председатель. Но Мельников и слушать не хотел, стоял на своем:
— Куда вы поедете ночью? Какая необходимость? Прошу ко мне, если дорожите дружбой — не откажетесь. А лошадь в сарай поставим. — Он вытянул руку в сторону офицерских домиков, объяснил: — Примечайте, мой самый крайний слева. Над обрывом стоит. Жду. Смотрите не вздумайте уехать...
Пока Фархетдинов сдавал на продовольственный склад замороженные тушки баранов, а затем с помощью дежурного по батальону устраивал в сарае лошадь, Мельников успел справиться с делами в батальоне и прийти домой. Солнце к этому времени уже скрылось за леском. Из окна было видно, как багровые блики заката, пробиваясь сквозь оголенные, ветви деревьев, красили пурпуром белые крыши домов и сугробы.
Пятна заката лежали в комнате на стенах, книгах, на зеленых тетрадях, из-под которых торчал край большого белого конверта, присланного из редакции военного журнала. Прошло уже много времени с того дня, когда этот конверт был вскрыт. Но горечь и досада, возникшие при первом чтении редакционной записки, не покидали подполковника. Уже в который раз он задавал себе один и тот же вопрос: «Неужели все мои мысли о действиях мелких подразделений в современном бою не заинтересовали редакцию? Неужели ни один поднятый мною вопрос не заслуживает внимания? Нет, не согласен. Надо работать и работать».
Мельников вытащил из стола листок, на котором уже неоднократно принимался писать ответ в редакцию. Конечно, выступить в журнале ему хотелось очень. Но никак не хотелось отрывать военные эпизоды от общего содержания книги. Да и задумал он эти главы не просто для того, чтобы делиться фронтовыми воспоминаниями, а чтобы лучше обосновать свои суждения о действиях войск сегодня. «Ладно, — решил он, сунув листок обратно в стол. — Спешить не стоит. Еще подумаю».
С улицы донесся голос Фархетдинова:
— Эй, кто есть дома?
Мельников, не одеваясь, вышел на крыльцо.
— Заходите, пожалуйста, заходите!
У хозяина для хорошего гостя нашлась бутылка белого виноградного вина, застоявшегося в тумбочке с новогоднего праздника. Выпили по рюмке, разговорились. Мельников стал расспрашивать гостя о делах в колхозе.
