Ветер удачи (Повести) - Абдашев Юрий Николаевич (книга регистрации .txt) 📗
Витька где-то на ощупь надергал охапку сухой травы, на нее мы с Сашкой расстелили мою шинель, а его и Витькину оставили, чтобы укрыться. Так и уснули втроем, тесно прижавшись друг к другу.
На своем коротком веку мы успели повидать всякие шинели. Конечно же, двубортные, слегка приталенные, цвета маренго, которые носили артиллерийские командиры, проходили у нас вне конкурса. Очень красиво смотрелись английские из тонкого сукна горчичного цвета и песочные иранские, что часто выдавались комсоставу Среднеазиатского военного округа. На грубые красноармейские мы смотрели в ту пору без должного интереса. О наших же байковых вообще не стоило говорить, потому что и шинелями-то их назвать было трудно. Но, только попав на фронт, мы поняли, что красноармейская шинель из грубого колючего сукна не имела себе равных. Она была и достаточно теплой, и не промокала в дождь. Стоило отстегнуть хлястик, и за счет глубоких складок на спине ее можно было растянуть, как гармошку. Командирская шинель — принадлежность одиночки, а красноармейская всем своим покроем рассчитана на воинскую солидарность, потому что под ней при случае может согреться не один, а по крайней мере три человека.
Если не принимать во внимание качество материи, этими же свойствами обладали и наши шинелишки. Пусть не под одной, а под двумя мы чувствовали себя совсем неплохо.
Сашка не только ест, но и спит, будто выполняет строгое предписание. Лег, подтянул коленки, придавил ухом пятерню и выключился. Витька во сне более беспокоен: вздрагивает, пытается ворочаться или вдруг начинает тихонько причмокивать языком и губами, как молочный щенок. Наверняка в этот момент ему снится что-то вкусное. В этих случаях тревожить его я не осмеливаюсь…
Просыпаюсь от непонятной тяжести, навалившейся на меня сверху, и странной парниковой духоты. Ощущение тепла и сырости, как в старой котельной с прохудившимися трубами. Чувствую, что дышать становится трудно.
Я пытаюсь подняться, чтобы стряхнуть с себя груз, по это удается лишь со второй попытки…
Снаружи было уже светло, но холодно. Я сел и огляделся. То, что представилось мне, трудно описать словами. Передо мной расстилалась белая равнина со множеством небольших холмиков, занесенных снегом. Из каждого такого холмика тонкой струйкой вился парок.
— Эй, люди! — крикнул я.
Ближайшие холмики зашевелились, и из рыхлого снега стали высовываться головы с отвернутыми и натянутыми на уши пилотками.
Мы отряхивались, как промокшие псы, торопясь поскорее натянуть на себя шинели, а лейтенант Абубакиров, раздевшись до пояса, натирал снегом лицо и голые плечи.
— Ну, чего вы поникли, как лилии долины? — смеялся он. — Если хотите, чтобы вам стало тепло, следуйте моему примеру…
На следующий день взвод заступил в караул. Мне досталась охрана штаба.
Пока я стоял на посту, снова пошел снег, да такой густой, что за два часа его навалило чуть ли не до коленей. Когда после смены мы с разводящим во главе возвращались в палатку караульного помещения, то оказалось, что на прежнем месте ее нет. К тому времени достаточно рассвело, и все же палатки нигде не было видно, словно она провалилась сквозь землю. Только курсанты из отдыхающей и бодрствующей смен бестолково бродили вокруг. Уже на месте выяснилось, что тяжелый мокрый снег завалил наше караульное помещение, и при этом бесследно пропал один человек — Сеня Голубь. Он сменился два часа тому назад, и больше его никто не видел. Лейтенант послал нас на поиски. Мы кричали, заглядывали в помещения соседних взводов, где разбуженные товарищи называли нас нехорошими словами, но все было безрезультатно. Наш начальник караула уже собирался докладывать дежурному по лагерю, когда Соломоник тихо сказал:
— Тут под снегом-таки что-то лежит. Смотрите, подтаял…
Мы дружно принялись разгребать это место, подняли стенку палатки и увидели Голубя. Сеня спал. Было совершенно непонятно, как человек не задохнулся под плотной парусиной и слоем снега. Когда его растолкали довольно бесцеремонно, он испуганно открыл глаза и спросил:
— Случилось что-нибудь, да?
— Что вы тут делаете? — вскричал обычно сдержанный Абубакиров.
— Бодрствую, товарищ лейтенант.
