Дайте курс (Повесть) - Маркуша Анатолий Маркович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Поначалу все было именно так.
А потом… потом группа врезалась в полосу тумана. И хвост ведущего самолета исчез. И вообще все исчезло. Осталась только белая клубящаяся муть: впереди, сверху, снизу.
Чтобы не столкнуться с соседней машиной, Тонушкин осторожно потянул ручку на себя. Самолет вспух. Василий Иванович так же осторожно скользнул в сторону от группы и, чуть убавив обороты мотора, стал отставать…
От счастливой уверенности в свои силы осталось лишь тревожное воспоминание.
Небо стало неуютным. Небо грозило столкновением. Где-то совсем рядом висели еще четыре машины. Связи с ними не было. Ты хотел попасть в выходящую из обычного ряда ситуацию? Ты попал, а теперь решай: что дальше? Решай быстро и точно!
И тут в неожиданном разрыве тумана Василий Иванович увидел шоссейную дорогу. Ясно: надо снизиться, оседлать шоссейку и продолжать полет бреющим. Это было его решение.
В расчетное время пилот четвертого класса Тонушкин прибыл в назначенный пункт. Один! Остальные вернулись на аэродром вылета.
В этот день он был счастлив: задание выполнено! Пробился сквозь туман, избежал столкновения, не потерял ориентировки. Разве мало для первого раза? Машина цела, груз сдан! Ну что ж еще можно требовать от молодого летчика?
Теперь признают. Будут благодарить или нет — неважно. Важно другое: доверие завоевано. С этого дня он надежный летчик, на которого можно положиться.
Василий Иванович был счастлив целые сутки.
А на другой день в отряде состоялся разбор полетов.
Разбор полетов редко напоминает приятное времяпрепровождение, но то, что случилось на этом разборе, оказалось и вовсе неожиданным.
— Почему вы нарушили инструкцию по безопасности? — спросил командир отряда. — Почему не вернулись?
Василий Иванович даже растерялся: он же выполнил задание…
— Кто дал вам право рисковать машиной?
Тонушкин не знал, что ответить. Накануне, в полете он даже не думал о риске. Просто он делал свое дело и изо всех сил старался выполнить его как можно лучше.
— А если бы туман опустился до земли?
Подобной возможности Василий Иванович, честно говоря, не предусмотрел.
Ни на один из поставленных вопросов он не ответил. Хотел бы, но не мог.
И тогда командир объявил приказ:
«Пилот Тонушкин Василий Иванович отстраняется от полетов сроком на один месяц».
Ребята летали. Он сидел на земле. У него были книги, его кормили в столовой, он спал в собственной постели, его не изолировали от общества: хочешь в кино, пожалуйста, иди; хочешь на танцы, ради бога; хочешь проводить девчонку, ступай на здоровье. Словом, в распоряжении Василия Ивановича было все, что и вчера и позавчера, все кроме неба.
И тогда обрушилась на человека тоска.
Его не радовали книги, еда потеряла вкус, кинофильмы казались глупыми и раздражающе длинными, все девчонки подурнели… За этот бесконечный месяц он впервые по-настоящему почувствовал, как много значит для него небо, это голубое, бескрайнее и бесконечное ничто.
И еще одно очень важное открытие сделал для себя Василий Иванович: летчиком он стал правильно, в выборе не ошибся.
Через месяц ему вернули небо. А еще через некоторое время доверили первых пассажиров. Надо отдать справедливость командиру отряда: он был строг, но не злопамятен, и, что еще важнее, он умел отличать ошибки от проявления бездарности.
Однажды, когда я в очередной раз допытывал Василия Ивановича о его первых шагах в авиации, он сказал:
— Конечно, мне было бы приятнее вспоминать об успехах, это всякому человеку приятнее. Но раз поставлена задача помочь молодым, придется говорить и о неприятностях. Пожалуй, это даже важнее. Успехи — на виду, неудачи — в тени. А жизнь без теней не бывает… Вот слушайте.
