Советский русский рассказ 20-х годов - Бабель Исаак Эммануилович (библиотека книг бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
Касаясь проблемы развития лирической прозы в советской литературе, Э. Бальбуров, в частности, пишет: «В конце 1920-х — начале 1930-х годов ослабление сюжетности, распространение свободных повествовательных структур очеркового типа становятся характерной приметой советской прозы, переживавшей переходный период. […] В лирических повестях 1930-х годов, таких, как «В стране семи весен» И. Катаева, «Когда цветет виноград» и «30 ночей на винограднике» Н. Зарудина, «Женьшень» М. Пришвина, ярче выражена очерково-публицистическая струя. Существенное влияние на стиль лирических произведений 1930-х годов оказала предшествовавшая им орнаментальная проза […] А. Белого […] Б. Пильняка […] Вс. Иванова […] М. Булгакова […] Б. Лавренева […] Ю. Тынянова и др. В лирических повестях Н. Зарудина и М. Пришвина проявились и романтический характер мировосприятия орнаменталистов, и особенности их художественной речи. Установка писателей-орнаменталистов на самоценное, эстетически значимое слово, предельная концентрация его выразительных возможностей прежде всего приводили к субъективизации авторского повествования. Обилие тропов и традиционных языковых сочетаний, метонимии и «реализации» метафор, повторы и лейтмотивы — вся эта стилистика орнаментальной прозы в своем предельном выражении являлась не чем иным, как одноголосым поэтическим языком лирики» (Бальбуров Э. А. Поэтика лирической прозы: 1960–1970-е годы. Новосибирск, 1985. С. 57–59).
Вплоть до последнего времени оценки творчества Н. Зарудина зачастую были отмечены печатью необъективности, что объясняется в первую очередь предвзятым, традиционно-стереотипным отношением ряда исследователей к деятельности и творческой программе литературной группы «Перевал». Так, в «Истории русского советского романа» говорится: «Перевальцев многое роднило с реакционными утопиями неоруссоистов […] с их интересом к экзотическим, не разбуженным современной цивилизацией народам и горестными ламентациями по поводу канувшего навсегда в прошлое «золотого века». […] Их взоры манило прошлое, даже если оно отмечено гниением и тленом (повесть А. Зуева «Тлен», 1927, рассказ Н. Зарудина «Древность», 1930). […] Отсюда неверие в возможность коренного переустройства жизни, преклонение перед стихийной силой частнособственнического уклада» (История русского советского романа. М.; Л., 1965. Кн. 1. С. 411–412). «Хотя «перевальцы» и прикрывали свою идейную дряхлость покрывалом романтики, сентиментальным пейзанством, они не в силах были создать что-либо значительное и новое. «Перевальский» роман с его усадебным эпигонством уже по форме напоминал разношенный башмак дореволюционной «психологической» прозы («На винограднике» Н. Зарудина)» (Ершов Л. Ф. Русский советский роман: (национальные традиции и новаторство). Л., 1967. С. 117).
В 70–80-е годы интерес к искусству писателей, подобных Н. Зарудину, М. Пришвину, возрастает, все отчетливее осознается актуальность проблем, поднимавшихся в их творчестве. Одной из важнейших в творчестве Н. Зарудина исследователи называют проблему «человек и природа»; природа при этом понимается не только как флора и фауна, но как мир в целом, бесконечный во времени и пространстве, частью которого является человеческая цивилизация. Кроме того, природа — это и «часть» самого человека, биологическая, физиологическая основа его личности: речь идет о взаимоотношении сознательного и бессознательного, «социального» и «природного» в человеке. «Мир природы входит в прозу Зарудина в той же функции, что и в его поэзию, являясь основой мироощущения автора и его героев, как у М. Горького, М. Пришвина, К. Паустовского» (3амостик Ч. А. Художественные искания Николая Зарудина. С. 9). «В лучших своих рассказах — «Закон яблока», «Снежное племя», «Спящая красавица» — Зарудин естественно соединяет остросоциальное и природоведческое. Способом их соединения нередко становится любовная коллизия» (Кривцов В. Земная высота (о прозе Николая Зарудина) //3арудин Ник. Путь в страну смысла. М., 1983. С. 7).
