Обязан жить. Волчья яма Повести - Силаев Борис Дмитриевич (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
— Ты знаешь, сегодня такое случилось, — Тихон зашептал ей на ухо, рассказывая о том, что произошло утром.
— А мы уже знаем, — перебила она. — В исполкоме какие тайны? Твой Соколов председателю позвонил…
— Да, но это не все, — продолжал Глоба. — Раздался звонок от Лазебника… Таким баском… Фу-ты, ну-ты! Начальник…
— Так его и представляю, — хохотнула Маня. — Он меня однажды в кинематограф приглашал, да я не пошла. Больно нужен мне.
— Соколов послушал наш разговор и говорит: заберет он тебя в город, Тихон…
— И ты откажешься?
— Да это как предположение, вот чудачка. Так Соколов говорит. А Лазебник лишь благодарность вынес, правда, пока устно, но обещает и в приказе. Утром он будет у нас.
— Слушай, ты не вздумай отказаться от города, — Маня ладонью повернула его лицо к себе. — Ребенок будет… Тут и врача настоящего по детским болезням не найдешь. А кто будет за малышом следить? В городе у меня мама…
— Я так и сказал Соколову, — согласно кивнул головой Глоба.
— Ты это скажи Лазебнику.
— Скажу, — хмыкнул Тихон и, помолчав, добавил, — если спросит.
— А сам не можешь? — съехидничала Маня. — Язык не повернется, — вздохнул Тихон.
— Напрасно, — разочарованно протянула Маня и, положив голову ему на грудь, прикрыла ладонью глаза, чтобы не видел слепящие вспышки молний. — Конечно, нам и тут неплохо правда, Тиша? Но надо смотреть вперед. Не на всю же жизни мы здесь? Господи, грохочет, как из пушек…
Гром раскололся прямо над крышей, флигель содрогнулся от гулкого удара. За окном полыхнуло так, что, казалось пламя расплавило стекло. И в наступившей черной тьме дожди забарабанил по крыше с удвоенной силой.
Разбудили Глобу громкие удары в дверь. Он поднялся на постели, с трудом разлепливая веки — было часов шесть утра, в окошке стояло выметенное до голубизны сияющее небо.
— Товарищ Глоба! Глоба! — метался за дверью чей-то тревожный голос. — Да проснитесь!
Тихон торопливо натянул галифе, сунул ноги в сапоги и открыл форточку.
— Что случилось?
Молодой милиционер закричал:
— Беда, товарищ Глоба! Идите до камеры!
— А, черт, — выругался Глоба, сунул голову в гимнастерку, уже на ходу подхватил ремень и маузер. Через двор пробежала по щиколотки утопая в лужах. В пустом коридоре на втором этаже Тихон увидел распахнутую дверь камеры. От неожиданности у него перехватило дыхание. Он ускорил шаги. В камере на нарах, понурясь, сидел Соколов, без фуражки, угол белой портянки торчал из голенища сапога.
Глоба быстро огляделся — темные отштукатуренные стены, дверь, оббитая белым железом, параша — ведро с крышкой, стол… Окно! Мерцают пеньки перепиленных металлических прутьев. Решетка выгнута наружу, и солнце льет свет в непривычно свободный проем.
— Вот так… Бежали, — пробормотал удрученно Соколов. Глоба шагнул к нарам и приподнял одеяло — под ним лежала солома, вытащенная из матраца.
— Я каждый час поглядывал, — потерянно говорил дежурный милиционер, с убитым видом стоя посреди камеры. — Прозорку открываю… Лежат. Ну як ридни браты — плечом к плечу… Гроза, гром… да, господи, колы б я знав…
Глоба выглянул из окошка — двор расплывался лужами, поверх бурого, давно не крашенного забора, тянулись гирлянды ржавой колючей проволоки, покосившиеся ворота приоткрыты. По улице лошадь тащила телегу, глубоко проседавшую колесами в топкую грязь дороги. Ослепительно, словно надраенный мелом, сиял золотой купол собора.
— Пойдем вниз, — сказал Глоба, выходя из камеры.
Во дворе, прямо под стеной, они нашли ножовку для пилки железа, привязанную к длинной веревке. Тихон намотал на ладонь мокрый шпагат, снял с пальцев и, размахнувшись, швырнул ножовку в окно камеры. Она не попала, отлетела от кирпичей, булькнув в лужу. Глоба нашарил ее в воде, снова аккуратно смотал веревку. Прицелился и метнул ножовку опять — на этот раз она беззвучно исчезла в проеме окна.
