Короткий миг удачи(Повести, рассказы) - Кузьмин Николай Павлович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
— Лыжи бы лучше проверил, — настаивал Седой, дожидаясь, пока тот поднимется из кресла. — На окантовку еще в Москве жаловался.
Не переставая любоваться зажигалкой, парень беззаботно махнул рукой:
— Ты что, на собственные похороны торопишься? От Колли, говорят, один блин остался. А он нам всем на одной ноге накатил бы. Да и погода — выйди, глянь…
…Соревнования на Стратофане открывались скоростным спуском, и в этот день в Альпах разыгрался ураганный ветер. Стрелка термометра спускалась к тридцати Альпини, итальянские горные стрелки вдоль трассы под укрытием скал жгли щедрые костры, и дым пылавших бревен мешался с жесткою поземкой, переметая льдистый склон. Эти сугробы плотного, спрессованного ветром снега известны у спортсменов под названием «тупого снега», он словно смешан с песком и резко гасит скорость, схватывая лыжи. Вот на такой же трассе в канун соревнований, не справившись с заминкой на «тупом» снегу, разбился о гигантскую сосну известный горнолыжник Илио Колли.
Неудачи начались с того, что первых стартовавших сорвало ураганом с трассы. Зрители, скопившиеся на самых каверзных участках, истерично вскрикивали и своим привилегированным любопытством сильно мешали врачам и спасателям.
Японец, взявший второй приз, летел по склону с отчаянием камикадзе, он продержался чудом и после финиша, еще в запале сумасшедшей гонки, весь в снегу, насквозь продутый ветром, стужей, с заледеневшими губами, только и сказал обступившим его репортерам, что спуск в таких условиях — это «харакири с разбега». Вечером, на церемонии вручения наград, он был уже совсем иным — изыскан, вежлив, неулыбчив, но и тогда, привычно щурясь от вспышек фотоаппаратов, он твердо заявил, что дети его никогда не будут горнолыжниками.
Перед Максимовым ушел со старта плечистый молодец, любитель сувениров, — «Купец», как стали звать его в команде после истории с зажигалками. Спортсмен с тяжелой массой всегда имеет преимущество на спуске — сильней разгон и выше скорость, и этот лыжник был единственной надеждой русских на мало-мальски удовлетворительное место. Вчера на совещании у руководителя команды Купец заверил клятвенно, что оправдает, не подведет, приложит максимум усилий. Он подкреплял надежды и сегодня. Руководитель, тренер, врач, ребята из команды готовили его, как к бою. Затянутый, закованный в тяжелые спортивные доспехи, он выкатился к старту, словно заряженный снаряд. И странно было видеть, как после вчерашних заверений, после всех надежд и сборов начал он дистанцию.
Купец не рад был преимуществам своего веса. Едва попав на трассу, он сразу же поставил лыжи боком и сбросил скорость, и как только из-под его ног взорвался первый вихрь снега, в толпе зрителей послышались насмешки. Седому показалось даже, что в иностранной болтовне проскакивало что-то насчет заглавных крупных букв названия страны на куртке лыжника… Купец, однако, выдержал характер до конца. Не забывая частыми глиссадами гасить головокружительную скорость, он упирался изо всех своих немалых сил, боясь этого жадного, разгонистого склона, но которому недавно отчаянный, летевший, как болид, Илио Колли пронесся к последней секунде своей жизни. Он выдержал всю эту трудную, убийственную трассу, счастливо миновал опасные места, но финишировал под хохот, свист и улюлюканье толпы.
Седой все это слышал, видел и, стиснув зубы, ждал своего номера. Он понимал, что Купец, не видя шансов на успех, не хочет понапрасну рисковать, ибо падении — это увечье, долгое лечение, а значит, отчисление из сборной, но, вспоминая, как заверял вчера Купец товарищей, с каким волнением он обещал не подвести и оправдать доверие, Седой считал, что такой обман, такая низменная расчетливость граничит с предательством.
У самого старта, подняв воротники от ледяного ветра, расположилась группа, знакомая Седому. Красавец в подпоясанной дохе топорщил усики и зябко поводил плечами. Выступление Купца его даже не позабавило. Он был простужен, сердит и невежливо отворачивался от мертвой маски спутницы неунывающего бельгийца, — сегодня, на морозе, она синюшностью застывшего лица как никогда оправдывала свое курортное прозвище. Красавца оживил серебряный стаканчик, налитый бельгийцем из фляжки. Не снимая перчатки, он махнул его в рот, поперхнулся и, пережидая набежавшую слезу, дул в усы и пялился на лыжника с громадными буквами на груди. Передохнув, красавец ткнул в сторону лыжника пустым стаканчиком и что-то спросил. Бельгиец засмеялся, поворотился спиной к Седому и стал показывать вниз, на трассу, где только что закончилось позорище Купца.
