Последний прыжок - Мильчаков Владимир Андреевич (книга бесплатный формат .TXT, .FB2) 📗

— Пятеро, которых красные собаки ранили перед перевалом, не могут быть воинами. Трое из них уже слышат звук трубы Азраила, а двое, даже выздоровев, смогут только жрать. Воинами они не будут.

— Трех, которые очень плохи, отдать дехканам. Пусть похоронят их в своем кишлаке, как честных воинов газавата. А два остальные откуда?

— Один из Кассан-Сая, другой из Тюря-Кургана.

— Пусть возвращаются домой и передадут кассан-сайскому и тюря-курганскому муллам мое распоряжение: выслать взамен каждого из них по два джигита. Идем.

В сопровождении Эффенди, муллы Мадраима и Атантая Насырхан вышел из юрты и сел на подведенного ему коня. Атантай почтительно и осторожно подсадил его. Джигиты начали сворачивать юрту, а тем временем Насырхан-Тюря со своей свитой подъехал к толпе дехкан. Увидев подъезжающего главаря газавата, дехкане покорно опустились на колени.

— Мусульмане! — обратился Насырхан-Тюря к толпе. — На вас еще не обрушилась десница воинов газавата, но вы уже почувствовали, что она может жестоко карать тех, кто нерадив в вере, кто не будет поддерживать нашего святого дела. Вчера вы непочтительно отказались выполнять требования моего уважаемого друга Истамбека, не дали джигитов в мое войско, и в наказание вас привели сюда. Ваш кишлак еще не сожжен. Жены и дочери еще не обесчещены, они еще не познали ярость воинов газавата? Ваши дети еще смеются, а не плачут кровавыми слезами?

По коленопреклоненной толпе пронесся вопль ужаса. Дехкане на коленях поползли к Насырхану-Тюре, начали целовать стремена и полы его халата:

— Смилуйся!.. Мы будем покорными!.. Не жги кишлак!.. Не мучь детишек!..

Насырхан-Тюря несколько мгновений с удовлетворенным видом слушал мольбы дехкан. Затем, вытянув вперед руку с зажатой в кулаке нагайкой, громко заговорил:

— Я тогда поверю, что вы опомнились и встали на правильный путь, когда вы торжественно пообещаете выполнить то, что я от вас потребую.

— Все выполним! — пронеслось по толпе.

— Приказываю завтра же послать от вашего кишлака в мое войско сорок джигитов на хороших конях, вооруженных саблями. Слышали?

— Слышали, — покорно ответили дехкане.

— Джигитов передадите мулле Мадраиму. Он приведет их ко мне.

Тимур, освободившись от обязанностей часового у юрты, подошел к двум отдельно стоящим около своих лошадей басмачам. У первого из них голова была забинтована так, что виднелся только один глаз, у второго, кроме повязки на голове, перевязана рука. Этот немолодой басмач, одетый в сильно поношенный халат, был бос.

— Кто из вас из Тюря-Кургана? — громко спросил Тимур басмачей.

— Я, — ответил немолодой.

— Когда думаешь приехать домой?

— Как велит аллах! Если будет все благополучно, завтра к вечерней молитве.

— Что ж ты так босой и приедешь домой после похода?

— Такова воля аллаха.

— Слушай. У меня к тебе просьба. Если исполнишь — получишь сапоги.

— Говори.

— Поезжай вначале в Наманган, там на въезде с Кассансайской дороги, первая калитка справа, живет брат муллы Таджибая, Ахмедбай. Скажи ему, что тебя прислал Сабир, сын Мухаммеда Палвана. Скажи ему, что исполнились все самые лучшие мои мечты, что я воин газавата, и благородный Насырхан-Тюря приблизил меня к своей особе. Скажи, что если он хочет повидаться со мною, то пусть через два дня приезжает в Ренжит, но пусть привезет богатые подарки благородному Насырхану-Тюре, его друзьям Мадумару и Истамбеку, а также новому другу Насырхана-Тюри — Эффенди. Не забудешь?

— Не забуду, — заверил Тимура басмач. — Ты Сабир, сын Мухаммеда Палвана, достиг всего, чего хотел. Пусть приезжают к тебе на свидание в Ренжит и везут подарки благородному Насырхану-Тюре и его друзьям Мадумару, Истамбеку и Эффенди.

— Эффенди, новому другу Насырхана-Тюри, — поправил басмача Тимур.

— Новому другу Насырхана-Тюри — Эффенди, — повторил басмач.

— А про сапоги?

