Белые цветы - Абсалямов Абдурахман Сафиевич (библиотека книг .TXT) 📗
Из густого снегопада неожиданно вынырнула Диляфруз.
— Откуда и куда, Диля?! — удивилась Гульшагида.
— Из больницы… Сестра моя, Дильбар, заболела…
— Что с ней?
— Предполагают, обострилась язва желудка. Говорят, нужна срочная операция.
— В какую клинику положили?
— Туда, где Мансур-абы с Янгурой работают..
8
Неотвратимо приближалось время возвращения Гульшагиды домой. Осталось жить в Казани не более четырех-пяти дней. Экзамены она сдавала успешно. Она решила наведаться последний раз к «сахалинцам», чтоб попрощаться перед отъездом.
— Вот, говорил же я, что придет! — таким восклицанием встретил ее Николай Максимович. И Гульшагида поняла: здесь ждали ее, она оставляет добрую память о себе.
Гульшагида объявила, что на днях собирается домой, и, слегка улыбнувшись, добавила:
— Уж не обижайтесь на меня, если не всегда получалось хорошо, как хотелось бы… Лично я всем довольна. Приеду к себе в деревню, буду рассказывать, как лечила артиста, писателя, конструктора…
— А о бюрократе, который любит нажимать на кнопку, неужели не расскажете? — подхватил Николай Максимович. — Ведь товарищ Ханзафаров может обидеться.
Оказывается, Ханзафаров завтра выписывается из больницы. Гульшагида пожелала ему впредь доброго здоровья. Ханзафарова это растрогало. Что-то человеческое вдруг проснулось в нем. А вот инженер Балашов — этот, оказывается, уже выписался. Особенно тепло попрощалась она с Зиннуровым. Обещала написать ему из деревни, а Зиннуров, со своей стороны, заверил, что не оставит письмо без ответа, сообщит ей и о здоровье своем, и о работе.
Ну, вот и все. Последние рукопожатия. Гульшагида направилась было к двери.
— Подождите, — вдруг остановил ее Зиннуров. — Он достал из тумбочки желтую тетрадку с надписью, сделанной крупными буквами: «Из мира больных», и с обычным для себя смущением вручил Гульшагиде:
— Пожалуйста… Если не успеете дочитать здесь, возьмите с собой. Пришлете из деревни. Только условимся: какое бы впечатление ни произвела рукопись, не сердитесь на автора — я старался быть искренним и правдивым.
Гульшагида поблагодарила за доверие и обещала прочесть внимательно.
И еще одно расставание. О нем следует рассказать подробней…
Если поэт в бессонную ночь напишет хорошие стихи, живописец после мучительных исканий создаст прекрасную картину, ваятель нанесет на белый мрамор последний штрих, композитору посчастливится найти волшебный ключ мелодии, — каждый из них почувствует не передаваемую словами творческую радость.
Не меньше удовлетворения испытывает и врач, вырвав больного из когтей смерти, вернув его к жизни. Результат его творчества в некотором смысле даже выше лучших произведений искусства, потому что он вернул к жизни и труду самое совершенное произведение природы — человека. И все же… Лучшие образцы творчества художников надолго, а в некоторых случаях и на века остаются в памяти народа. А благородный результат труда и творчества врача, как правило, очень редко получает широкую известность. Впрочем, лучшей наградой для врача является признательность спасенного от смерти больного. И эта признательность рано или поздно распространится в народе — это ли не лучшая награда победителю смерти!
Теперь уже ясно: Асия не только останется жить, но и не будет лишена радостей жизни. Прекрасно! И все же жаль расставаться с девушкой. Абузар Гиреевич привык к ней, как к родной.
Профессор сидит у себя в кабинете, облокотись о стол. Какая-то сила тянет его к окну.
Ему кажется, что шиповник, растущий возле больничной ограды, продолжает еще цвести. Тагиров посмотрел в окно. Куст шиповника сплошь усыпан снегом. Зато все другие деревья в саду казались унизанными крупными белыми цветами. Абузар Гиреевич долго любовался этим изумительным цветением, и душа его освобождалась от щемящего чувства тоски.