Полетели на Калининград. Погода испортилась, в тех местах это часто бывает. Пришлось присесть в Клайпеде. Сидели день, сидели два дня, забивали «козла». Сидели три дня… Деньги кончились. Собрали последние копейки, купили на весь колхоз лапши, «робинзонили» дальше. А погода как взбесилась: то дождь, то туман, то поземка…
В таком положении выбирать не приходится: жди! Только терпения не хватило, и решили «пробиваться» домой. Уговорили дежурного по полетам (в пятидесятом году дежурного еще можно было уговорить!) и при первом просветлении взлетели.
А дальше все получилось совсем не так, как рассчитывали. По дороге попали в полосу жесточайшего обледенения. Виктор Гончаров упал на вынужденную. Остальные кое-как дотянули до дому.
И снова был разбор, и снова приказ, и снова на месяц без полетов.
Теперь я понимаю: в авиации без строгости нельзя, а тогда, тогда ужасно было обидно. — И Василий Иванович плотно замолчал.
Ко времени этого разговора я уже знал: о событиях, делах, происшествиях Тонушкин будет рассказывать, о переживаниях не будет, лучше и не спрашивать. Все равно ничего не скажет. Пожмет широкими плечами, снисходительно улыбнется, дескать: да бросьте вы, какие там переживания, и все…
Но я сам летчик и поэтому могу представить, о чем в эти дни должен был думать Василий Иванович.
«Летать я могу, — думать так у него были все основания. — Командир отряда это знает. И… и все-таки отстранил меня от полетов. Почему? Не назло же? Да и кому назло? Себе? Ему план делать надо. Значит?.. Значит, держаться в воздухе мало… Значит, надо делом показать, что я могу больше, чем мне разрешают. Но как показать? Самое убедительное — безаварийный налет. Но если я снова выйду за рамки дозволенного, меня опять отстранят от работы. А сидя на земле, налета не прибавишь. Значит, ничего не поделаешь, придется летать, как велят…»
Не надо от молодого летчика и еще очень молодого человека требовать седобородой мудрости. В ту пору это со вздохом произнесенное «придется» — большой шаг вперед.
Только годы работы, только горькая цепь ошибок и срывов (своих к чужих), только долгие раздумья переплавят вынужденное «придется» в осмысленное «надо». Другого пути нет. Этим путем проходят решительно все настоящие летчики. А тому, кто станет уверять, что он-де родился безгрешным и никогда не совершал опрометчивых поступков, верить просто не стоит. Одно из двух: или человек врет, или он никогда ни на чем не летал. Разве что во сне.
В жизни случаются разные дни: праздничные — ярко-голубые, будничные — серые, как армейская шинель, горькие — совсем-совсем черные… Увы, избежать черных дней нельзя. Раньше или позже они приходят и наваливаются на плечи тяжелой ношей. Сильный выстоит, слабый может и не выстоять, согнуться, потерять уверенность в самом себе. Черные дни не только горе, они еще и непременное испытание…
Командир вошел в дом неестественно тяжелой походкой, он смотрел на своих летчиков и не видел их. И раньше чем он успел сказать первые слова, все поняли: что-то случилось.
— Товарищи летчики, у нас катастрофа. Час назад разбился Гончаров.
Слова командира отряда плохо доходили до сознания Василия Ивановича. Утром он видел Витьку, разговаривал с ним, и вот Витька убился, Витьки больше нет…
В двадцать лет все верят в бессмертие. И не так это просто расстаться с мальчишеской иллюзией, особенно если катастрофа случилась не где-то там далеко, в неведомых краях, а рядом с тобой; если погиб, не кто-то, не летчик вообще, а твой товарищ, погодок и однокашник…
Не сразу понял Василий Иванович, что же произошло с Гончаровым.
А произошло вот что: Витька работал в совхозе, вносил удобрения в почву. В совхозе он познакомился с агрономшей и взялся показать ей поля с воздуха. Была ли в этом какая-нибудь деловая необходимость, сказать трудно. Витька усадил агрономшу в заднюю кабину, взлетел. А дальше все сложилось совсем нелепо: Витька проносился над самой землей, разворачивался так, что небо становилось боком, солнце то исчезало, то появлялось где-то внизу, и на каком-то особенно лихом развороте ему не хватило всего нескольких сантиметров высоты. Он задел крылом за старую яблоню и рухнул.
