Короткий миг удачи(Повести, рассказы) - Кузьмин Николай Павлович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
— Ну, старик, заждался?
Борис Николаевич, не отвечая, кутался в шарф и разглядывал ворон на деревьях парка. Дул ветер, и галдевшие вороны, взмахивая крыльями, удерживались на голых мотающихся ветках.
— Идем, — сказал Зиновий. — Не мудрено и простудиться. Бр-р, как продувает!
— Ты не финти, не финти! — не выдержал Борис Николаевич. Он весь извелся, ожидая. — Говори прямо: что он сказал?
— Ты это о чем? — Зиновий приостановился. — Ах, это!.. Брось, старик, пустяки. Мы говорили совершенно о другом. Он же мой руководитель, и как раз защита на носу. Идем, чего мы стоим?
— Ты все-таки скажи: что? Он же что-то сказал! Я все равно не успокоюсь, покуда не узнаю. Так что говори лучше сразу.
— Да все хорошо, старик! Все в порядке. Просто… просто на свежем воздухе надо бывать побольше. Ну и… все такое. Понимаешь? Так сказать, простые радости бытия. А как-нибудь через недельку мы с тобой ему еще покажемся. Он чудный старикан и никогда не откажет.
Борис Николаевич скептически усмехнулся. В глубине души он сам уверен был, что ничего серьезного: так, обморок какой-то незнамо отчего, но ритуал осмотра, вопросы и ответы на непонятном языке, неторопливое, придирчивое изучение его раздетого и впрямь казавшегося нездоровым тела — все это зародило подозрения: а вдруг Зиновий принесет недоброе известие? Припомнил, что и у матери все начиналось с обмороков… Теперь как будто пронесло, и, хоть верного Зиновия можно было заподозрить в обмане, Борис Николаевич не хотел больше сомневаться. «Почему обязательно обман? Я же всегда был здоровым человеком. Первый разряд по лыжам!» Но сразу успокоиться и просветлеть показалось ему стыдным: еще подумает Зиновий, что он боялся!.. Поэтому, как человек прямой, предпочитающий обману самую неприкрытую правду, Борис Николаевич брюзгливо проворчал:
— Что же ты тогда трещишь так много, если ничего страшного?
Зиновий снова принял подозрения друга чрезвычайно близко к сердцу.
— Старик, ты становишься ненормальным. Пойдем, слушай, я заодно уж покажу тебя и психиатру. Пойдем, пойдем! — и попытался завернуть его обратно.
— Да ну тебя! — с легким сердцем рассмеялся Борис Николаевич. — Просто мне нельзя сейчас болеть. И так хоть разорвись…
— Все-таки решил поехать на соревнования?
— Хотел поехать. Но ты же говоришь — через неделю надо снова показаться. А жаль. Работа пустяковая: отчеты на сто строчек. Хотелось подышать, на лыжах постоять. Тянет, брат, нас к увлечениям молодости.
— Ладно тебе, старец нашелся!
— А что? Все, как посмотришь, катится в одну-единственную сторону… — Упрятав подбородок в шарф, Борис Николаевич шел некоторое время молча. — Зям, только откровенно: вот что бы ты стал делать, если бы вдруг узнал, что у тебя болезнь, страшная, неизлечимая болезнь?
— Ну, старик… это вопрос сложный. Во-первых, смотри, что получается. Кто тебе даст гарантию, что ты действительно неизлечимо болен? Ну, кто? Такой приговор — это, знаешь ли… А во-вторых, сам этот термин: неизлечимость. Тут, Боря, все настолько относительно…
— Запел! Во-первых, во-вторых… А мама? Мне же тогда сразу сказали: все, никакой надежды. Да ты же сам и говорил! Сам же… Только она не знала ничего.
— Ну… там случай был особый. Совсем особый. Не хочется и говорить. Лимфосаркома — поганейшая штука, старик.
— Так, значит, все-таки бывает! А то заладил: во-первых, во-вторых… Как она мучилась, — подумать страшно! Наркотики, наркотики… Кромешный ад! И негуманно, кажется мне, медицина ваша смотрит на все эти дела. Заставлять так человека мучиться! Уж лучше сразу: раз — и все!
Зиновий, плотненький, солидный, с большим портфелем у ноги, хмуро загораживал воротником свое озябшее на ветру лицо.
— В таких вещах, старик, принято считаться с мнением самих больных.
— Иллюзия чудес! — скептически усмехнулся Борис Николаевич.
