След человеческий - Полторацкий Виктор Васильевич (читать книги полностью txt) 📗
10
В хмурый метельный день умер один из организаторов коммуны — Яков Федорович Смирнов. В колхозе все запросто звали его: дядя Яша. Ему было уже под восемьдесят, но он все бодрился, лишь покряхтывал да покашливал, а в эту зиму вдруг расхворался, и в конце января пришла к нему тихая смерть.
Эта смерть глубоко опечалила Акима Горшкова.
Горько было думать о том, что один за другим необратимо уходят из круга живых верные, испытанные товарищи, с которыми начинал он большое трудное дело преображения жизни. В сорок третьем году на фронте, еще в расцвете сил, погиб самый младший из организаторов коммуны — Селивестр Смирнов.
Вскоре после того умер старик Федор Гусев. А теперь и дяди Яши не стало.
С каждым из них Акима связывала многолетняя дружба. Иногда они, может быть, в чем-то и не соглашались друг с другом, случалось даже, что ссорились. Но это были мелкие ссоры. В главном же все они жили одним.
Думы и заботы у них всегда были общие, и они привыкли поверять их друг другу, и в трудную минуту каждый из них мог рассчитывать на другого, как на самого себя.
Чем был бы Аким Горшков без этих верных товарищей и что мог бы он сделать? Они были его постоянной опорой во всех делах. Вот почему грустно было старому председателю думать о том, что уже добрая половина из тех кремнево - крепких людей, с которыми начинал он строить коммуну, закончила свой жизненный путь и навеки ушла от друзей в землю, на которой они так самоотверженно, так тяжело потрудились.
Но в трудовой жизни, как в бою: на место павших становятся новые люди, и дело продолжается.
...Жизнь, полная трудовых забот, продолжалась.
В просторном кабинете председателя собрались на заседание правления колхоза. За длинным столом разместились люди, которым доверено управление большим и сложным хозяйством.
Справа от Акима сидел Иван Федосеевич Романенко, добродушный с виду, но хитроватый украинец, заместитель Горшкова. Рядом над протоколом склонился секретарь правления Иван Яковлевич Смирнов, старший сын покойного дяди Яши. Двадцать пять лет назад, когда Ивана Яковлевича впервые выбрали секретарем, его называли еще «молодым Смирновым». Теперь и ему было уже под шестьдесят.
Бок о бок с секретарем сидела молодая розовощекая доярка Юлия Смирнова, которую в колхозе уважительно называли старшим техником доильного зала. Впрочем, она и в самом деле была не просто дояркой, а ведала всей техникой электродойки.
Рядом с ней поместился головаревский бригадир Сергей Коробов. Слегка откинувшись к спинке стула и выставив вперед крутой щетинистый подбородок, восседал высокий, массивный Кондратий Иванович Иванов — бригадир полеводов.
С противоположной стороны стола сидели: грузный, бородатый, похожий на Илью Муромца дядя Борис Левочкин, бригадир механической бригады и секретарь колхозной партийной организации Василий Улыбин, бригадир Леонтий Зверев.
На заседании присутствовали также председатель ревизионной комиссии Иван Федорович Гусев, главный инженер, колхоза, по возрасту еще молодой человек, Владимир Манаев и несколько работников административного аппарата.
Обсуждался годовой производственно-финансовый план колхоза.
Старший бухгалтер-экономист, высокий, лысоватый, уже пожилой человек, доложил проект плана, предварительно обсуждавшийся и, как он выразился, откорректированный в бригадах. В строгих колонках цифр было предусмотрено все: и структура посевных площадей, и графики использования техники, и затраты на удобрение почвы, и необходимые строительные работы, и распределение рабочей силы колхозных бригад. Но каждую цифру снова и снова «обкатывали», раскрывали смысл этой цифры, уточняли предназначение каждого рубля, который предполагалось получить и затратить.
Дядя Борис Левочкин спросил, предусмотрены ли затраты на ремонт сбруи и прочего инвентаря для гужевого транспорта. В последнее время Левочкин занимал в колхозе должность старшего конюха, и, хотя теперь был уже на пенсии, заботы о том, чтобы на конном дворе все было в порядке, не оставляли его.
