Ветер удачи (Повести) - Абдашев Юрий Николаевич (книга регистрации .txt) 📗
Гибель старшего лейтенанта подействовала на ребят удручающе. Стараясь их приободрить, старшина говорил о том, что командование ротой принял командир первого взвода лейтенант Кравец — отчаянная голова, что он, Остапчук, нюхом чует; выдыхаются фрицы.
Старшина и сам тяжело переживал гибель командира. Он все время с обидой и сожалением думал о том, что не уберег его, что, провоевав бок о бок со старшим лейтенантом около полугода и видя от него только доброе, в сущности, ничего не знал об этом человеке. Что он мог рассказать о нем? Что звали его Валентином Христофоровичем, что ему недавно исполнилось двадцать восемь, что он молдаванин родом из Одессы, что была у него жена и дочь Юлька, за которых он изболелся душой? Но это всего лишь мертвая анкетная справка. А ведь за ней еще совсем недавно стоял живой человек, такой непростой и такой уязвимый. И мысли у него были свои, и надежды, и планы. А теперь ничего нет. Только холмик сырой земли у подножия бука-великана в темном лесу, где даже весной не поют птицы…
Погода в тот день выдалась пасмурной, но мороз был не слишком сильным. Дул устойчивый юго-западный ветер. С утра перевал притрусило снежком, и поэтому поверх телогреек и ватных штанов Костя приказал надеть белые маскхалаты.
Настроение у всех было неважным. Все четыре раза старшина приходил на перевал точно в назначенный день без малейшего опоздания. Его «контора» продолжала работать бесперебойно и четко. Он любил повторять: если и старшины начнут совать спицы в колеса, значит, дело гиблое… Но вот уже третий день, как его нет. Продукты закончились. Осталось немного манной крупы да по две горсти сухарей на брата. Что же все-таки могло случиться на заставе? Почему подвел на сей раз обычно пунктуальный в этих вопросах Остапчук?
Федя Силаев заступил на пост сразу после обеда. Он до сих пор не мог приноровиться к новым ватным штанам. Теплая одежда делала его еще более неповоротливым, подчеркивая сходство с неуклюжим медвежонком.
Видимость была превосходной, но от постоянного напряжения, от удручающей белизны снега у Феди начинало поламывать в висках, и он нарочно выискивал темные точки в однообразном пейзаже — куст рододендрона, обнаженный валун, «сколок», мазком туши чернеющий на далекой вершине, — и это давало его глазам хоть какой-то непродолжительный отдых.
Костя и Кирилл находились в блиндаже, когда до них долетел голос Феди:
— Эй вы, однако, идут!
Шония отдернул плащ-палатку и оглядел примелькавшийся склон. Он ничего не увидел, и вынужден был подняться по ступенькам. Федя сидел, прилепившись к скале, но смотрел он вовсе не на южный склон, а куда-то на север.
— Кто идет? — раздраженно спросил сержант. — Может быть, немцы идут?
— Ну-у, а я чего говорю…
Всего несколько секунд потребовалось на то, чтобы все заняли места на огневом рубеже.
Костя наблюдал за противником в бинокль. Цепочка солдат, одетых, как и они, в белые маскировочные халаты, численностью до взвода, двигалась в сторону перевала. Их можно было бы легко принять за своих, если бы не характерная форма «шмайсеров» с откидными металлическими прикладами, болтавшихся на длинных ремнях где-то возле самого пояса. Если же быть до конца точным, то маскхалаты егерей правильнее было бы назвать маскировочными костюмами. Отдельно куртка с капюшоном, отдельно брюки, стянутые у щиколоток ремешками. И тяжелые горные ботинки.
— Не многовато ли, по десятку на каждого? — проговорил Другов, тщетно пытаясь унять внутреннюю дрожь.
— Мы не одни, дорогой, за нами Кавказ. Камни помогут! — патетически воскликнул Шония и тут же скомандовал: — Силаев, ракету!
— У меня спичек нет, — с возмутительным спокойствием ответил Федя, устанавливая нужный прицел.
— A-а, черт! — Костя вскочил и в несколько прыжков достиг блиндажа.
