Обязан жить. Волчья яма Повести - Силаев Борис Дмитриевич (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Андрей заколотил табуреткой по двери своей камеры.
— Сюда-а-а! На помо-о-ощь!!
Табуретка разлетелась на куски. Он забарабанил кулаками, расшибая их в кровь.
— Сюда-а-а!! На помо-о-ощь!!
Кто-то остановился. Слышно было, как заложили в замок ломик. Дверь распахнулась. Небритые, худые люди толпились у входа. — Кто ты?
Андрей шел к ним, бледный от волнения, без шапки, в рваном пальто, прикрыв отворотами голую грудь.
— Братцы, — сказал он дрожащим голосом. — Я Федька Блондин… Один остался. Неужели свобода?! Братцы…
— Давай, урка… Катай отсюда, пока цел, — захохотал коренастый заключенный, обросший курчавой цыганской бородой.
— Слыхали о тебе, Блондинчик, — прищурился насмешливо второй — морщинистый, узкоплечий, с дряблой шеей. — Повезло. Не успели шлепнуть!
Андрей сразу угадал их и, не раздумывая, бросился в двери.
Тюремный двор обдал жаром — ни одного деревца, только булыжник и вдоль стены вскопанная сухая земля.
Открыли ворота и выбежали на пустынную улицу. Все кинулись врассыпную. Андрей нашел взглядом тех, двоих. Они нырнули в подъезд дома, выскочили с другой стороны, перелезли через кирпичный забор. Оглянулись и увидели тяжело дышащего Андрея.
— А ты чего за нами? — грубо закричал бородатый и, нагнувшись, поднял камень. — Иди отсюда, ну!
— Бросаете, сволочи? — Андрей остановился посреди двора, рванул на груди пальто. — Бей, гад! Бей! Песья кровь… Попадешься ты мне на кривой дорожке… Бей!
— Слушай, Блондинчик;— миролюбиво сказал второй уголовник. — Нам не по пути. Ты чужой, завалишь нас.
— Фараоны для вас свои, да?! Воры называется… Шпана несчастная! Щипачи!
— Заткнись! — огрызнулся бородатый и посмотрел на него с бешенством. — Заезжие крохоборы…
— Я тебя траву заставлю грызть, — с ненавистью бросил Андрей. — Ты еще ноги мои целовать будешь, козел!
— Руки коротки! Не та губерния, сынок!
— Достанем, — Андрей погрозил кулаком. — Не таких обламывали.
— Ладно, будет вам, — хмуро проговорил второй уголовник. — Чего не поделили? Одна воровская кость. Пошли, Блондинчик.
— Стой! — выкрикнул бородатый. — Тебя кто брал — угрозыск или Чека?
— Я вор! Ты это понимаешь?! — зло заорал Андрей.
— Черт с тобой, — неохотно согласился бородатый и выбросил камень. — Идем. Нам не светит иметь дело ни с Чека, ни с контрразведкой.
Андрей медленно подошел к ним.
— Давай знакомиться, — сказал второй уголовник. — Меня зовут Неудачник. А его, — он кивнул на бородатого, — Джентльмен.
— Что, у вас — имен совсем нет? — прищурился Андрей. — Засекретились по завязку.
— Да и ты для нас только Блондин и все, — буркнул Джентльмен. — Так оно спокойнее, парень.
— Провинция чертова, — усмехнулся Андрей. — Скоро собственной тени бояться будете.
— Не пижонь, — перебил Джентльмен. — Пошли.
Они повернули за угол и оказались на центральной улице. Колокола уже трезвонили по всему городу. Они били на разные голоса — размеренно, монотонно и торопливо. Колокольни толстыми пальцами упирались в небо, и тоненькие золотые! крестики блестели под солнцем. Наконец забухал и Благовещенский собор — громада, обросшая сияющими луковицами.
— Во клопов сколько повылазило, — хмуро сказал Неудачник.
Улица оживала. Там и тут стали появляться празднично одетые люди. Они собирались кучками у богатых подъездов, весело переговариваясь и громко окликая тех, кто появлялся на балконах, уже разукрашенных коврами и гирляндами цветов. Пьяные дворники в белых фартуках и с надраенными бляхами посыпали песком в подворотнях, пылили метлами на тротуарах. Некто в распахнутой поддевке, в хромовых, бутылками, сапогах шел посреди улицы, с трудом держась на нoгax и орал, обливаясь слезами:
— Братия во Христе-е!.. Святой праздник… Преклоним колени-и-и!..
Вдруг все замерли, повернулись в одну сторону и, загалдев, побежали навстречу цоканью копыт.