16 ноября. На Карельском фронте снайперы Н-ского соединения за три дня истребили 179 солдат и офицеров противника…
Из сводки Совинформбюро.
8. БОЕВАЯ ТРЕВОГА
Странное дело, в последнее время меня стали посещать сновидения. Может быть, это оттого, что все мы заметно окрепли и втянулись в жесткий режим. Но как бы то ни было, я уже который раз вижу во сне медсестру Таню. Она является ко мне под утро, гладит мою стриженую голову, и я чувствую губами мягкую кожу ее рук выше запястья и на сгибе у локтя. И от этого прикосновения начинаю таять как сосулька в тепле.
А сегодня сон был вообще фантастический. К нам в казарму пришел хромой старичок с палкой. Дневальный поднял шум, а старичок все рвался вперед и показывал на меня пальцем.
«Сюда нельзя! — кричал дневальный. — Кто вы такой?»
«Я Антабка, — отвечал старичок, постукивая себя палкой по больной ноге, — мне отрезало полстопы колесом товарного вагона. Вот так — щелк, как кузнечными клещами. А помощь оказывала сестричка Таня из санчасти. Она жена курсанта Абросимова!»
«Женька Абросимов женат? — удивляются собравшиеся вокруг. — Не может быть!»
«Вы не знаете Женьки, — смеется старичок, скромно прикрывая рот ладошкой. И вдруг я вижу, что это не старичок вовсе, а самая настоящая собака, наш ротный пес Антабка. Он помахивает хвостом и добавляет: — Это, я вам доложу, фрукт, каких свет не видывал. Он только притворяется тихоней…»
Я просыпаюсь и размышляю, к чему бы такое. Витька говорит, что собака во сне — к другу. Это и без него ясно. В училище, за малым исключением, меня окружают одни друзья. Все эти приметы — чепуха. Просто вечером мы говорили о нашей собаке, и Левка Белоусов высказал предположение, что Антабка мог запросто угодить под поезд. Ведь по прямой до товарной станции совсем близко, и там всегда отираются бездомные собаки. Я пытаюсь опять заснуть, но в это мгновение вспыхивает яркий свет, проникающий даже сквозь плотно закрытые веки, и слышится возбужденный голос дежурного:
— Тревога! Первая рота, подъем!
И где-то дальше:
— Вторая рота, подъем!
В эту перекличку врывается голос старшины Пронженко:
— Внымання! Боева тревога! А Голуб доси спыть! — В последних словах не вопрос, а привычное утверждение.
Я повисаю на руках и спрыгиваю со второго яруса на холодный пол. Тревога как тревога. Только слово «боевая», впервые прозвучавшее в устах старшины, несло в себе нечто новое. И это новое настораживало.
Тревоги! Сколько снов мы недосмотрели в те незабываемые годы, сколько часов недоспали, сколько тепла не сберегли! Тревоги стали привычными в своей неизбежной закономерности. Я как сейчас слышу волнующий медный голос трубы.
— Боевая тревога! — подхватывают возглас нашего старшины дежурные по ротам. — Боевая тревога!
Тяжело грохочут ботинки по деревянному полу казармы, выхватываются из гнезд холодные карабины. Пилотка по форме — два пальца над левой бровью. Хлопают двери. Морозный дух и пар от дыхания.
— По порядку номеров рассчитайсь!
А ночное небо над головой, словно черный полог, прошитый автоматными очередями, все усыпано звездами. В свете фонарей мельтешат серебряные иголочки облетающего с проводов инея. Судя по многим признакам, построение серьезное. Где-то у проходной слышится строевая песня, довольно непривычная в такое время. Это идет «царица полей» — пехота. Все делается быстро и четко, все давно отработано.
На столбе вспыхивает прожектор, и на площадку ложится ярко освещенный овал. Вперед выходит начальник училища:
— Товарищи курсанты! Великая Отечественная война, которую уже полтора года ведет наш народ, достигла критической точки. Близится момент великого перелома, когда наша доблестная Красная Армия погонит ненавистного врага на запад, чтобы добить зверя в его собственной берлоге. — Подполковник говорит громко и торжественно, как на параде. От его губ срывается и отлетает парок. — Сегодня необходимо сосредоточить все усилия, не останавливаясь ни перед чем. В этот исторический час Родина-мать призывает вас под свои боевые знамена. В составе курсантского полка вы отправитесь в самое жаркое место, под славный город Сталинград, и с оружием в руках будете отстаивать свободу, честь и независимость нашей любимой Советской страны…
