Партизанская искра - Поляков Сергей Алексеевич (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗
— Напрасно отказываетесь. Говорю как друг и доброжелатель. Такой ваш разговор ни к чему хорошему не приведет.
Александра Ильинична понимала, что цель приглашения ее сюда и этот допрос заключались вовсе не в том, чтобы сделать что-нибудь хорошее ей, жене скрывающегося в подполье коммуниста. Поэтому на все дальнейшие вопросы и предложения Анушку она решила не реагировать. Она ждала неизбежной развязки этого разговора. И как бы в подтверждение ее ожидания, офицер заговорил:
— Хорошо. Я вас предупреждаю, вы наносите себе вред тем, что говорите неправду. Но я обещаю вашему мужу и всей семье полную неприкосновенность и даже помощь. Ваша задача склонить его к тому, чтобы он вернулся в Крымку, перестал вести бродяжнический образ жизни и работал бы вместе с нами. Уверяю вас, что так будет лучше и ему и вам. Подумайте и скажите.
— К тому, что я сказала, прибавить, к сожалению, ничего не могу, — решительно заявила учительница.
Офицер приподнялся из-за стола, прошелся по кабинету.
— Тогда вам придется остаться пока у нас. Побудете некоторое время и на досуге обдумаете, решите.
— У меня дома ребенок.
— С ним ничего не случится. Ведь у вас, кажется, есть мать.
— Да, есть.
— Вот и хорошо. Ребенок побудет с бабушкой. А там мы посмотрим, возможно, мы и их возьмем. Это для того, чтобы и вы, и ваш муж хорошо подумали над тем, что вам следует делать.
Он крикнул в дверь. Вошел солдат.
— Проводите эту даму в камеру.
Через несколько дней вся семья Моргуненко была отправлена в Первомайск. Жандармские власти решили, что лучший способ раскрыть подполье — это взять его организатора Моргуненко. Они рассчитывали, что Моргуненко не рискнет оставить семью в руках жандармов и придет с покаянием.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1
ПУРГА
Ночь на шестнадцатое февраля тысяча девятьсот сорок третьего года выдалась вьюжная. Распустив белые космы, злобствует зима. Чует она, что пора уходить, уступить место весне, но не хочется расставаться с заснеженными просторами степей. Эх, погулять бы еще! Как следует занести хаты до крыш пушистым снегом, заглянуть бы путнику в лицо, обдать ледяным дыханием. Поэтому и упрямится, упирается. Она то в ярости лижет шершавым языком поземки мерзлую, комкастую землю, а то вдруг возьмется отчаянно вызванивать на голых, обледенелых ветвях свою последнюю, лебединую песню. Сейчас она во всю гуляет по селу. Хороводы мелких снежинок вьются вокруг хат и сараев, шумят в камышовых крышах и вдруг, будто заманутые в западню, залетают в затишье и оседают, наметая причудливые гребнистые сугробы.
На улицах Крымки в такой поздний час ни живой души. Собаки-и те, кажется, забыв исконный собачин долu свой, попрятались и не слышно их сторожевого окрика. Одна вьюга гуляет да скрипят под напором шалого ветра угрюмые колодезные журавли.
Кажется, в самом деле невозможно живому существу показаться наружу по доброй воле в такую непогодь. Но есть в нашем мире дела, для свершения которых не существует преград. И часто даже беспощадная стихия, несущая беды, служит добрым людским делам. Поэтому и злая вьюга сегодня в Крымке — желанная гостья. Сегодня она в сговоре с крымскими комсомольцами-подпольщиками.
Поздний вечер. Снизу от речки катится по снегу темный клубок. Он катится неровно, толчками. Когда налетает снежный шквал, клубок замирает на месте и становится невидимым. Но отхлынет вихрь, и снова он в движении. Вот он миновал огород, пересек пустынную улицу и приблизился к хате Гречаных. Осторожно скользит он вдоль стены и, наконец, останавливается у самой двери сарая. Тут, в затишьи, он вытягивается вверх и, словно в сказке, из клубка превращается в небольшого парнишку. На нем запорошенная снегом барашковая ушанка, стеганый ватник, перетянутый в поясе ремнем и ватные штаны, заправленные в валенки.
Паренек огляделся кругом, долго и чутко прислушивался и затем тихонько постучал в дверь, сначала два раза и через небольшую паузу — еще два.
