Набат - Люфанов Евгений Дмитриевич (е книги TXT) 📗
— Чего это вы, ребята? Аль еще не напраздновались? — и подмигнул одному, другому:
Приподнял тяжелую, пуда на три, опоку, поставил ее на другую; положил сверху обломок доски и сел на это возвышение, опираясь широко расставленными ногами на края нижней опоки.
— Кто доподлинно знает, за какие провинности Воскобойников забран? — негромко спросил он.
Рабочие молчали, стараясь угадать, какие ловушки задумал им расставить хозяин.
— Речу он вчерась, Фома Кузьмич, на кладбище говорил. Слово, — выкрикнул Квашнин.
— Слово... — повторил за ним Дятлов и вздохнул. — Эх, ребята, ребята, беда с вами мне... Как за малыми детьми — смотри да смотри. Слово... — с горькой усмешкой снова повторил он и сокрушенно качнул головой. — Помнить нужно, при ком что сказать, да по сторонам оглядеться... Мало ли я среди своих людей вас корю: такие-сякие, лодыри, норовят меньше сделать, а побольше урвать... Знаю, что и вы меня на совесть честите, и уж какими словами — вам самим лучше знать. Мало ли как мы в своем кругу побрехаться можем, но мы все — люди свои, и меня, прямо сказать, удивление берет, как это Тимошка Воскобойников оплошал?! С головой ведь мужик! А о том, что свое дело знает, — и говорить не приходится. Хотите обижайтесь на меня, ребята, хотите — нет, а я без утайки скажу: любых пятерых из вас... да что там пятерых, — отмахнулся Дятлов рукой и добавил: — Десяток за одного Тимошку сменяю и глазом не моргну. — Он взволнованно прошелся вокруг нагороженных опок. — Не для-ради вас, а для-ради себя, для дела выручать его надобно. Не знаю, как посчастливится, но хлопотать нынче же буду. Сейчас прямо отсюда поеду. Вы начинайте работать, а я постараюсь поживей обернуться... И какой баламут из вас затеял все это?! Дознаваться не стану, но скажу, что и себя он не дюже умственным выказал и вас всех одурачил. Черт те что выдумали... Забастовщики!.. На вашу забастовку у меня зараз ответ будет: зачинщиков — в полицию сдать, остальных — за ворота, завод — закрыть — вот и вся недолга. Слово-то какое поганое — «забастовка», — презрительно скривил он губы. — Ну, ладно. Счеркнем это все. Поигрались, и хватит. Принимайтесь за дело, а я поеду, — одернул Дятлов на себе поддевку и шагнул к выходу.
Рабочие растерянно смотрели друг на друга, готовые осознать всю нелепость затеянной заварушки. Косились на Нечуева, стоявшего тоже в каком-то замешательстве. Но вот он покусал губу, прищурил глаза, глядя на удалявшегося хозяина, и крикнул:
— А все-таки, Фома Кузьмич, мы подождем.
— Чего подождете? — обернулся Дятлов.
— Подождем, с чем вернетесь. И наперед заявляем: без Воскобойникова за работу не примемся.
— Заявляешь даже? Вон, значит, как!..
Трудно давалось Дятлову притворное благодушие, с каким он вошел в цех и начал свой разговор. Боялся, что не выдержит до конца, и в последние минуты озлобление уже начинало прорываться. Потому и хотел поскорее уйти. И когда направлялся к выходу, был убежден, что победа осталась за ним. Значит, не зря, пересилив себя, избрал этот способ.
Теперь снова нужно было набираться терпения и опять прикидываться добродетельным простачком. Противно было это и могло выдать его опасение, что рабочие будут продолжать забастовку. Заложив руки за спину, он в упор подошел к Нечуеву и, глядя на него ненавидящим взглядом, спросил:
— Ты к чему такое сказал?
— К тому, господин хозяин, — смотрел ему Нечуев в глаза, — что беседы слышим благие, а повадки выходят лихие.
Они стояли лицом к лицу и словно испытывали один другого: чьи глаза дольше выдержат, не мигнут. И как же хотелось Дятлову со всего маху хватить этого завальщика, чтобы у него из глаз искры посыпались.
— Вы с нами на солнышке сидели, беседовали мирком да ладком, а на другой день на заводе полиция появилась. Зачем она вам понадобилась, дозвольте спросить?
Раздувались на лбу Дятлова жилы, багровела шея, тяжелел взгляд.
— Полиция для порядку заведена, чтобы таких вот смутьянов в узде держать, — ткнул он Нечуева пальцем в грудь.
