Голубая мечта (Юмористическая повесть в эпизодах) - Наумов Анатолий Иванович (книги бесплатно без .TXT) 📗
А вообще-то, что он, Дробанюк, знает об этом самом инфаркте? Какие тут должны быть симптомы? Ну, слышал — того подкосило, этого, а так ни разу не интересовался, что это за штука, какие у инфаркта симптомы? Одно ясно — инфаркты зарабатывают на крутых виражах жизни, на опасных поворотах судьбы. Вот как у него сейчас, когда это сволочь, Бязь, пацан, сопляк, без году неделя в управляющих, добился таки, чтобы убрать его, Дробанюка, настоял перед комбинатом. Заартачился: или я, или этот бездельник!.. Да еще язвенник-трезвенник Поликарпов вовремя в тресте креслице занял, кругломордая выскочка! Вот и пошли в атаку тандемом, как бульдоги! Не нужен им, видите ли, зам без портфеля и без понятия! Им надо срочно, сию секунду, работу по общим вопросам на должный уровень поднять, а Дробанюк, сякой-такой, костью в горле, не пущает! Место ключевое зря занимает!..
«Да, — вздыхает Дробанюк, — вираж случился еще тот, занесло на повороте капитально. Тут не то что инфаркт схватишь, инсульт впридачу получишь! И нечего успокаиваться, что внутри что-то еще трепыхается. Может, оно трепыхается по инерции, а не сегодня-завтра тормознет навсегда… Не случайно же сон пропал. В общем, надо будет, — размышляет Дробанюк, — обязательно заглянуть к Ярозубову, проконсультироваться. А то как бы чего не вышло…»
Дробанюк выключает торшер и пытается заснуть. В голову лезут мрачные мысли. Что с ним будет теперь? Как все сложится?.. Конечно, в тресте ему уже не удержаться, это ясно. Бязь прямо сказал, что они вряд ли сработаются вообще. Ишь, какие словечки употребил: вряд ли вообще! Намек прозрачный… А потому, оказывается, не сработаются, что Дробанюк, видите ли, по его мнению, не умеет и не хочет работать, поскольку исключительно личных дел мастер. Это ж надо — личных дел мастер!.. Остряк нашелся!..
Заснуть Дробанюку не удается, он беспрерывно ворочается, не в состоянии долго лежать в каком-то одном положении. Была бы рядом жена, не терпящая, чтобы ей мешали спать, она бы давно вытолкала его с кровати. Но Ида Яновна далеко, она уехала на неделю в Харьков к родственникам, и Дробанюк в спальне сам. И если вчера еще это было бы для него даже приятным, то сегодня отсутствие жены лишь усиливает чувство одиночества и обреченности. Не легче, однако, будет, когда она вернется. Ведь вернется-то она уже не Идой Яновной, а Зинаидой Куприяновной, поскольку придется протягивать ножки по одежке. Муженек-то больше не зам управляющего, он вообще теперь никто, и неизвестно, что его ждет. Может, он завтра сляжет насовсем…
Дробанюку становится жаль себя, к горлу подкатывает, перехватив дыхание, комок. Дробанюк в страхе подхватывается с кровати и бросается к балкону. Предрассветный воздух обдает лицо влажной прохладной свежестью: на улице сеет мелкий, едва различимый дождь. Дробанюк долго стоит на балконе, словно оцепенев, пока не покрывается гусиной кожей. Он оставляет балкон открытым, и вскоре оттуда доносится, как дождь, усиливаясь, затевает барабанную дробь. От этого на душе становится вконец муторно. Дробанюку кажется, что он вот-вот потеряет сознание. Он хватается за телефон, чтобы позвонить Ярозубову, и лишь в последний момент до него доходит, что еще ночь, что Яро-зубов наверняка пошлет его ко всем чертям и будет прав.
Дробанюк снова включает торшер — надо поискать валидол. Жена частенько потребляет разные лекарства, так что валидол должен быть. Ида Яновна обожает лечиться.
Уже насморк заставляет ее развивать поразительную энергию в поисках дефицитных таблеток, настоек, трав. Достается в такие моменты и Дробанюку, жена заставляет его тоже повсюду рыскать за лекарствами. Одно утешение, что до больницы дело не доходит, иначе бы пришлось каждый день еще и носить ей передачи.
