Люди в погонах - Рыбин Анатолий Гаврилович (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Водопровода в доме не было. Но подполковник обнаружил на кухне прикрепленный к стене новенький жестяной рукомойник, до краев наполненный свежей водой, подумал: «Тоже заботы Джабаева».
3
Через полчаса друзья сидели за столом и весело разговаривали. Соболь брал узкую бутылку с прозрачным ереванским коньяком, наклонял ее сперва над бокалом собеседника, потом над своим пластмассовым стаканчиком и торжественно произносил:
— За твое путешествие, Сергей, по тайге! Ну и за прибытие... О нет, прости. За прибытие не хочу. Желать другу причалить к такому берегу — по меньшей мере свинство.
— Почему свинство? Хороший тост, офицерский традиционный.
— Ах, ты доволен! Тогда возражать не буду. За службу так за службу. Мне все равно, — согласился Соболь. — Только я все-таки намерен адресок сменить. Серьезно.
— А это, как говорят, будем посмотреть, — мягко улыбнулся Мельников. — Ты знаешь, обещала синица море поджечь...
— Ну, синица и Соболь имеют маленькое различие. Не так ли?
— Как тебе сказать...
— Ладно, отставить синицу.
Мельников пожал плечами. А Соболь снова налил коньяку и предложил тост за дерзновенные мечты.
— Только каждый за свои, — поправил Сергей и, выпив, стал закусывать тоненькими ломтиками сочного антоновского яблока. Помолчав, спросил: — Как живешь, Михаил? Женился?
— Нет. Холостяк. Одному легче бродить по грешной земле. А что за счастье у тебя: семья в Москве, сам здесь? Роман в письмах... Не очень, по-моему, интересно. Странно, как только жена смирилась? Она ведь с характером. Я ее немножко знаю.
— Помню, помню, — сказал Мельников, многозначительно прищурившись. Ему не хотелось ворошить в памяти прошлое, но оно всплыло само по себе. Когда-то в Большом театре, еще до женитьбы, Сергей познакомил Соболя с Наташей. А через три дня девушка, еле удерживаясь от смеха, рассказала Сергею о том, как его друг бегал встречать ее к самому институту и оттуда провожал до дома, уверяя, что он готов идти за ней хоть на край света.
Мельников посмотрел в глаза Соболю и подумал: «Наверно, считает, что я об этом не знаю. А может, забыл. Ну и пусть, напоминать не буду». Он съел еще ломтик яблока, откинулся на спинку стула, сказал серьезно:
— А все же я твоей холостяцкой жизни не завидую, Михаил. Скучно, серо, холодно...
— Зато вольно, — отозвался тот. — За руку никто не держит. Но я мог бы давно жениться, — вдруг признался Соболь. — Была девушка хорошая. Адъюнктура помешала. Два года готовился, из-за стола не вылезал. Думал: поступлю, уцеплюсь за Москву, а тогда о женитьбе помышлять буду.
— Ну и что с адъюнктурой?
— Не вышло. Поехал сдавать экзамен, а мне вопросы: «К какой научной работе имеете тягу? Чем занимаетесь в этой области?» А я за всю жизнь даже статьи в газету не написал. Пришлось играть отбой. Девушка тем временем замуж вышла. Но я не жалею. Невест немало на земле русской. Сейчас у меня одна надежда на перевод. Уеду в большой город, а там...
Он сидел такой же, как прежде, высокий, костистый, с длинным красным лицом. Если бы посмотрел на него незнакомый человек, подумал: «Бежал, наверно, или только что поднимал очень тяжелое». А Мельникову казалось другое: будто охватило однажды пламя горячими языками лицо Соболя да так навсегда и оставило на нем свои следы.
Мельников был немного ниже ростом, но гораздо плотнее и шире своего собеседника. Вот он расстегнул ворот рубахи, чтобы посвободнее вздохнуть. Грудь коричневая. Плечи развернуты. На руках тугие бугры мускулов.
Соболь не без зависти любовался другом. А когда поднялись из-за стола, похлопал его по плечу, сказал откровенно:
— И никак ты не стареешь, Сергей. На других Дальний Восток следы оставляет, а тебя хоть снова жени.
— А зачем стареть, какой интерес?
— Погоди, погоди, — остановил его Соболь. — С нашим управляющим поработаешь, вспомнишь маму.
— Что, суровый?
