Москва слезам не верит - Черных Валентин Константинович (читаем книги бесплатно .txt) 📗

Антонина, увидев озабоченные лица подруг, пробралась к ним, по нескольким фразам все поняла.

– Девчонки! Дело-то серьезное!

В комнате, где остался Николай, его друзья кричали:

– Горько!

– Горько! – теперь уже требовала вся свадьба.

Антонина глянула на Николая, тот звал ее во главу стола. Антонина жестом почти приказала, чтобы он пробирался к ним. Николай пробрался с трудом. Его проход комментировали:

– Она должна к тебе идти, а не ты к ней!

– Будешь подкаблучником!

– Да убоится жена мужа своего.

Николай, не обращая внимания на реплики, добрался до подруг и спросил:

– Что случилось?

Но свадьба скандировала:

– Горько!

– Горько!

Николай и Антонина поцеловались. Им поаплодировали и тут же затянули песню: «По Дону гуляет, по Дону гуляет, по Дону гуляет казак молодой!!»

Людмила быстро пересказала Николаю создавшуюся ситуацию. Пока он был для них единственный мужчина, с которым можно посоветоваться, Гурин был не в счет: он уже сидел в обнимку с новыми друзьями и за что-то пил. Он держался довольно долго, но, чтобы не подумали, что он зазнается, решил не отказываться, все-таки замуж выходила подруга его будущей жены.

Николай все выслушал и поддержал решение подруг.

– Значит, действуем поэтапно. Вначале к врачу, потом звонишь этому козлу и все рассказываешь.

– А может, он не козел, – вставила Антонина.

– В этом мы убедимся в ближайшее время, – подвел итог Николай.

Но убедиться Катерине пришлось уже на следующий день. Еще до обеденного перерыва на территорию фабрики въехал автобус ПТС – передвижной телевизионной станции и два «рафика» с операторами, осветителями, звукооператорами, режиссером, ассистентами и дикторшей, которую тут же все узнали.

Из-за нее едва не остановилась работа в цехе. Всем хотелось посмотреть на живую дикторшу, которую видели только на экране телевизора. Оказалось, что в жизни она меньше ростом, чем на экране, и на ней чешские туфли, которые были почти у всех работниц цеха. В универсаме недавно появились такие туфли, и Леднев разрешил сделать обеденный перерыв раньше, чтобы его женщины купили туфли, пока в универсам не ринется вся фабрика. Леднев отгонял работниц от окон, объясняя:

– Снимать будут у нас в цехе. Это решение уже принято. Все увидите. И сами попадете в телевизор. У кого грязные или заношенные спецовки, пойдите к кладовщице, там для вас приготовлены новые.

Катерина всего этого не знала и не видела: она получала новые реле на складе. А уже выкатывались телекамеры, похожие на средних размеров пушки, сходство увеличивали длинные насадки объективов. Уже расставляли в цехе камеры.

Катерина погрузила реле на автокар, выехала во двор и увидела ПТС, осветителей, которые вместе с фабричными электриками тянули кабель.

То, что эти люди с телевидения, Катерина поняла сразу. Вряд ли среди них Рудольф, подумала она, зачем же ее так наказывать! На телестудии десятки телеоператоров, а Рудольф никогда не рассказывал, что он выезжал на заводы и фабрики.

На всякий случай она оставила автокар за углом и вошла в цех, стараясь пройти незаметно. Но ее заметили и сразу закричали:

– Катерина! Тебя разыскивает Леднев, даже на склад за тобой посылали!

Катерина забеспокоилась, но все-таки прошла к Ледневу в его кабинет, который больше напоминал застекленную кабину, но зато оттуда Леднев мог видеть почти весь цех.

У Леднева сидела красивая женщина средних лет. Катерине даже показалось, что она видела ее, когда была на «Голубом огоньке».

– Вот она! – обрадовался Леднев. – Героиня наших дней! Начинала штамповщицей, сейчас бригадир слесарей-наладчиков, и мы планируем назначить ее начальником участка. У нее инженерное мышление, она далеко пойдет. А это – режиссер телевидения, – представил женщину Леднев.

Режиссер осмотрела ее. В бесцеремонности ее разглядывания не было даже интереса. Катерину разглядывали как нечто неодушевленное, она сама так обычно рассматривала станок, прикидывая, с чего начать ремонт.