Изнутри ему не ответили. Но это не беспокоит хлопца. Он отлично знает, что ответа не будет. Он приседает на корточки и, прильнув губами к скважине, вдувает в нее одно короткое, но многозначащее слово:
— Искра.
И, приложив ухо к скважине, слушает.
— Из искры пламя, — ловит он полушопот изнутри сарая.
Вслед за ответом дверь скупо приоткрылась и серая, запорошенная снегом фигура паренька ловко юркнула внутрь.
— Миша? — спросил Гречаный, ощупывая товарища. И, поймав в темноте его руку, крепко пожал.
— Я.
— Все благополучно?
— В общем, да, — ответил Миша, — понад речкой, той стороной, лесом, бежал, как заяц опушкой скакал.
— Погода не думает меняться?
— Непохоже.
— Метет?
— Ох и метет! Каша сплошная. Даже жарко стало, фу-у-уу!
— Добре. Это нам на руку, — удовлетворенно прошептал Парфентии, притянув к себе Мишу за плечи. — А то, что нужно, захватил?
— А как же…
— Есть новое?
— Ну, конечно.
— Айда наверх.
— Там есть кто?
— Все, кроме тебя, — ответил Парфентии, осторожно подталкивая товарища в угол, где была приставлена лестница, ведущая на чердак.
Уверенно, как у себя дома, пробрался Миша Клименюк в дальний угол чердака. В самом конце он круто свернул вправо, потом несколько шагов между крышей и навалом старой, перебитой соломы, горько пахнущей пылью. В тупике нащупал плетеный из хвороста щиток, на нем веревочную петельку и потянул на себя. Щиток, подался, и Миша очутился в каморке, тускло освещенной дрожащим светом.
Эта потайная каморка в два шага шириной была устроена Парфентием при помощи отца еще осенью прошлого года.
Парфентии, уходя все дальше и дальше в подпольную работу, постепенно увлекал за собою отца. Он посвятил отца в тайну подпольной организации. И естественно, когда встал вопрос о постоянном и удобном для подзольного штаба помещении, Парфентий, в первую очередь, обратился за советом к отцу.
— Такую конспирацию, тату, чтобы ни одна собака не разнюхала.
Отец выслушал сына и обещал подумать.
— Только ты мне, сынку, дай два дня сроку. Дело это не простое, тут нужно как следует поразмыслить.
На третий день Карп Данилович таинственно сообщил:
— Есть, сынку, одно место.
— Какое, тату?
— Неприступное, — улыбнулся отец.
— А где?
— У нас на горище.
Парфенгий недоуменно вскинул брови. Он ожидал, что умудренный опытом тато придумает что-нибудь необыкновенное, такое, что не могло бы придти в голову ему, Парфентию. И вдруг… чердак…
Карп Данилович заметил разочарование сына и поспешил объяснить:
— Не удивляйся, Парфуша. У нас на горище самое подходящее место. Очень удобно, потому что под боком и, как ты говоришь, ни одна собака не разнюхает.
— Тату, нам нужно, чтобы можно было все хранить там, и оружие, и…
— Все что угодно, даже орудие можно вкатить туда, — пошутил отец.
— Я знаю, что ты любишь шутить.
— Совсем не шучу. Вот слушай.
И отец посвятил сына в свой план, который без промедления они начали осуществлять.
Потихоньку, в строжайшем секрете от соседей и даже от домашних, отец с сыном натаскали на чердак жердей, камыша и устроили в самом конце чердака перегородку. Это было сработано так ловко и искусно, что впоследствии ни Семену Романенко, ни румынским жандармам, не раз производившим у Гречаных тщательные обыски, не могло придти в голову, что чердак сарая был на два шага укорочен, а за перегородкой, мастерски сделанной под крышу, находился штаб «Партизанской искры». Это было надежное убежище крымских комсомольцев. Здесь проходила вся штабная работа подпольного комитета. В этом крохотном шалашике под камышовой крышей рождались смелые планы диверсий. Здесь в ночной поздний час комсомольцы узнавали правду Большой Земли, — правду, которую, крепко прижав к груди, приносил сюда из погреба в Катеринке умный кареглазый хлопец Миша Клименюж. Кроме того эта тесная каморка, в которой с трудом умещалось семь человек, служила искровцам арсеналом. Здесь хранилось все, что добывалось комсомольцами для борьбы с захватчиками: оружие, патроны, взрывчатка и перевязочные материалы, а также святая святых — боевое знамя организации. Члены комитета «Партизанской искры», казалось, вопреки логике, называли свою каморку «катакомбой».