Вошло в сб.: Страна смысла. М., 1934. Печатается по изд.: Зарудин Ник. В народном лесу. Повесть и рассказы. М., 1970.
В рассказе «Закон яблока» «чутким художником уловлено во всех своих оттенках то зыбкое состояние природы, что бывает на стыке поздней осени и ранней зимы. А заодно — и состояние молодого сердца, когда от незамысловатого, может быть, даже слегка черствого любопытства к случайному спутнику оно переходит к любви и становится преображенным, предельно впечатлительным, согласно отзывается на мельчайшие перемены в природе» (Дынник В. [Вступительная статья] //3арудин Ник. Закон яблока. Рассказы. М., 1966. С. 19).
Ч. Замостик, предпринявшая подробный анализ рассказа Н. Зарудина, поясняет его философскую проблематику: «Падение яблока когда-то для всех обнаружило, что движение навстречу друг другу двух антагонистических тел не только закономерно, но и целесообразно, несмотря на то что падение одного из них есть смерть. Смерть целесообразна, потому что она — результат естественного движения жизни, результат взаимного тяготения. […] В утверждении смерти как закона жизни великая гармонизирующая сила ньютоновского яблока. Гармонично, в полном соответствии с «законом яблока» живет в рассказе природа» (Замостик Ч. А. Где жизнь — движенье: (проблематика и поэтика рассказа Н. Зарудина «Закон яблока»)//Анализ отдельного художественного произведения. Л., 1976. С. 65).
С этой проблемой связаны, по мнению исследовательницы, социально-нравственные и психологические проблемы рассказа. «Родилось и выросло новое поколение, имеющее право на чувства, но отрицающее их и мечтающее только о героическом. В жизни два полюса. Неумолима власть «закона яблока». Конфликт Ланге — Надя в чем-то близок конфликту личное — общественное, поставленному Ф. Гладковым в романе «Цемент» в образе Даши Чумаловой. Чем-то напоминает рассказ и проблематику «Зависти» Ю. Олеши и «Сорок первого» Б. Лавренева. […] Руководствуясь только разумом, логикой, что вполне закономерно для целенаправленной жизни, Надя подвержена опасности превращения в свою противоположность. Все проверяя вопросом пользы зачем? (а это любимое слово Нади), легко можно впасть в другую крайность — мещанство. […] Развитие действия есть процесс медленного постижения Надей другой, чувственной стороны жизни, постижения красоты природы и неразрывно связанного с природой Ланге. Характер Нади претерпевает в рассказе эволюции от логически выверенных, сугубо предопределенных рассудком поступков до единства разума и чувства» (там же, с. 72–74).
(Комментарии составила Н. И. Дужина)
Начал писать до революции.
В 20-е годы выходят сборники рассказов: Лимонада. Рассказы. М., 1925; Маленькие рассказы. М., 1929; и др.
Со статьями о творчестве Е. Зозули выступают Ю. Соболев (Прожектор. 1924. № 12), М. Кольцов (На литературном посту. 1926. № 7), М. Беккер (На литературном посту. 1929. № 14) и др. В 1928 г. выходит сборник работ, посвященных писателю: Е. Зозуля. Статьи и материалы. Л., 1928.
Анализируя творчество Зозули, современная ему критика выделила две группы произведений, каждой из которых соответствуют своя тематика и проблематика, определенный жанр и стиль. С одной стороны, это «фантастические утопии», аллегории на темы человеческой истории, «философские сказки». К ним относятся «Рассказ об Аке и человечестве», «Гибель Главного города», «Граммофон веков» и др. С другой стороны — произведения на темы повседневности, на темы чисто бытовые. К данной группе относится и рассказ «Лимонада».
Впервые — 30 дней, 1925, № 2; вошло в сб.: Зозуля Е. Лимонада. Рассказы. М., 1925.
Печатается по изд.: Зозуля Ефим. Я дома. Рассказы. М., 1962.
Критик М. Беккер назвал рассказ характерным для Е. Зозули, отражающим гуманистический пафос творчества писателя. Л. Гроссман (Гроссман Л. Путь беллетриста//Е. Зозуля. Статьи и материалы) указал на тематическую связь этого рассказа с русской классической литературой — «Холстомером» Л. Толстого и рассказом А. Куприна «Изумруд».