– Заменить косынку, – приказала режиссер. – Расстегнуть ворот кофточки! – и сама быстро и ловко расстегнула. – Ну-ка, пройдись! – скомандовала она. Катерина сделала несколько шагов. – Ножки ничего… Подберите ей халатик покороче!

– Я в комбинезоне работаю, – возразила Катерина.

– Поработаешь в халате, – сказала режиссер.

– Не поработаю, – возразила Катерина. – Зачем людей смешить!

– Дайте ей комбинезон. – Вероятно, у режиссера не было времени, она поглядывала на часы. – Только не балахон! Чтобы задницу обтянуть и грудь!

– Я не буду сниматься, – заявила Катерина.

– Будешь, – ответила режиссер. – Не я это решала. Это твое начальство уже все обговорило и с профсоюзом, и с комсомолом.

В кабинет заглянул телеоператор, которого Катерина видела на киностудии:

– Куда тройку ставить?

– На вторую линию. Там у них дефицит идет. Значит, так, – подвела итог режиссер. – Тройку на вторую линию. Панорама по моей команде по всей линии. Потом остановка по моей команде, – она обернулась к Ледневу, тот закивал. – Имитируем поломку. Выходит она, – режиссер кивнула на Катерину. – Кто у нас на второй?

– Рачков.

– Он ее держит на общем, берет ее проход поаппетитней: ножки, бедра, зритель это любит. Потом с третьей я ее возьму крупно. – Режиссер посмотрела на Катерину. – Скажешь несколько слов.

– Я не знаю, что говорить, – Катерина даже не испугалась. Она искала выход, понимая, что Рудольф не должен ее увидеть.

Как только телевизионщики уедут с фабрики, она позвонит ему, они встретятся вечером у памятника Пушкину, и она все ему расскажет.

– Я не знаю, что говорить, – повторила Катерина. – Я двух слов связать не могу.

– А тебе и говорить не надо, – возразила режиссер. – Тебя спросят, а ты ответишь.

– А что спросят?

– Ну, например, нравится ли тебе здесь работать? – уже раздражилась режиссер.

– А мне не нравится, – ответила Катерина.

– А чего работаешь?

– Потому что место в общежитии дали.

– Ну, решайте сами. – Режиссер повернулась к Ледневу: – Не мне, вам отвечать. Я выдам в эфир все, что она скажет, но что потом скажут вам, не знаю. – И режиссер вышла из кабинета.

Тут Катерина впервые увидела растерянного Леднева.

– Мне больше некого предложить. – Голос у него дрожал. – И директор твою кандидатуру утвердил, и партком. Двадцать минут всего осталось до начала. Я тебя прошу. И дикторше уже дали твою фамилию и вопросы по твоей биографии. Если б они на пленку снимали, можно было бы отключить, поискать другую, а это сразу в эфир, на все телевизоры, вот и в программе указано. – Леднев протянул ей газету с программой передач на неделю.

Катерина взяла газету, но строчки почему-то двоились, и она поняла, что сейчас заплачет. А ей уже принесли комбинезон, потребовали, чтобы Леднев отвернулся. Она не была верующей, не знала ни одной молитвы, ее не крестили в церкви, отец был членом партии, и даже когда хоронили деда, отец не вошел вместе со всеми в церковь, а стоял у изгороди и курил. А потом с куполов церкви сняли кресты и превратили церковь в кинотеатр. И все же иногда Катерина просила Бога, чтобы не наделать в сочинении ошибок и получить хорошую отметку на выпускных экзаменах, еще раз она просила Бога, чтобы Витька Воротников, самый лучший спортсмен из их школы, влюбился в нее – она была влюблена в него с третьего класса. Боже, попросила она сейчас, сделай так, чтобы меня не снимали, чтобы меня не увидел и не узнал Рудольф, я никогда и никого больше не буду обманывать, я пойду в церковь и поставлю свечку.

В кабинет заглянула девушка, вероятно, недавняя десятиклассница:

– Я помощник режиссера. Вам надо порепетировать с диктором. Идемте!

– Я сейчас приду, – Катерина собралась уйти.

– Ты куда? – Леднев встал у двери.

– В туалет.

Леднев колебался, но причина была уважительная, он отступил от двери и попросил:

– Только быстренько!