Высокое небо - Грин Борис Давыдович (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Теперь совершенно очевидно, что осечки не случилось. Вот они сидят, директор со своей гвардией, — любо на них смотреть. Крепкие, полные сил, не знающие сомнений.
На последнем пленуме совета при наркоме Серго говорил, что нужно овладевать техникой так, как это делает Побережский со своим коллективом. На совете были директора индустриальных гигантов страны — бесстрашные бойцы, партийцы до мозга костей, орлы. Возможно, кого-то из них и кольнули слова наркома. Но факт остается фактом: в Перми сотворили чудо. Там признают одну меру — досрочно. Завод пустили досрочно, авиационный мотор освоили досрочно, а сейчас поговаривают уже о том, чтобы досрочно освоить проектную мощность производства.
С виду они скромняги. Ишь, как сидят — словно гимназисты: руки и то упрятали под стол. А какими делами ворочают — просто диво!
Швецов, например. Ведь если разобраться, он везет два воза — и технический директор и главный конструктор. Ехал человек на Урал за любимым делом, а ему такой довесок преподнесли — другой бы взвыл. И хорошо, что другой. Много еще этих других. Внизу не хотят сидеть, а наверху для них места нет. Вот и брюзжат, кичатся прошлыми заслугами, если, конечно, таковые имеются. А он живого дела искал, чтобы по душе, и получил его, даже с лихвой.
Что бы ему сейчас грохнуть кулаком по столу: «Конструктор я, почему же не по назначению меня используют?» Пришлось бы поднять руки: «Сдаемся, товарищ Швецов, ваша правда». Но он отлично понимает сложность момента, потому не выставляет ультиматумов. Завод пущен, и это, конечно, преотлично. Но часы лишь тогда часы, когда они безупречно точны. А в Перми их еще только завели.
Выйдя из-за стола и оправив свой оливкового цвета китель, Орджоникидзе прошелся по кабинету. То, что он сказал, было прямым продолжением его короткого раздумья:
— Первым заводом будет тот, который даст продукцию не кустарным способом, а на конвейер. В авиационной промышленности эту роль мы отводим вашему заводу.
Заложив руки за спину, нарком медленно прохаживался вдоль длинного стола и развивал свою мысль. Лицо его чуть побледнело, взгляд смоляных глаз стал сосредоточенным. Картина, которую он развертывал перед слушателями, и радовала, и заставляла крепко задуматься.
Первостепенная задача — наладить конвейер. В узком смысле — это чисто технологическая задача. Там, где появляется конвейер, умирает кустарщина. