Набат - Люфанов Евгений Дмитриевич (е книги TXT) 📗
— Это еще что за новости? С молодой женой все медует?.. Придется ему хвост прищемить... Минаков! Пиши на Лисогонова штраф.
— Сколько прикажете записать?
— Для первого раза — трешницу.
Это было в самом начале дня. А после обеда приказчик подкатил к заводским воротам на лихаче, и вместе с ним приехал солидный человек в шинели путейца, в фуражке с синими кантами, с золотым молоточком и разводным ключом на кокарде. Скрипя новыми резиновыми калошами, он размашисто шагал за Лисогоновым, семенящим мелкими торопливыми шажками, и на ходу разглаживал окладистую бурую бороду, поправлял золотые очки. Лисогонов, забегая вперед, широко распахивал перед ним двери.
— Разрешите представить, Фома Кузьмич, — инженер путей сообщения, господин начальник тяги Илларион Феоктистович Решетов.
— Решетов, — поправил его начальник тяги.
— Совершенно точно... — шаркнул ногой и коротко поклонился Лисогонов. — Господин путей сообщения... инженер и начальник... — запутался он.
Познакомился заводчик с начальником тяги, и с этого дня все тревоги и опасения Дятлова за судьбу завода развеялись вместе с легким дымком от душистых папирос нежданного гостя-путейца.
Три рубля штрафа велел на приказчика записать... Тридцать рублей наградных ему — и то мало! Железная дорога на целый год заказами обеспечивает: буксы, корпуса вентилей, балансиры, подшипники отливать. И сразу же немалый куш кредиток в задаток. Завтра контракт подписывать. И все это приказчик охлопотал.
— Сядь со мной, Егор, — позвал его к себе Дятлов, когда они проводили почтенного гостя и вернулись в контору. — Сядь, Егор... У меня, братец, все под горячую руку идет... Погоди... Сейчас с мыслями соберусь, — потер Дятлов рукой запотевший лоб. И — собрался: — Словом, так... С нонешнего дня тебя как приказчика на заводе нет, а есть управляющий заводом Егор Иванович Лисогонов... Дай я поздравлю тебя и обниму.
Оба расчувствовались, у обоих на глаза выступили слезы. Дятлов полез в карман за платком, а Егор Иванович смахнул слезу пальцем.
— Отменный оклад тебе положу... Гнедого мерина с моей конюшни возьмешь и санки ковровые, чтоб свой выезд был. Ну, а уж кучера сам наймешь... Да... — покачивал головой Дятлов, думая еще о чем-то своем. — Жалко, что так случилось... Поспешил ты, Егор... Жалко, да...
— С чем, Фома Кузьмич, поспешил?
— С женитьбой своей... Годочка два-полтора еще подождал бы, и... Было бы все у нас по-другому.
— Извините... не могу вас понять... — сосредоточился Лисогонов, готовый внимательно слушать.
Дятлов побарабанил пальцами по столу и отрывисто вздохнул.
— Ольга бы моя к тому времени подросла, в зятья бы принял тебя. Сына у меня нет... Ну, вот... Вместо него бы... Года полтора бы еще подождать тебе... Уж как там никак, а разрешил бы Дятлову архиерей дочку в шестнадцать лет замуж выдать.
Действительно, маху дал. Позарился на брагинский дом. Смешно, да и только. А был бы тоже заводчиком, на одинаковой ноге с Фомой Кузьмичом. И разве дятловские капиталы можно сравнить с чем-нибудь?! Ольга... Белобрысая, лупоглазая, пятнадцати ей еще нет, а уже расползлась, как заправская купчиха. Конечно, Варвара по сравнению с ней — красавица. Но не в этом же дело! Красавицы потом будут само собой...
— Фома Кузьмич, а Ольгу... Ольгу Фоминичну... действительно выдали б за меня?.. — затаил дыхание Лисогонов.
— Сам же я об этом сказал, чего ж спрашиваешь!
— Фома Кузьмич... — ерзал Лисогонов на стуле — В таком разе... позвольте надеяться мне... Породнимся с вами, Фома Кузьмич. Обязательно породнимся.
Дятлов пристально посмотрел на него и, подумав, что угадал его мысли, отрицательно качнул головой.
— Нет, Егор... О таком и не помышляй... Чур тебя, чур... За вдовца моя Ольга не выйдет. Наперед знай... Поговоришь с тобой так вот да еще грех возьмешь на душу... Что ты, милый... Ни-ни...