Валидол, конечно, тут как тут, — на тумбочке у изголовья, и Дробанюк глотает сразу две таблетки, не подозревая о том, что их надо класть под язык. Через несколько минут Дробанюку становится легче, и он забывается в каком-то подобии сна, продолжающего терзать его всякими кошмарами. Поднимается он поздно, с тяжелой головой, усталый. Через балконную дверь по-прежнему доносится шум дождя, за окнами серо, и это производит гнетущее впечатление. Дробанюк какое-то время сидит на кровати, свесив босые ноги, и думает над тем, что ему делать. Сегодня воскресенье, и чем заняться нашлось бы, если бы не вчерашний вызов к начальнику комбината. Нашли, когда человеку кровь пустить — под выходной…
Упоминание о крови снова заставляет Дробанюка вернуться к мыслям о Ярозубове. Надо, конечно, показаться этому эскулапу во избежание худшего. Пусть пропишет каких-нибудь таблеток, чтоб успокоиться на первое время. Впрочем, вдруг озаряется внезапно пришедшей идеей Дробанюк, пусть лучше полечит, мил-друг, эдак с недельку-вторую, а то и месяц. Приказа-то на освобождение от занимаемой должности нет еще, пока только устно изволили сообщить в личной беседе. А звучащих слов к делу не подошьешь, их сначала надо воплотить графически. Вот и пусть теперь попробуют нарисовать их, если человек на бюллетене и, может, с инфарктом лежит, а то и с инсультом. Пусть узнают, до чего довели человека! А там, может, что и изменится. Время — оно не только лечит, но и сглаживает острые углы.
Быстренько собравшись, Дробанюк выбегает на улицу, решив нагрянуть к Ярозубову без звонка. Появиться без предупреждения будет предпочтительнее, а то у этого старого холостяка найдется некстати какая-нибудь уважительная причина. Вдруг, например, у него на домашнем приеме замужняя дамочка? Этот эскулап такое практикует с охотой.
По пути к Ярозубову Дробанюк покупает в гастрономе бутылку коньяку и двести граммов сыра. Потом ловит такси и через десять минут уже нажимает кнопку у дверей квартиры, в которой проживает холостой эскулап. Тень, пробежавшая в смотровом глазке, дает знать, что внутри кто-то есть.
И вот, наконец, после лязга нескольких замков из-за двери лаконично спрашивают:
— Кто?
— Это я, Леша, — отвечает Дробанюк.
Дверь слегка приоткрывается, и в образовавшуюся щель высовывается лысая голова Ярозубова.
— Точно Дробанюк, — соглашается тот и распахивает дверь. Впустив Дробанюка, он снова долго лязгает замками, что-то закручивая и защелкивая.
— Ну и конспирация! — удивляется Дробанюк. — Чего это ты?..
— Не твоего ума дело, — беззлобно огрызается тот. — А вот ты чего? Какого дьявола спозаранку в воскресенье со своим поганым коньяком притопал?
— От нечего делать, конечно, — насмешливо отвечает Дробанюк. Его забавляет колоритный вид Ярозубова, смахивающего в своем бархатном красном халате, из-под которого неприятно волосатыми жердочками торчат худые ноги, на промотавшегося барина из исторического кинофильма. Правда, обширная лысина несколько смягчает этот вид, придавая лицу что-то загадочно профессорское.
Ярозубов измеряет Дробанюка своими круглыми, с темными большими зрачками пристальными глазами гипнотизера.
— Что-то ты, Котенька, бледный вид имеешь сегодня. Даже не верится…
— Не доведут разве?.. — вздыхает Дробанюк и безотрадно машет рукой. — На грани инфаркта практически.
Они с Ярозубовым давние приятели, так что разговаривают обычно не церемонясь, по-свойски.
— Ого! — отзывается на это Ярозубов. — Вот как, оказывается, — на грани… Но, думается, все же ты, Котенька, на этой грани пока что теоретически.
— Язвишь?
— Ну почему же? — Ярозубов говорит вальяжно, каждое удачное с его точки зрения слово или предложение как бы смакует. — Просто ты и инфаркт — вещи несовместимые, прости за столь откровенный диагноз.
— Ну тебя!.. — отмахивается Дробанюк. — Лучше давай по пять капель.
— А тебе известно, кто с утра начинает пить? В основном дегенераты.
— А если мне хочется волком выть? — оправдывается Дробанюк.
— Тогда уж лучше выпить, чем слушать, как ты подражаешь санитарам леса, — соглашается Ярозубов.
Они усаживаются в кухне. Открыв принесенный Дробанюком коньяк, Ярозубов брезгливо принюхивается к нему.
— Что это? — кривясь, спрашивает он.
