Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна (полная версия книги txt) 📗
— Ирис, — сказал Оскар.
Ирис рассеянно подняла веки.
— Да?
— Говорят, что где-то есть озеро, со дна которого слышится колокольный звон. Поедем туда?
Ирис не ответила.
Оскар вздрогнул. Почему его преследуют озера? Чтобы избавиться от воспоминаний о сне, он деловито произнес:
— Пойдем, здесь душно и шумно.
Потом они немного побродили по пустынным улицам, где по уже просохшему и чистому асфальту первый апрельский ветер гнал редкий снежок.
Оскар проводил Ирис на автобусную остановку. Его неодолимо тянуло в УУМ. Он решил сегодня еще раз нарушить распорядок — но, может быть, это уже не каралось так сурово, как раньше, потому что Луклоп доверил ключи от УУМ'а всем начальникам отделов.
Не зажигая света, Оскар направился к лестнице, ведущей в подвал, и стал спускаться по ступенькам, покрытым мягкой ковровой дорожкой. Словно из-под земли доносилась нежная музыка. Может быть, Луклоп велел установить над бассейном какую-то таинственную музыкальную машину?
Оскар, крадучись, двигался вперед, пока не дошел до перегородки. Ему открылась странная картина. На берегу бассейна сидел Ээбен с карманным роялем в руках и наигрывал вальс. Его дочь, в школьной форме, в сползающих чулках в резинку, с торчащими косичками, раскинув руки, старательно танцевала на белом краю бассейна.
Оскар смотрел, как зачарованный. Кто знает, сколько времени они провели здесь таким образом, во всяком случае, не похоже было, что они собираются уходить. Закончив одну мелодию, Ээбен начал новую. Девочка танцевала в темпе, легко и ритмично. Пока Оскар украдкой наблюдал за ними, Ээбен не перемолвился с дочкой ни единым словом.
Оскар тихонько поднялся наверх и стал ощупью пробираться по темным коридорам к наружной двери. И, кажется, — вовремя, ибо вдалеке послышались гулкие шаги Луклопа. Это была странная и нереальная поступь, будто переступали только ноги, управляемые бессвязными мыслями, сам же он, этот волевой Луклоп, находился где-то не здесь.
На пустынной улице Оскар вытянул перед собою руки и сделал несколько танцевальных па. Белые полоски снега, подгоняемые ветром, перекатывались через носки его ботинок.
— Ирис, — произнес Оскар.
Он был уверен, точнее, он надеялся, что Ирис в этот момент вздрогнет, где бы она сейчас ни находилась — в автобусе, или уже дома в обществе Пярта Тийвеля и Ролля.
На сей раз ее уравновешенность объяснялась военной хитростью. На следующее утро разыгралось сражение. Во время семейного кофе лицо Агне вдруг пошло пятнами и она сказала:
— Этой мерзости пора положить конец!
Ни Керту, ни Оскар не решались спросить, что подразумевала Агне, говоря это. Оба виновато уставились в чашки. Унизительное чувство страха парализовало Оскара. Не направлена ли эта внезапная злоба Агне, злоба, за которой угадывалась угрожающе клокочущая ярость, против него или Керту?
— Сегодня ты в школу не пойдешь, — объявила Агне дочери.
— Я не могу пропускать занятий, — воскликнула Керту. Она пространно заговорила о контрольных работах, собраниях и еще о чем-то. Керту знала, что иной раз такие рассказы могут утихомирить Агне. Керту стремилась любой ценой развеять ее подозрения. Да, подумал Оскар, забыв о недавнем страхе, дети такой матери, которая требует по отношению к себе дипломатии, обязательно будут ораторами.
— Меня это не интересует, — отрезала Агне. — Мы с тобой идем к врачу.
— Зачем? — испугалась Керту.
— Она же не больна, — вмешался Оскар.
— Дурачье, — пробормотала Агне. — Я хочу, чтобы ее проверили. И тогда начну действовать.
— Ты что, с ума сошла? — заорал Оскар.
— Мама, образумься, — пролепетала бледная, как смерть, Керту.
— Нет, вы меня не переубедите. Довольно! Я только и слышу, что Керту ходит с каким-то старикашкой. Ее всюду видели. Во всех ресторанах и кафе. В последний раз даже в этом ужасном «Форуме», — объявила Агне с глубоким вздохом.