Из-за угла вынеслись всадники. Не обращая внимания на восторженные крики встречающих, не придерживая коней, на бешеном аллюре врезались в толпу. Люди шарахнулись в стороны, кинулись в подъезды, оставляя на мостовой букеты цветов и раскрытые зонтики.
Перед Андреем мелькнули тяжело ходящие бока лошадей, потные лица всадников, золото погон. В звоне шпор, конском храпе и свисте нагаек отряд прогрохотал мимо и скрылся. Очнувшись от неожиданности, люди бросились за ним. Андрей бежал, не отставая от Джентльмена и Неудачника.
Оставив на мостовой лошадей, офицеры уже колотили рукоятками нагаек в двери фотоателье Лещинского. В нетерпении они дергали за ручку, налегали плечами, но, закрытая изнутри, она не поддавалась их усилиям. Тогда один из них снял со спины кавалерийский карабин и, размахнувшись, обрушил приклад на витрину. Осколки усеяли тротуар. Пригибаясь, офицеры нырнули в глубину помещения.
Толпа нарастала. Люди подходили к угловому дому, большим полукругом выстраиваясь у разбитой витрины.
— За что же это они фотографа? — Джентльмен становился на цыпочки, стараясь поверх голов разглядеть все, что происходило впереди.
— Может, коммунист? — предположил Андрей.
— Конечно, — не задумываясь, ответил Неудачник, и морщинистое лицо его покрылось паутиной злых склеротических жилок. — Чекист засекреченный! Стукач!
— Кто чекист? — послышалось рядом. — Что вы говорите? Фотограф?.. Царица небесная… Господин Лещинский?!
Толпа заволновалась и подалась ближе к дому, тесня тревожно всхрапывающих лошадей.
В глубине фотоателье раздался топот ног, и в проломе витрины показались офицеры. Они несли за углы бархатную занавесь, в которой тяжело провисало тело убитого.
На крыльцо вышли полковник и поручик. Они молча смотрели, как офицеры приторачивали к седлам двух лошадей грузный сверток, из которого с одной стороны торчали тщательно начищенные башмаки, а с другой — запрокинутая вниз голова.
Высокий и смуглый, похожий на итальянца поручик громко закричал толпе:
— Разойди-и-ись!
Люди не слушались, они напирали на стоящих впереди, и полукруг у дома сжимался.
Коренастый, с крестом на первой пуговице кителя полковник сердито бросил поручику:
— Оставьте часовых… И эту толпу — конечно, вежливо, господин Фиолетов… Толпу разгоните.
Он сбежал с крыльца и решительным солдатским шагом направился к лошади. Опустившись в седло, хмуро произнес, не глядя на людей:
— Господа, вам тут делать нечего… Пожалуйста, разойдитесь.
Какая-то толстая женщина восторженно выкрикнула:
— Виват! Доблестным освободителя-я-ям!..
Полковник недовольно поморщился и поднял руку в несвежей белой перчатке.
— Спокойно, господа… Основные силы прибудут через считанные минуты.
— Кого убили? — из последних рядов толпы прокричал кто-то басом.
Полковник поискал того глазами, подумал и сказал твердо, по-военному:
— Господа! Вы свидетели очередного варварского злодеяния большевиков. От их рук пал один из лучших сынов великой России. Мир его праху…
Он снял твердую фуражку, медленно перекрестился и тронул шпорами лошадь. За ним двинулись остальные всадники. Бархатный занавес с телом убитого закачался между двух испуганно косящихся лошадей.
— Смываться надо, — трусливо прошептал Неудачник. — Мокрое дело… Ни за что влипнуть можно.
Он стал выбираться из толпы, оглядываясь на спешащих за ним Андрея и Джентльмена.
Опустив поводья, насупившись, полковник молча ехал во главе отряда. Он не смотрел по сторонам, его не волновали радостные лица встречающих жителей. Его конь устало опускал копыта на горячую мостовую. Полковник словно не слышал праздничного благовеста колоколов. Он тяжело покачивался в седле, сгорбив старческую спину. Если бы его воля, он бы приказал прекратить этот безалаберный, ненужный трезвон. Еще несколько лет тому назад он мечтал о часе, когда его конь ступит на знакомые мостовые этого города. Здесь прошла его часть жизни, и, может быть, часть самая лучшая. Тут он познал любовь, был счастлив. Отсюда он начинал свой путь — полный надежд на будущее, молодой, сильный, верящей в свое исключительное предназначение. И сюда вернулся — дряхлым, разбитым человеком. Он слышал за спиной топот копыт, звон шпор. Он мог обернуться и увидеть, — как олицетворение всей его прожитой жизни, — скорбный кортеж, следующий за ним.