— Да я разве об этом, Фома Кузьмич?.. Избавь бог... Пускай ее живет, сколько хочет. Я говорю — как бы обратно мне разжениться... Придумаю, Фома Кузьмич, и с вами же тогда посоветуюсь.
Все мысли, какие были до этого у Лисогонова, — все они уступили место одной-единственной: как бы ему теперь разжениться?
В этот вечер у Брагиных каждый занят был своим делом. Петр Степанович сучил дратву и натирал ее варом, готовясь подшивать зятю валенки. На оттепель не надейся, и зимних дней впереди еще много; снова ударят морозы — в штиблетишках не набегаешься. Старуха вязала зятю шерстяные носки, тоже думая, что мерзнет он в нитяных. А Варя сидела и думала о том, как ей называть мужа. Егорушкой — не велит. Не Егор, а Георгий он. Сказал, чтобы Жорой звала. А нехорошо ведь! Жора — обжора, прожора...
Звякнула щеколда калитки, запертой на засов, и собачонка залилась визгливым лаем.
— Егор, должно, — собрал старик дратву с колен и остановил поднявшуюся дочь. — Сиди, сам открою.
Вышел во двор, и сразу опахнуло порывом захолодавшего ветра.
«Поскорей ему валенки надо справить, — подумал о зяте. — Вот и погода меняется».
— Кто?
— Я. Открывай.
Не Егор.
— Кто — я?
— Да я же!.. Не узнал, что ли?.. Я.
Старик Брагин стоял у раскрытой калитки и не верил своим глазам.
— Как же так?.. Какими судьбами, Лексей?..
— А вот так. Захотел — и приехал. Добрые люди убедили, что я по дому соскучился, — смеясь, говорил сын.
— Мать!.. Варюшка!.. Гостя встречайте!..
— Сынок!.. Ленюшка!.. Ах ты, родненький мой...
Обнялись, поцеловались. Мать кинулась накрывать на стол, а Варя — подогревать самовар, но Алексей сказал:
— Спать... Только спать...
— Погоди, Лексей... Слово бы хоть сказал, — остановил его отец.
— Слово? — переспросил Алексей и усмехнулся. — Ну, ладно, скажу слово... Учиться я больше не буду. А теперь спать, спать, спать. Обо всем — завтра утром.
Мать торопилась постелить ему постель, а он подложил себе на диване «думку» под голову и, сняв только ботинки, через минуту уже крепко спал. Вздохнула мать, накрыла его одеялом. Расстроенная вышла на кухню, посмотрела на мужа, а тот обреченно махнул рукой.
— Вот тебе и надежда всей жизни, утеха на старости лет. Ни доктор, ни фершал, ни коновал...
Сказал сынок слово, оглушил как обухом по голове. Спит, а ты — мучайся, думай, что такое произошло...
Лежал старик, прислушиваясь, как тихонько шмыгает носом жена. И когда только утро придет, — не дождешься.
Не спала и Варвара, дожидаясь прихода мужа. Было уже за полночь, когда он явился.
— Гера, а к нам Алеша приехал, — сообщила она.
— Что? Какой такой Гера? — передернуло его.
— Господи... Да как же мне тебя называть?.. Алексей приехал, брат.
— Это зачем?
— Не знаю... Приехал...
Лисогонов смотрел на жену, и каждое ее слово, каждое движение вызывало в нем теперь ненависть. Навязалась на его шею, спутала по рукам и ногам. Что с ней делать? Как быть? Как разжениться?..
— Ну-ка, ты... Развалилась коровой...
Лег с краю, повернувшись к ней спиной, и накипала, накипала в нем злоба. Братец приехал, — подумаешь, радость какая! Теперь все захотят на шею сесть, корми их, пои... Никого из порядочных людей нельзя в гости позвать. Кто это захочет в Дубиневку идти? Оскорблением сочтут для себя... Лошадь поставить — хорошей конюшни нет, а в старой эта брагинская кляча стоит, которой давно место на живодерне...
Высказал все это Варваре. Она заплакала.
— В чем же тут я виновата?..
— Повой еще!
Утром, когда Алексей еще спал, к Брагиным пришел квартальный городовой Тюрин.
— Имею честь доложить, что господин пристав требуют хозяина. Без особого промедления, значит.
Петр Степанович растерянно засуетился, не зная, что делать: идти ли скорей к приставу или постараться выведать что-нибудь от квартального.
— Может, чайку выпьешь чашечку?.. Пройдем, братец, сюда, не стесняйся...
Дрожащей рукой налил ему стакан водки, пододвинул наспех нарезанную колбасу, присел рядом с ним.
