Ветер удачи (Повести) - Абдашев Юрий Николаевич (книга регистрации .txt) 📗
Я окончательно опешил:
— Скажи хоть, что тут произошло!
— А ничего не произошло, — уже потише стал объяснять Соломоник. — Пришел капитан в половине двенадцатого. Я доложил ему, сам понимаешь, шепотом, что рота отдыхает. Все благородно, курсанты спят, укрывшись с головой, и видят сны. И вдруг черт несет этого помкомвзвода Красникова. Идет на двор, таки в одних кальсонах. Только шинель набросил. Ну, посторонился, чтобы пропустить капитана, а сам за одеяло рукой — цап! Качается, вроде сонный. И потянул… Тут уж вся бутафория, как на витрине. Роту подняли по тревоге, устроили перекличку, и вот…
— Это же он нарочно, сволочь, — вырвалось у меня. — Мстит за бойкот.
— Нарочно — не нарочно, гадать нет смысла. Надо спешить.
Я быстро сменил брюки и гимнастерку на рабочие и помчался в караульное помещение. Там моему приходу не удивились и ни о чем не спрашивали. Начальник караула по-деловому отметил в списке против моей фамилии время явки, а разводящий, сняв с меня ремень, повел через коридор в камеру с зарешеченным окном, которое до сих пор я не имел удовольствия наблюдать изнутри.
Все это было ужасно глупо, разбирала досада, но обитатели гауптвахты приветствовали меня таким жизнерадостным ржанием, что от души сразу отлегло. Тут явно никто не собирался вешать голову. Вот она, сила коллектива!
Ребята как ни в чем не бывало делились своими впечатлениями о проведенном вечере. Все были возбуждены, и спать никому не хотелось. Угомонились только под утро. В довольно просторной комнате набилось столько народу, что караульные вынуждены были притащить из казармы несколько матрасов и расстелить их прямо на полу, потому что на нарах места всем не хватило.
Рано утром нас по очереди стали выдергивать на допрос к командиру батальона, который, точно в гоголевском «Ревизоре», тщетно пытался установить, кто же первый сказал «э!».
Потом нас поочередно посетили командир роты и лейтенант Абубакиров. Чижик выглядел очень расстроенным. Он все время сокрушенно качал головой:
— И как вас угораздило? Эх, дела-делишки…
Я давно заметил, что это любимое присловье в зависимости от обстоятельств могло иметь у Чижика множество всевозможных оттенков…
Абубакиров был, как всегда, непроницаем. Он выслушал наш рассказ, но искать инициаторов самоволки не пытался. Он только посмотрел на Сашку, который, потупившись, стоял у двери, и вздохнул:
— Ну и помощничка я себе выбрал…
— Так это же не его затея, — шмыгнув носом, вступился Витька.
— Виновных не ищу. Если бы мне удалось найти зачинщика, я бы считал, что вся моя наука пропала даром. За все отвечает взвод!
— Товарищ лейтенант, — обратился Соломоник, — а что же с нами дальше будет?
— Ах, это вы, — повернулся к нему Абубакиров, — в чужом пиру похмелье? Не знаю, не знаю… Будущее ваше туманно, господа…
На завтрак нам принесли бачок пустой каши. Начальник караула объяснил, что по распоряжению командира батальона мы находимся под строгим арестом и не будем получать ничего, кроме отваренной на воде пшенки и кусочка черного хлеба. На кухне уже предупреждены.
Сашка как старший по чину приготовился раскладывать по мискам кашу. Он запустил поглубже черпак, и вдруг на лице его отразилось крайнее изумление:
— Однако…
Под слоем пустой пшенной каши лежали здоровенные куски тушеной говядины, которая так и плавала в жиру.
Завтрак получился отменный, только ртов на один бачок было многовато.
К обеду караульные притащили нам шахматы и домино, а к вечеру две пачки бийской махорки. И мы могли спокойно курить, пуская дым через открытую форточку.