— А что? Пусть даже иллюзия, старик. На жизнь надо смотреть, как на чудо. Казалось бы, что такое человек? Так, — кости, мясо, кровь. А ведь этот конгломерат не только передвигается в пространстве, но — думает, чувствует, мечтает. Даже если просто дышит, — просто дышит, старик! У кого на это поднимется рука?
— М-да… И все-таки смотреть и понимать, что это чудо мучается и существует на одних наркотиках…
— И все-таки существует, старик! Живое должно жить, пока живется.
— Афоризм!.. И все-таки я лично предпочел бы, чтобы во мне иллюзий не поддерживали. Честно! Если уж… случилось, — конечно, горько понимать и сознавать, но если уж случилось, так чтобы — сразу! Любым способом, но только сразу, без мучений!
— Любым способом… А ты знаешь, Боря, человеческое сердце — очень странный инструмент. По идее оно заведено лет на сто пятьдесят, на двести. Да, да, не фыркай, это доказано. Просто мы всю жизнь только и делаем, что сами его гробим. И все-таки остановить его не просто. О, не так-то просто, старик! Оно сражается до последнего. Это самолюбивый и упорный орган.
— Вот уж плевать-то на его самолюбие и упорство! Тут главное — решиться, одолеть эту чертову боязнь, поганенькую трусость. Собраться на какой-то миг…
— Глупости ты, старик, болтаешь, не хочется и слушать. У тебя что — в редакции не все в порядке?
— Э, что редакция!
— А с фельетоном с тем? Не кончилась волынка?
— Все будет хорошо. Не в этом дело… Ослаб я что-то, Зяма, похудел. Сегодня — там, у вас, — я на себя смотрел. Слушай: я это или не я? Куда все подевалось? И этот обморок вчера… Со мною что-то происходит, я это чувствую.
— Так это же естественно, Боря! Нездоровье, хотя и маломальское, оно всегда… ну, настраивает, что ли… Создает, так сказать. Вполне понятно и объяснимо.
— Все-таки интересно бы научиться заглядывать хоть чуточку вперед. Что человека ожидает? Один, глядишь, мучается, врачей изводит, а жить будет лет сто, не меньше. Другой хохочет, заливается, то ему надо, другое, везде не успевает, а жить осталось: пшик.
— Философ! — усмехнулся Зиновий. — Ты лучше вот что: ты куда сейчас — в редакцию, домой?
— Какое там домой!
— А лучше бы, старик, домой. Ляг, полежи…
— Почему: ляг? Почему, слушай, домой? Зям, ты все-таки что-то скрываешь. А? Скрываешь ведь?
— Вот сумасшедший-то! Перестань ты, ради бога! Какой-то ненормальный… Да черт с тобой, иди ты в свою редакцию, если тебе так хочется! Ему как лучше советуешь, а он… Иди, иди, слушай, — топай! Мне тоже пора.
Рассердившись, Зиновий отвернулся и быстро зашагал прочь. Огромный, вечно набитый портфель привычно перетягивал его набок. Борис Николаевич стоял и смотрел, как он удаляется своей скособоченной торопливой пробежкой, ныряя шапкой в такт шагам.
— Зям, — позвал он неожиданно. Позвал негромко, но Зиновий сразу услышал и остановился. Стоял и ждал, что подойдет и скажет. — Зям, только не обманывай меня, ладно? Да подожди ты со своими!.. Ты же знаешь, я уж насмотрелся. Мученья эти, — лучше не надо. Тамара, например, еще забыть не может. Так что, будь другом… если что — без всякого обмана. Хорошо?
Зиновий вздохнул, как человек, теряющий всякое терпение.
— Нет, старик, все-таки не я буду, если не покажу тебя психиатру. Силой поведу!
…И вот еще. Тамара станет спрашивать, — скажи, что все нормально. А то она светилу твоему житья не даст.
— Как хочешь. Но в общем-то ты к ней несправедлив. Ты бы посмотрел, что с ней вчера творилось!
— А знаешь, это очень, очень странно! — перебил журналист товарища. — Слушай, откуда она узнала? Не ворон же ей в клюве принес!
Зиновий по-прежнему держался так, чтобы какое-нибудь неосторожное слово не вызвало подозрений больного.
— Н-ну, знаешь… Да просто позвонил кто-нибудь, и все! Подумаешь, шарада! Кроссворд!
— Нет, нет, никто не звонил. Я специально всех обошел. Не хватало еще, чтобы ее пугать!
— Ну, значит, по воздуху передалось! — начал сердиться Зяма. — Устраивает это тебя? Нашел о чем ломать башку! Ох и истерик же ты, Борька! Ну самый настоящий психопат!..