— Дышать не дает. Но зато порядочек держит отменный. Начальство довольно. Словом, поживешь — увидишь. А сейчас... — Соболь взглянул на часы, — как раз время сыграть в бильярд. Пойдем. Клуб наш посмотришь. С библиотекаршей познакомлю. Славная такая — Олечка. Похожа на пушкинскую.
Мельников рассмеялся:
— Значит, по Ольгам ударяешь. Ну-ну, холостяку можно. А мне — вроде не с руки. Вот насчет бильярда не против. Только знаешь... Как-то сразу с корабля на бал...
— А что? Спать ляжешь?
— Спать не хочу. В дороге надоело. Может, посидим еще, в шахматы сыграем?
— О нет, — махнул рукой Соболь, — не силен. И, признаться откровенно, не люблю. Шары гонять — куда веселее. Пойдем. — Надевая китель, он взглянул на подоконник, увидел тетради, прочитал: «Записки командира батальона». — Что это у тебя?
Потом перелистал несколько страниц, пробежал быстрым взглядом по ровным строчкам, удивленно спросил:
— Мемуары, да?
Мельников отрицательно покачал головой.
— А что же, диссертация? — допытывался Соболь, продолжая листать страницы.
— Нет, — сказал Мельников. — Это просто записки.
— Совсем не просто. Думаешь, не понимаю? Все понимаю, Серега. Это же труд, дерзание, талант!..
— А ты не смейся. Меня ведь не смутишь.
— О, это я знаю, — согласился Соболь. — А насчет таланта говорю без смеха. Я помню, как ты очерки в журнале печатал. Даже слышал, как тебя начальник академии расхваливал. Разве не правда!
Мельников молчал.
— Скромничаешь? Может, правильно делаешь. Говорят, что скромность украшает людей. Только я уверен: одна скромность ничего не стоит. Нужно кое-что еще.
— Правильно, — согласился Мельников, — нужны еще некоторые человеческие качества.
Соболь сделал вид, что не понял реплики, и продолжал перелистывать страницы.
— Талант, честное слово, талант, — повторял он с нарочитой серьезностью. — А в общем, записки, кажется, солидные. И как ты успеваешь? Ведь служба, переезды? Не представляю. Упорный ты, Серега.
— Не торопись расхваливать, — сказал Мельников, забирая тетрадь из рук Соболя. — Ну, пойдем в клуб, а то возьму и раздумаю.
— Идем, идем...
Вышли на улицу. После яркого электрического света темнота казалась непроницаемой. Соболь достал из кармана фонарик, и желтый кружок света побежал по узкой, посыпанной мелким гравием тропке.
— Да, не очень весело, — заметил Мельников, оглядываясь по сторонам.
— Обожди, подойдет зима да разыграется степняк — на белый свет не взглянешь.
— Не пугай ты меня, Михаил.
— Хорошо, хорошо, больше не буду.
Соболь взял товарища под руку и вывел на дорогу. Так они дошли до белого здания, из высоких окон которого на жухлую траву падали квадраты яркого света. Сняли шинели, фуражки. Соболь открыл дверь в библиотеку, громко крикнул:
— Олечка, привет!
— Здравствуйте, — ответила невысокая молодая женщина в темном халате.
— Представляю нового читателя, — кивнул Соболь на Мельникова. — Мой старый друг. Прошу любить и жаловать.
— Очень хорошо, — отозвалась женщина, подав Сергею руку. В ее по-девичьи стройной и гибкой фигуре, в синих глазах, в чертах нежно-розового лица и в локонах со вкусом уложенных светлых волос было много привлекательного.
— Что ж, книги выбирать будем?
— Не угадали, Олечка, — бесцеремонно ответил за товарища Соболь. Он подошел к ней ближе, склонился к маленькому розовому уху. — Не будьте строги, пустите нас в бильярдную.
— Пожалуйста. — Вынув из ящика стола ключ, она пошла открывать соседнюю с библиотекой комнату.
Глядя на Ольгу Борисовну, Мельников почему-то подумал о Наташе. Когда теперь они встретятся? Сколько предстоит еще пережить беспокойства с этими переездами. «Сегодня же напишу ей письмо, — твердо решил Сергей. — Объясню все откровенно: и как сел в самолет, рассчитывая выиграть время, чтобы побывать в Москве, и как чуть было не опоздал к новому месту службы из-за того же самолета. Не может быть, чтобы она не поняла меня».