Керту, прищурив глаза, смотрела на Оскара.
— Конечно же, это Тармо разбил окно, — сказала Агне. — Разве не логично? Он серьезный парень и презирает легкомысленных пташек.
— Выбирай слова, когда говоришь о своем ребенке, — буркнул Оскар. Он боялся вмешаться решительнее. Он не знал степени выдержки Керту. Может быть, девчонка выложит все: и про свой сговор с Пяртом Тийвелем, и про отношения Оскара с Ирис.
— Слышишь, отец просит тебя обращаться вежливее со своим ребенком, — насмешливо сказала Керту, и ее лицо приняло жесткое выражение.
— Будьте разумными, — произнес Оскар стандартную фразу и поднялся из-за стола.
Он просто-напросто бежал из дома. Парадная дверь и калитка со стуком захлопнулись за ним. Со стороны элеватора доносилось резкое гудение. В утреннем небе кружили вороны, птицы спешили спрятаться в кронах сосен, карканье их сливалось с гулом.
Оскару хотелось как можно быстрее и как можно дальше уйти отсюда. Он боялся, что Керту не сможет противостоять Агне. Было очевидно, что девочка, чтобы избежать унизительного похода, раскроет карты. Конечно, Оскар не мог представить себя на месте Керту, но предполагал, что у нее нет выхода. Придется чем-то расплачиваться ради сохранения собственного достоинства. Какое это имеет значение, что знакомство с Пяртом Тийвелем она завела в первую очередь из-за Агне. Душевный покой Агне и без того был нарушен, хотя и по непредвиденной причине. Кто мог предположить, что в городе пойдет такой трезвон, когда увидят Керту вместе с Пяртом Тийвелем. Да-а, можно себе представить, как добрые знакомые годами нашептывали Агне об Оскаре. Этих милых приятельниц хлебом не корми, дай им только посудачить и поделиться информацией.
Похоже, что сам Оскар уже не интересует их, а, может быть, Агне слишком холодно отнеслась к их наветам и тем отбила охоту болтать. Теперь им брошена новая кость: Керту. Очевидно, они уже успели обрушить на Агне поток сочувствия. В наши дни постоянная озабоченность считается хорошим тоном. Как бы ребенок не сбился с пути, как бы самому не заболеть смертельной болезнью.
Но смеяться не стоит. В нынешнее время больше, чем когда-либо, следует считаться с предостережением — начал смехом, как бы не кончил слезами.
Оскара охватила слепая ненависть к Пярту Тийвелю. Человек с лиловыми вьющимися волосами вывел отнюдь не сахарный лук, а чертов корень.
В начале рабочего дня Луклоп вызвал начальников отделов в свой кабинет. Оскару пришлось сесть рядом с Пяртом Тийвелем. Сейчас должно было начаться маленькое торжественное собрание. Из-за своих личных переживаний Оскар успел забыть об объявленном УУМ'ом конкурсе на лучшее письмо. Меж тем за это время жюри, состоявшее из именитых людей, проделало в поте лица большую работу и определило победителя. Им оказался автор Оскара — Мадис Кээгель, который в своем письме заклеймил стоявшую у дверей архитектурного памятника мусорную урну, напоминавшую бочку. Тот самый Мадис Кээгель, письмо которого на десятый день конкурса вывесили на стенде, как лучшее, и который работал на комбинате по сооружению заборов. Тот самый Мадис Кээгель, который рекомендовал красить ограды в зеленый цвет, чтобы люди чувствовали себя, как на природе.
Услышав от Луклопа о выдвижении Мадиса Кээгеля, Оскар бросил на Пярта Тийвеля торжествующий взгляд. Лицо начальника первого отдела оставалось непроницаемым. У Оскара мелькнула идея. Теперь-то он, наконец, отомстит Тийвелю! Он решил после торжественного собрания поговорить с Луклопом.
Тайный план принес Оскару некоторое облегчение.
С наслаждением откинувшись на спинку стула, он смотрел, как победитель конкурса Мадис Кээгель, сопровождаемый швейцаром Яаном Темпелем и доставившим его сюда Ээбеном, входил в комнату.
Мадис Кээгель сиял. Осторожно неся свой живот, он прошел на середину кабинета и неуклюже поклонился во все стороны. Сев, подтянул на коленях брюки, которые, согласно давно прошедшей моде, были узки в голени.
