Алитет уходит в горы - Семушкин Тихон Захарович (лучшие книги онлайн TXT) 📗

— Я убежала от него и не вернусь в Энмакай. Наверно, он захочет приехать сюда и отбить меня. Очень злым стал.

— Ничего, Тыгрена. Здесь он будет кротким, как заяц. Мы его отсюда выставим так, что он не забудет этого до самой смерти.

— Не знаю… У Айе яранга здесь есть?

— Да, конечно. Вот рядом со мной его комната.

Теперь Наталья Семеновна прислушивалась к непонятному разговору, следя за выражением лица Тыгрены.

— Андрюша, переводи, пожалуйста, дословно все, что говорит она. Ты сам все равно никогда не поймешь женщину.

— Учись сама говорить.

— Андрей Михайлович, вы говорите глупости. Вы отлично знаете, что за один день я не могу овладеть языком. Право, я была лучшего мнения о вас, вспыхнув, сказала Наталья Семеновна.

— Подожди, подожди, Наталья Семеновна. Мне не хочется прерывать разговора с ней.

— У меня трудная жизнь, — рассказывала Тыгрена. — Сколько зим она тянется! Постоянно сердце хочет кричать от боли. Сколько раз я хотела зарезать себя!..

Вошли Лось и Айе.

— Вот это не дело. Там люди собрались, а вы уединились, — сказал Лось.

— Никита Сергеевич, и здесь важное дело, — сказал Андрей, с улыбкой глядя на Айе. — Тут свадьбой пахнет.

— Замечательно! Люблю гулять на свадьбах. Это Тыгрена? Здравствуй, Тыгрена. — Лось с веселой улыбкой подал руку Тыгрене, она испуганно протянула ему свою.

Лось говорил с ней мягко, ласково, а Айе, наблюдая за ними, испытывал сладчайшие минуты в своей жизни. Ноги его задрожали от переполнившей сердце радости, и Айе сел на пол в своем новом костюме.

Лось смеялся, шутил. Таким Тыгрена еще никогда его не видела, она думала, что этот человек, носивший бороду, не умеет смеяться.

— Ну что же? Женитьбенную бумагу будем делать, — сказал Лось и, увидев Айе, сидящего на полу около двери, широко развел руками: — Дружище! Что же ты сидишь так? В Москве, что ли, научился?

— Я забылся, — смущенно проговорил Айе.

Пришли Ярак и Ваамчо.

— А где же Мэри? — спросил Лось.

— Она теперь всю ночь будет угощать приезжих. Очень ей это нравится, — сказал Ваамчо.

— Ну, добре. Садись, Ваамчо.

Но Ваамчо чувствовал себя стесненно. Он думал, что Айе и Ярак перестали быть его товарищами, они были в русских одеждах.

— Раздевайся, Ваамчо. Будешь моим гостем, — предложил Андрей.

Смущаясь, Ваамчо тихо сказал:

— Учитель дал мне рубашку, а я второпях забыл ее надеть.

— Ах, вон что! Ну, пойдем сюда.

Они зашли в комнату Айе, и вскоре Ваамчо вернулся в рубашке и пиджаке.

Увидев его в этом наряде, Тыгрена звонко рассмеялась.

Глава шестнадцатая

Прибывшие на праздник гости бродят по новостройке толпами. Они все разглядывают с любопытством. Сколько здесь дерева! Из каждой дощечки можно сделать весло, каждая щепочка — большая ценность в этой безлесной стране.

Внимание гостей привлекают два огромных дома, которые так неожиданно выросли здесь. Прибрежная полоса извечно была вотчиной несметных стай уток: белокрылых, вилохвостых, серебристых. Бойкие кулички спокойно бегали здесь по намывному песку.

В стороне от моря пролетали другие «дачники»: лебеди, белые и голубые гуси, рогатые жаворонки, пуночки, подорожники. Тихие, спокойные места!

И вот этот берег завален бревнами, досками и разными строительными материалами.

С тех пор как ушли корабли, ежедневно эти тихие места оглашаются стуком топоров, визжанием пил, говором советских людей. Необычно стало на этом берегу.

Доктор Петр Петрович стоит в толпе охотников и, показывая бумажную мишень Осоавиахима, тыча пальцем в нарисованные круги, с возбуждением говорит на общедоступном языке:

— Пух! Пух!

Охотники смеются и отрицательно покачивают головами. Они стоят с винчестерами в руках, готовясь к состязанию в стрельбе. В стороне, поблескивая донышками, лежат бутылки.