— Учтите, что без конного транспорта в наших условиях не обойдешься,— наставительно сказал он, тряхнув бородой.
Суровый Кондратий Иванович задал вопрос, достаточно ли выделено средств на приобретение химических удобрений.
— Двадцать семь тысяч семьсот рублей,— ответил бухгалтер-экономист, заглянув в бумажные простыни плана.
Иванов задумался, пожевал губами, рассчитывая стоимость удобрений и площадь пашни.
— Ну что же, думаю, этого хватит,— сказал он, кивнув массивной седой головой.
Механик Василий Улыбин заметил, что если н$ сейчас, то в будущем году обязательно надо строить новую мастерскую.
— Машины требуют ремонта, а базы для этого у нас нет,— пояснил он.
— Ремонтом должно заниматься объединение Сельхозтехника. Это ему поручено,— сказал Левочкин.
— Сельхозтехника не справляется с этим делом.
Деньги с колхозов берет, а ремонтирует плохо. Нет, надо строить свою мастерскую,— настаивал механик.
Глядя на своих товарищей, слушая их, Горшков думал о том, что все-таки сила колхоза растет. И сила эта прежде всего в людях, живущих интересами коллектива. Сам он прирос к колхозу душой и не мог представить себя без этого хлопотного, трудного, но любимого дела. Не раз уговаривали его переехать в районный центр и даже в область. Предлагали всякого рода руководящие должности, но он упрямо отказывался.
— Чудак человек, ведь мы же тебя выдвигаем на повышение,— говорили ему.
— Нет, никуда не поеду. В колхозе вся моя жизнь от начала и до конца. Тут мои корни и молодые побеги. Тут мне и дышится легче,— отвечал он.
Аким действительно чувствовал себя в колхозе увереннее. Но круг интересов его не замыкался деревенской околицей. Несмотря на свою занятость, он много читал; бывая в Москве на сессиях Верховного Совета, на разных совещаниях, не упускал случая встретиться и поговорить с разными людьми — учеными, писателями, партийными работниками и известными вожаками колхозной деревни, такими, как Макар Посмитный, Кирилл Орловский, Петр Прозоров.
Председатель знаменитого северного колхоза дважды Герой Социалистического Труда Петр Андреевич Прозоров не раз бывал на Нечаевской в гостях у Акима Горшкова. Чувствуя взаимную симпатию, они откровенно делились друг с другом опытом и мыслями о будущем колхозной деревни.
Горшков интересовался историей и литературой; как депутат Верховного Совета, был в курсе хозяйственной и политической жизни страны, внимательно следил за событиями международной жизни. Но все-таки родной колхоз ему ближе всего. В нем действительно вся жизнь Акима Горшкова. И сейчас на заседании правления, слушая своих товарищей и помощников, Аким Васильевич думал о том, что всех их роднит горячая искренняя преданность колхозному делу.
После производственно-финансового плана правлению предстояло обсудить одно неприятное дело. Председатель ревизионной комиссии Гусев коротко доложил, что на колхозном складе обнаружена недостача материалов. Проще говоря, кладовщик проворовался. Причиной того, как полагает комиссия, явилось пьянство.
На заседание вызвали кладовщика. Вошел коренастый хмурый мужчина лет тридцати. Выслушав претензии и обвинения, он уставился глазами в пол и буркнул:
— Не признаю. Что беспорядок на складе, от этого я не отказываюсь, а прочего не признаю.
— Ладно,— сказал ему Гусев.— Вот ты ремонтировал свой дом, а краску, олифу, обои брал со склада без разрешения и без всяких документов. Было такое дело?
— Было.
— А допустимо ли это?
Кладовщик молча пожал плечами.
— Между прочим, у вас обнаружилась недостача трансформаторного масла,— сказал Горшков, заглянув в лежавшую перед ним материальную ведомость.
— Масло я тоже могу признать.
— Что же ты, с кашей его ел или пятки смазывал? — спросила Юлия Смирнова, и все улыбнулись.
— А вот, знаете ли, установлено, что в Ерлицкой церкви попы вместо лампадного масла торговали трансформаторным,— заметил Горшков.— Интересно, где они доставали это масло?