— Вот так, — пробормотал Глоба, — остальное понятно…
— Но кто? — с отчаянием проговорил Соколов.
— Давайте проверим Корневу, — сказал Глоба. Соколов крикнул милиционеру:
— Лошадей!
Они проскакали через весь город, редкие встречные оглядывались вслед двум военным, низко пригнувшимся к лошадиным гривам. Из-под конских копыт летели ошметья грязи. На Конюшенной всадники спешились, один из них ловко кинул свое тело через забор, отбросил засов, открывая калитку, и уже оба взбежали на крыльцо.
Старуха открыла дверь не торопясь, что-то ворча сердито. Глоба молча обминул ее и торопливо пошел в комнаты. В одной из них увидел раскрытый сундук, вокруг валялись разбросанные одежды.
— Поздно, — проговорил Соколов, поднимая с пола меховую рукавицу. — Ох, и лопухи мы с тобой…
Глоба поворошил руками вещи в сундуке, заглянул в прихожую и, вернувшись, встал у окна. Отсюда четко были видны следы колес, тянувшиеся к воротам.
— Забрали теплые вещи. Ушли в лес…
— А где-то уже скачет Лазебник. С надежной охраной из конного резерва, — горестно усмехнувшись, сказал Соколов.
— Еще рано, — бормотнул Глоба, — спит, наверное… И во сне такого не видит.
— Может, позвонить? — предложил с надеждой Соколов. — По телефону оно легче… Поругает — и трошкы станет спокойней.
— Один черт, — сказал Глоба, тревожно барабаня кончиками пальцев по стеклу. — Куда они могли бежать? С Корнем Павлюк… Павлюк отправил сына к родственникам в отдаленный хутор… Могли туда скрыться?
— Кто знает, — вздохнул Соколов. — Бери двух милиционеров и гони в тот хутор.
Вернулись из погони уже к закату солнца. Лошади переступали копытами, качая в седлах усталых, залепленных грязью с ног до головы всадников. Карабины болтались за их спинами, на гимнастерках расплывались темные пятна пота.
Еще издали Глоба увидел легковой «форд» у ворот милиции и стайку мальчишек, облепивших его со всех сторон. Конники въехали во двор, спешились и, неуклюже ступая онемевшими ногами, повели лошадей к конюшне.
В открытом окне флигеля стояла Маня, не решаясь окликнуть мужа. Глоба сделал вид, что ее не заметил, молча передал повод одному из своих людей и направился к дверям.
На завалинке покуривали сотрудники уголовного розыска губмилиции — Замесов, Кныш и Сеня Понедельник. Возле них стояли конюхи и свободные от дежурства милиционеры, почтительно внимая городскому трепу.
— Ба-а! — оживленно воскликнул Замесов, вынимая со рта свою английскую трубку. — Вот и гроза бандитов! Целый день ждем…
— Что ж ты это, Тихон? — вместо приветствия закричал Кныш, иронично изгибая бровь. — А мы газуем на первой скорости. Дорогой бензин палим!
— Ну, братцы, — подхватил Сеня Понедельник, картинно тряхнув пшеничным чубом и сияя голубыми глазами. — Лихачи! Простого дела не сляпали!
— Катись! — коротко сказал Глоба обомлевшему Сене.
— Не обижайся, все понимаем, — сочувствующе бросил Тихону в спину Кныш.
Глоба поднялся на второй этаж. В длинном коридоре, как укор его совести, увидел распахнутую дверь камеры, в которой двое мужиков вмазывали в оконный проем новую железную решетку.
Тихон, постучав, шагнул в кабинет. Лазебник сидел за столом Соколова, а тот примостился боком на подоконнике.
— Явился?! — зарокотал грозным басом Лазебник. — Садись! Что скажешь в свое оправдание?
— Чего оправдываться, — хмуро проговорил Глоба, не отводя взгляда от полного лица замначальника губмилиции. — Прозевали.
— Какое разгильдяйство! — всплеснул руками Лазебник. — Бандиты, можно сказать, с неба упали, как подарок… И прошляпить позорнейшим образом! Уму непостижимо, о чем вы здесь думаете?!
Соколов с невозмутимым видом смотрел в окно, край его уха зарделся. Лазебник сердитым движением расстегнул крючки ворота суконной гимнастерки. Под его глазами, на отечных мешочках, проступали капельки пота. Он смахнул их кончиками пальцев, словно массировал лицо, и с ожесточением откинулся на спинку стула.