К доктору подходит пожилой охотник и рукой отстраняет бумажную мишень. Показывая на бутылки, он очень серьезно говорит:

— Голова тюленя лежит на воде, как бутылка на снегу. Бумага — плохо, а бутылка — хорошо. Она все равно что тюлень на воде.

Но доктор упорно и настойчиво твердит свое:

— Пух! Пух!

Кое-где уже раздаются ружейные выстрелы — это идет тренировка.

Пришли Лось, Андрей, Ярак, Айе и Тыгрена с Натальей Семеновной. Хочется быть веселой и Тыгрене, но какое-то чувство неуверенности в своих поступках тяготит ее. Слишком много любопытствующих глаз.

Вот стоит толпа нарядно одетых женщин. Заметив Тыгрену, они зашушукались, и Тыгрена хорошо знает, что они шепчутся о ней. Женщины сами не знают, как отнестись к поступку Тыгрены. Даже старики и те пришли в замешательство: как оценить бегство Тыгрены под защиту русских? Она нарушила обычай народа, но ведь и сам Алитет нарушил его, когда отнял ее у Айе. Русские, должно быть, одобряют поступок ее: вон как приветливо разговаривают с ней.

Ильич стоял в сторонке и неотрывно следил за лицом Тыгрены. Наконец он подошел к ней и заговорил:

— Тыгрена, эти русские — справедливые люди. Они искатели правды. Ты ведь давно была предназначена в жены Айе. Вот русские тебе и помогут.

Тыгрена внимательно слушает старика, и радостное чувство охватывает ее все более и более. Она улыбается.

— Спасибо тебе, Ильич. У тебя доброе сердце.

— Иди. Тыгрена, состязайся. Ты ведь хорошо стреляешь.

Охотник уже сидел на снегу, высоко подняв колени, — упор при стрельбе.

— Тыгрена, вот тебе ружье, очень хорошее ружье, — предложил Айе.

Тыгрена волновалась, глаза ее заблестели. Она внимательно осмотрела винчестер, пощупала мушку и возвратила его Айе:

— Я не буду стрелять, Айе, Чужое ружье. Промахнешься — люди смеяться будут.

— Это хорошее ружье, мое ружье.

— Нет! И без того люди слишком много разговаривают обо мне. Стреляй сам.

Выстрелы уже гремели. Охотники с нетерпением ожидали своей очереди. Ведь, кроме почета и всеобщего признания, победитель в соревновании получит примус, банку керосина и десять пачек патронов!

С замиранием сердца каждый прицеливался а свою бутылку. Ружейный гул наполнял сердца охотников радостью. Уже отгремело свыше трехсот выстрелов, как бы салютуя новому празднику на этих холодных берегах.

Парни бегают к бутылкам и громко выкрикивают имена охотников, попавших в цель. Волнение все более и более охватывает людей.

— Айе, — вдруг сказала Тыгрена, — пожалуй, давай мне ружье.

— Бери, бери! — Айе с радостью подал ружье. — Ваамчо попал только два раза, а нужно три.

Садясь на снег, Тыгрена посмотрела на Ваамчо и, смеясь, сказала:

— Эх ты, Ваамчо! Примус потерял.

Ваамчо смутился и промолчал.

Раздался выстрел Тыгрены, и Айе стремительно побежал проверить.

— Есть, есть! — радостно кричал он. Айе отступил от бутылки на шаг и закричал: — Стреляй еще!

— Уйди подальше. Дрогнет рука — беда будет! — крикнул кто-то из толпы.

— Стреляй, стреляй, Тыгрена! — настойчиво кричал Айе, веря в глаз Тыгрены, как в свой.

После второго меткого выстрела Айе схватил бутылку и, на весу подставляя донышко ее, крикнул:

— Так стреляй, Тыгрена! В руке пусть будет бутылка!

Тыгрена молча опустила ружье.

— С ума сошел этот парень! — с укоризной сказал Ильич. — Заставьте его положить бутылку на снег.

Раздался третий выстрел — и пуля прошла мимо цели.

— Глаз испортил мне Айе, — недовольно сказала Тыгрена.

Ваамчо сочувственно улыбнулся ей.

В полдень начался бег на собаках. Десятки нарт стояли наготове в один ряд. Псы скулили и нетерпеливо рвались вперед.

Они запряжены по-праздничному: не длинной вереницей, а веером. В корню каждой упряжки по четыре собаки, дальше — по три, потом — по две, и впереди — вожак. У всех по десяти собак. В такой упряжке их можно нахлестывать кнутом.

С возрастающим возбуждением громко переговаривались люди, бурно взмахивали руками, спорили, стараясь предугадать исход состязания.