А вот и сама Асия. Она стоит перед профессором уже не в больничном халате, на ней своя одежда. Девушка заметно осунулась, на лице — следы больничной желтизны. Но это скоро пройдет. Уже и сейчас глаза ее светятся счастьем. Она стоит, чуть склонив голову набок, вид у нее словно бы немного виноватый, но улыбка — нежно-лукавая — заметно играет на губах. Больничный халат небрежно накинут на плечи. В этой небрежности, в улыбке, в бодром чувстве — во всем угадывалось что-то новое, не свойственное больным: здоровая устремленность к жизни. Отдохнув от больницы, она снова похорошеет и станет похожа на только что расцветший бутон.
— Ну, Асенька, до свиданья. Никогда больше не хворай, — тепло говорит профессор. — Смотри не забудь пригласить на свадьбу! — добавил он и погрозил пальцем девушке.
— Была бы только свадьба, посажу на красное место! — ответила Асия, оправившись от смущения, и принялась благодарить профессора за все, что он сделал для нее.
Абузар Гиреевич досадливо отмахнулся и продолжал уже серьезно.
— Не вздумай, Асия, с первого же дня бегать на танцы, кататься с парнями на мотоцикле. Пока организм полностью не набрался сил, надо дать ему полный отдых. Потом будешь и танцевать и кататься, сколько душе угодно. Договорились?.. Через месяц покажешься мне — так ведь мы условились. Не забудь… Побольше гуляй на свежем воздухе. — Профессор поднялся из-за стола, приблизился к Асии. — Ну, иди уж, иди домой, — сказал он каким-то странным голосом, чуть похлопал девушку по плечу и отвернулся, чтобы скрыть волнение.
Внизу заработал рентгеновский аппарат — доносилось его негромкое гудение; в коридоре послышались мерные, тяжелые шаги, — должно быть, кого-то несли на носилках… Абузар Гиреевич, не оборачиваясь, ждал, когда девушка выйдет.
Минут через пять Асия, нерешительно потоптавшись и не сказав больше ни слова, покинула кабинет. Профессор вышел в коридор, остановился у окна, обращенного в парк. По ровной, расчищенной от снега дорожке, ведущей от главного подъезда больницы, уходили Асия с матерью. Девушка взяла мать под руку. «Неужели не обернется?» — подумал профессор. И, словно почувствовав этот зов, Асия быстро обернулась, с улыбкой помахала рукой. Профессор тихо улыбнулся, кивнул в ответ.
Вот и опустела снежная дорожка. Шумят в саду голые деревья, стелется по земле поземка.
…В большой, опустевшей комнате общежития нет никого, кроме Гульшагиды. Сейчас и она покинет эту комнату, — осталось уложить вещи в чемодан. Большинство ее подружек уехали сегодня, Гульшагида уедет завтра утром. Она печальна и задумчива, движения ее медленны. Она помнит, как, бывало, любовалась из окна этой комнаты видом Казани. Теперь все развеяно, ничего не осталось: нет надежд на встречи на дамбе. И вряд ли что заставит ее вернуться в Казань.
Постучали в дверь.
— Вас к телефону! — сказала дежурная по общежитию.
«Кто это может быть? Уж не Фазылджан ли?» — заволновалась Гульшагида, потому что никто другой не звонил ей в общежитие. Но в трубке послышался радушный голос Абузара Гиреевича:
— Мы все-таки ждем, Гульшагида. У Фатихаттай уже и тесто подошло. Надо же как следует попрощаться.
Гульшагида, не переставая благодарить, попробовала было отказаться, но Абузар Гиреевич многозначительно сказал: «По-настоящему обидимся!» — Это уже не шуточно. Гульшагиде ничего не оставалось, как согласиться.
Переодевшись в лучшее платье, Гульшагида взглянула на себя в зеркало. Да, похудела! Глаза стали большие, лицо осунулось. Из выреза платья заметно, выступают ключицы.
Быстро надела пальто, шапку, погасила свет. Комната озарилась лунным отблеском. Но через минуту облака скрыли луну. Посветлевшую было душу Гульшагиды снова омрачила тень. Ради кого она идет? Из уважения к старикам? Да, только ради них. Больше ничего, никого нет.
На улице пустынно и холодно. Изредка встречаются отдельные пешеходы. Где-то в дальнем конце улицы иногда вспыхивают и сейчас же гаснут фары машин. Время от времени доносится гул трамвая. Луны не видно — спряталась где-то за облаками над крышами высоких домов.