«Гады! — Седой разозлился. — Ну, погодите…»
Раздалась команда стартера, и он ринулся с такой решимостью и сразу же набрал такую скорость, что знатоки и все, кто наблюдал, умолкли, в недоумении протерли очки. На грубых, неуклюжих лыжах, с варварскими примитивными креплениями, русский горнолыжник своей отчаянной отвагой напоминал последнего защитника державшейся в осаде крепости. Смех у костров пропал, все с интересом поспешили ближе к трассе. В поступке русского спортсмена угадывалось гораздо большее, чем жажда приза.
Седой все же упал, сорвался там, где бились самые искусные и смелые. Но все равно — его полет по Стратофане отмечен был как подвиг, и некоторые доброжелательные репортеры припомнили для параллели самые кровавые недели начального периода большой войны России с немцами. И только наш корреспондент в своем скупом отчете о первом дне соревнований отметил, что из двух стартовавших на Стратофане кое-какой результат показал лишь Купец, а Максимов так вообще не закончил дистанцию. И это язвительное «вообще» больнее всего оскорбило покалеченного спортсмена.
Победителем трассы, как и ожидалось, стал австриец. Через несколько дней, когда курорт очистился от назойливых репортеров, он неожиданно нанес визит Максимову в больнице.
В палате Седого, светлой, солнечной, окнами на снежный склон горы, австриец столкнулся со всей советской командой, уезжавшей назавтра в Швейцарию, на новые соревнования. Пока в дверях палаты кипела вежливая суматоха узнавания, знакомств и поздравлений, Седой оправился от удивления и спокойно встретил знаменитого гостя.
В больничной палате прославленный чемпион чувствовал себя с такой же будничной уверенностью, как и на склоне. Взглядом знатока окинул он уверченного в бинты и гипс спортсмена, ногою ловко пододвинул себе стул и сел так, чтобы лежавшему не приходилось поворачивать головы. При близком знакомстве он вообще оказался парнем добродушным и компанейским. Разговор шел на английском, и безыскусная речь австрийца выдавала в нем человека, изучившего чужой необходимый язык в случайных коротких поездках, в пестрой утомительной суете переполненных отелей. Иногда, подыскивая слово, чемпион краснел, как мальчишка на экзамене, и, нетерпеливо прищелкивая пальцами, ждал подсказки. Однако обиходной речью он владел уверенней и часто употреблял жаргонные словечки, которых русский лыжник не понимал.
Седого не обмануло первое впечатление от простонародного лица австрийца — отец его, как оказалось, был рабочим. «Хорошим рабочим», — подчеркнул австриец, подняв палец. «Квалифицированным», — подсказал Седой, и гость обрадованно закивал: «Да, да, именно!» Уважение к русским, рассказывал он, у него как раз от отца. Однажды в лагере при оборонном заводе, где работал отец, русские военнопленные с голыми руками пошли на охрану. Почти все они погибли, но несколько человек сумели вырваться и уйти в горы. Эти люди затем хорошо воевали в итальянских отрядах партизан. Одно время об этом много писали в газетах…
Австриец не скрывал, что в жизни ему здорово повезло. Он один из тех, кому посчастливилось прорваться в большой спорт. Он поймал свой миг удачи. Талант? Может быть. Но он-то знает — чтобы удержаться в спорте, одного таланта мало, нужно все время… как это? — да, да, режим! Всю жизнь режим! Иначе удача отвернется. Это трудно, но — что делать? Спорт — хороший, превосходный заработок. Если бы не лыжи, его семье пришлось бы туго. Отец состарился, инвалид. Растут сестренки. И пойди он на завод, стань рабочим даже такой квалификации, как отец, он не имел бы и сотой доли своих нынешних доходов. А лыжи не только кормят его со всей семьей, но и позволяют обеспечить будущее. Вот он катается и выигрывает призы на лыжах фирмы «Кнайсл». Об этом трубят газеты, и это, прежде всего, прекрасная реклама для хозяина фирмы. Понятно, что хозяин фирмы… как это? — симпатизирует ему! Австриец, подмигнув, рассмеялся. Все построено на этом, вздохнул он, он — им, они — ему…