— А людей лошадьми топтать — тоже для порядка? — крикнул Прохор и подвинулся ближе к завальщику. — Бодягина — для порядка убили?
Дятлов отстранил его рукой:
— Ты, малец, не мешайся. Подрасти сперва да научись с хозяином разговаривать.
Молодого парня он отстранил, но приблизился вагранщик Чубров и сказал:
— Здесь и молодые и старые — одинаковые рабочие, и не к чему парня молодостью попрекать. Он не дурашливей всех. А на вопрос тебе, хозяин, надобно отвечать. Мы тоже спросим... Молчишь?.. Жалко — страстная минула, покаяться тебе не приходится. Петровок жди, чтобы грех с души снять... Погоди, не муторься... — останавливал вагранщик Дятлова, пытавшегося прервать его. — Ты свое наговорил, — послушай, что скажем мы. Не от себя говорю, а ото всех, — обвел Чубров цех рукой. — Вертай Воскобойникова на формовку, тогда твой чугун потечет, а до той поры вагранка постоит да постынет. Так, ребята, я говорю? — обратился он к рабочим.
В ответ со всех сторон послышались выкрики, одобряющие его слова.
Дятлов рывком запахнул поддевку, еще ниже нахлобучил картуз.
— А я про что говорил? — надсадно выкрикнул он. — Мне он нужнее, чем вам. Сейчас и поеду...
Воскобойников действительно был нужен ему. Ехал и думал о том, как бы поскорей его вызволить и какие выгоды получит от этого. На заводе сразу вся заваруха окончится; умелый формовщик работать будет опять; за избавление от ареста благодарным себя почтет и ничего против хозяина ни замышлять, ни делать не станет. А если он большое влияние способен оказать на рабочих, то и из этого можно пользу извлечь.
Пристав, исправник и сам полицеймейстер, как сообщил дежурный городовой, находились при исполнении служебных обязанностей.
На полицеймейстерском столе большой лист, испещренный множеством цифр, две колоды карт, бутылки с прохладительными напитками. Полицеймейстер, исправник и пристав в полной парадной форме радушно встретили посетителя.
— Как раз нам четвертого не хватает. С болваном приходится... — пожимал полицеймейстер руку Фомы Кузьмича.
— Заместо болвана меня, значит, хотите посадить? Вы, пожалуй, живо это — и посадите и оболваните, — как умел, сострил Дятлов, вызвав дружный смешок полицейского начальства.
От игры в преферанс Фома Кузьмич отказался, — не до того. Немного пошутил вместе с ними, справился, как праздник провели и, — к делу.
Забастовка на заводе?.. Тимофей Воскобойников?.. Да, забрали такого. При обыске, правда, ничего обнаружить не удалось, но и без того видно, что это за птица... Отпустить?.. То есть как отпустить?..
— Он же против вас, Фома Кузьмич, на кладбище говорил.
— Наплевать, — отмахнулся Дятлов. — Мне важней, чтоб завод не стоял.
— Значит, в копеечку тебе арестант наш обходится, а?.. — Полицеймейстер незаметно подмигнул исправнику. Тот понимающе кашлянул в кулак и — тоже незаметно для Дятлова — подмигнул приставу. — Дорогой арестантик, да... — повторил полицеймейстер. — Но для нас он тоже ценность имеет. Старик тут еще с листовкой попался да этот со своим выступлением — вот и дельце можно сварганить. А за это, сам понимаешь, без внимания от губернии мы не останемся. А то вон наш Ардальон Поликарпович на своих вистах прогорел, — посмеялся полицеймейстер, взглянув на пристава. — Как же нам тебе этого Воскобойникова уступить?!
— Да вы хоть на время его отдайте, а потом он снова ваш будет. С неделю завод поработает, будут у людей заработки за конторой, а уж тогда я сумею с ними поговорить...
Явных улик, подтверждающих виновность Воскобойникова, у полиции не было. С пятое на десятое что-то слышал урядник на кладбище, но он мог в своем донесении кое-что и прибавить. Другое дело — старик Бодягин, захваченный с подстрекательской крамольной листовкой. За то, что его задержали, можно похвалу ожидать, а за Воскобойникова наверняка ничего. Вполне может случиться, что за недостаточностью обвинения он будет вскоре освобожден, и упустить случай, когда заводчик хлопочет о нем, было бы легкомысленно. Не отдать, а продать надо арестанта ему. И — повыгоднее. Это и смекнул полицеймейстер, когда подмигивал исправнику, а у того тоже мелькнула подобная мысль. Да и пристав был человеком сообразительным.