Все было бы ничего, если бы не мучила неизвестность. Сидим на гауптвахте и не знаем срока своего наказания. Только на третий день пришел Зеленский. Вел он себя сдержанно и сухо. По-моему, он обиделся на нас. Видимо, ему была хорошая накачка. Они вместе с начальником караула повели всех под конвоем к штабу. Вид у нас был неважнецкий. То ли пленных ведут, то ли толпу арестантов по Владимирскому тракту…
Без ремней и пилоток в окружении часовых с карабинами наперевес нас провели по плацу, с которым было связано столько всяких воспоминаний. Со всех сторон на нас глазели любопытные. Интересно, сравнивал ли Сашка в тот момент свое состояние с состоянием тех людей, которых мы еще недавно водили по городу в комендатуру?
Нас выстроили у штаба, и так мы простояли минут двадцать, не меньше, пока на крыльцо не вышел начальник училища. У него был вид человека, которого по пустякам оторвали от дела.
— Лацюги! Разгильдяи с Покровки! — крикнул он и повернулся к начальнику караула: — Зачем пригнали сюда этих арестантов? Мне говорить с ними не о чем.
На крыльце появился майор Рейзер. Кивнув в нашу сторону, подполковник сказал:
— Всех до одного выпустить сержантами. Пусть кровью и потом зарабатывают золотые погоны…
Неожиданно мною овладело полнейшее безразличие. Я не испытывал никакого страха за свою судьбу…
— А пока нечего держать их на дармовых харчах, — объявил подполковник. — Сегодня же отправить на лесозаготовки! Пусть покатают бревнышки.
Он уже совсем собрался уходить, но вдруг остановился, видимо, вспомнив о чем-то, и, повернувшись к Зеленскому, спросил:
— Что это за гривы отпустили ваши молодчики? Младшим командирам прически не положены. Давайте парикмахера, и прямо здесь, — он ткнул перед собой пальцем, — всех до одного — наголо, под Котовского!
В течение 1 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.
Из сводки Совинформбюро.
15. ОПЕРАЦИЯ «ЕЛКИ-ПАЛКИ»
Пыльная каменистая дорога, извиваясь среди серых скал, вползает в ущелье. Противоположный склон его негусто порос высокоствольной тянь-шаньской елью. Издали ее вытянутые островерхие кроны кажутся лилово-синими. На пологих безлесных скатах проклевываются первые огненно-красные тюльпаны. Прямо впереди величественным небесным престолом возвышается снежная вершина, возле которой курятся облака. Откуда-то снизу доносится приглушенный расстоянием грохот реки.
Не знаю, по какой причине, но группу нашу ведет сюда не командир взвода, а старший лейтенант Чижик. И хотя дорога временами довольно крута, мы по просьбе ротного сотрясаем горы его любимой строевой песней:
Полдня мы ехали поездом, ночевали в каком-то пустом станционном пакгаузе, километров двадцать подъехали с колонной попутных машин, которая шла на строительство железнодорожной ветки, и теперь вот уже четвертый час подымаемся все выше и выше к самому поднебесью.
Тут, наверху, становится настолько свежо, что Чижик на очередном привале приказывает развязать скатки и надеть шинели. Когда я по случайности оказываюсь рядом с командиром роты, он подмигивает и треплет меня по плечу. Мне этот человек стал очень дорог. Это пока единственное звено, которое связывает меня с отцом.
Любой подходящий случай я стараюсь использовать, чтобы выведать у него новые подробности.
— Ты когда-нибудь голубей держал? — спрашивает старший лейтенант.
— Пробовал. Даже голубятню строил.
— А бруски деревянные с бульвара приволок, из ограды повытаскал?
— Точно!
— А после милиционер приходил. Было такое?
— Было, товарищ старший лейтенант, — радуюсь я.
— Видишь, какая она штука — память. Вроде бы все из нее вышибло, а потом вдруг на тебе — всплывает. Да такая мелочь, что и запоминать-то ее не стоило б, кажется. Помню, как-то сушились вечером у костра. До того весь день болотами пробирались. А уже холодно. Отец твой что-то о доме вспомнил, о тебе, к чему-то эту историю с голубятней рассказал. К чему бы… Потом вдруг полез в карман и ключ достает. Обыкновенный ключ от английского замка…