Через мгновение он уже снова был наверху с тремя картонными шарами, которые так бережно прижимал к груди, словно это были не ракеты, а хрупкие елочные игрушки. Костя быстро свернул цигарку, не переставая поглядывать в сторону неприятеля, и прикурил ее. Сунув кисет и зажигалку под камень, он присел возле врытой в щебень трубы.
Зашипел, забрызгал бенгальским огнем серый мышиный хвостик. Отсчитывая про себя секунды, Костя осторожно опустил ракету в трубу и тут же, не дожидаясь выстрела, стал запаливать от папироски очередной фитиль. Самовар Радзиевского грохнул с такой силой, что Костя едва не потерял равновесие. Его толкнуло в лицо волной горячего воздуха. Казалось, что где-то возле самого уха лопнула толстая басовая струна. Он даже оглох на какое-то время. Спохватившись, Костя опустил в трубу второй шар, но на этот раз отскочил подальше и даже на всякий случай приоткрыл рот. Говорили, что так поступает орудийная прислуга, чтобы сберечь барабанные перепонки.
Оставляя за собой рваный огненный след, врезалось в небо первое ядро. На большой высоте оно сверкнуло искровым разрядом и лопнуло, разметав веер малиновых ракет. Но этого звука никто не услышал, потому что самовар громыхнул вторично, и следующая трасса ввинтилась в нависающие над перевалом облака. А Костя уже поджигал третий фитиль…
Когда лопнуло первое ядро, Федя, смотревший в этот момент через оптический прицел, ясно увидел, как резко тормознула цепочка немцев, как застыли они на месте, задрав вверх головы. Потом один из них подал знак, и отряд тут же распался надвое. Меньшая часть повернула влево и стала подниматься по склону к отвесному скальному гребню, охватившему обручем верхнюю кромку ледникового цирка, а большая, дробясь по два-три человека, развернулась широким фронтом и стала медленно приближаться к перевалу. Немцы шли, прикрывая лица от встречного ветра, который нес мелкую снежную пыль.
Только четверо солдат остались у дальних валунов. Они посбрасывали на землю что-то вроде плоских ранцев, стали утрамбовывать сапогами снег среди камней.
Теперь всю эту картину могли наблюдать и остальные. Костя тут же сообразил, что немцы притащили с собой ротные минометы и лотки с минами. Сразу стал ясен и нехитрый замысел противника. Ведь если немцам удастся подняться к самым обрывам и продвинуться вдоль них хотя бы на двести метров, они наверняка окажутся в мертвой зоне, где их уже практически не достанет огонь защитников перевала. И тогда им ничто не помешает подойти к седловине вплотную по верхнему уступу.
— Другов, — крикнул он, — как только фрицы поднимутся к скалам, открывай огонь! На темном фоне должны хорошо смотреться эти белые костюмчики. Бей короткими очередями, не давай им приблизиться.
Он вложил медные капсюли-детонаторы в ручные гранаты:
— Силаев, тебе видно тех четверых у валунов?
— Ну-у…
— Тогда работай! До цели семьсот метров. И чтоб им, понимаешь, головы не поднять возле своих минометов.
— А эти? — спросил Федя, показывая глазами на медленно приближающуюся цепь.
— Не твоя забота, дорогой. Пусть они тебя не смущают.
Кирилл слышал, как шелестят по матерчатому капюшону сухие снежинки. Ветер дул ему в спину и не мешал целиться.
— Ну-ну, ветрище, давай, — шептали его губы, — плюй им в шары, сволочам!
Сейчас важно было подавить волнение, справиться с дрожью, которая, помимо его воли, волнами прокатывалась по телу. Но столь же важно было не упустить момент и не дать немцам приблизиться.
Если на заставе заметили сигнал, к вечеру может подоспеть подкрепление. Втроем перевала им не удержать, нужно выиграть эти несколько часов. А если сигнала не заметили, что тогда? Кирилл знал, что не побежит, не бросит товарищей, и от этого становилось еще страшнее.
Для Феди же самым удивительным было то, что противник не сделал еще ни одного выстрела. До сих пор война представлялась ему совсем иначе. А тут все напоминало немое кино. И шелест снега в складках маскхалата был удивительно похож на стрекотание проектора в клубной кинобудке. Даже жаль было нарушать эту тишину. Но в тот момент, когда прозвучал его первый выстрел, загрохотал и ручной пулемет Кирилла.