— Не торопись. Ахмедбай угостит тебя пловом и будет расспрашивать обо мне. Можешь рассказать все, что знаешь, Ахмедбай — наш человек. Скажи ему, что я подарил тебе сапоги, которые стоят в дальней комнате в большой нише. Понял?

— Все понял. Исполню все, как ты велел, — уверил Тимура обрадованный басмач.

— Не забудь напомнить, что подарки должны быть богатыми.

— Не забуду. Чтобы быстрее обрадовать своего друга, я буду в Намангане не к вечерней, а к полуденной молитве, — пообещал басмач, карабкаясь в седло. — Так сапоги-то, говоришь, не очень рваные?

— Почти новые, полгода не носил, — помогая басмачу сесть в седло, успокоил его Тимур. — Носи на здоровье. Не забудь, что через два дня я жду Ахмедбая с подарками.

— Не забуду, — отъезжая, крикнул на прощание басмач и ударил коня нагайкой.

9. На клинок

В предгорьях Чаткальского хребта было не по-осеннему тепло. Холодные ветры еще не прорвались сюда, и дожди, постоянные спутники осени, задержались где-то по ту сторону горного хребта.

Стояло раннее утро. Дорога в предгорье была пустынна. Тишину нарушало только звонкое чириканье птиц.

За привалком, в густых зеленых зарослях укрылась большая группа спешенных кавалеристов. Красноармейцы молча лежали на земле около своих лошадей, держа в руках поводья. Не было слышно ни говора, ни смеха, ни дымились самокрутки. Бойцы внимательно прислушивались к тишине, готовые при первом сигнале тревоги взлететь в седла.

На вершине привалка с биноклями в руках, скрытые кустами пихтача, лежали Бельский и Ланговой. Шагах в трех позади них прикорнули двое связных.

Из-за отдаленных вершин горных гигантов неторопливо поднималось солнце. Бельский, взглянув на часы, встревожился:

— Угневенко что-то задерживается. Не запорет ли он операцию?

— Не запорет, — хладнокровно ответил Ланговой. — Угневенко мужик опытный.

— Лучше бы нам самим в обход пойти, — усомнился Бельский.

— Наоборот, — не отрываясь от бинокля, бросил комбриг, — Угневенко лучше меня проведет людей по крутизне, в обход Насырхану. Он здешние горы хорошо знает, а я в этом районе впервые.

— Да и здесь-то ты напрасно. Комэск в строю поедет, а ты людей в атаку поведешь.

— Ну это ты брось, — опустив бинокль, обернулся к Бельскому Ланговой. — Со мной бойцы в сабельную атаку дружнее пойдут. Ведь у Насырхана человек триста сейчас, а у нас всего полусотни. Неожиданным ударом надо брать. На клинок… — Чуткое ухо комбрига уловило какой-то звук. Отвернувшись от Бельского, он поднес к глазам бинокль и внимательно вгляделся в дальний конец дороги.

А там втягивалась в предгорье группа конников человек в пятьдесят. Некоторое время Ланговой молча рассматривал приближающийся отряд, затем сообщил Бельскому, хотя тот и сам прильнул к биноклю:

— К Насырхану подкрепление идет. Уже вторая группа. Какой-то старый хрен за командира.

— И эту пропускать будешь? — спросил Бельский.

— Обязательно. Не начинать же сабантуй без времени! — Опустив бинокль, Ланговой повернулся к одному из связных и приказал:

— Жарь вниз к бойцам. Чтоб ни звука! Пусть замотают головы лошадям, зажмут храпы.

Связной соскользнул вниз, к отряду.

— Значит, сейчас у Насырхана наберется человек четыреста, — пересчитав в бинокль подъезжающих басмачей, проговорил Бельский.

— Хрен с ним, — отрывисто бросил Ланговой. — Соберутся в кучу — бить легче. Надоело по ущельям за мелкими бандами гоняться.

Мимо привалка потянулась группа конных дехкан, мобилизованных басмачами. Лица людей были хмуры. Большинство мобилизованных вооружены охотничьими ружьями, у некоторых — пики. Впереди ехал мулла Мадраим. Как раз против того места, где лежал Бельский и Ланговой, мулла, повернувшись в седле, крикнул басмачам, явно подражая Насырхану-Тюре:

— Правоверные! Ренжит близко. Благородный Насырхан-Тюря ожидает нас. Примите вид настоящих воинов газавата. Пусть на лицах ваших благородный Насырхан-Тюря увидит веселье и радость.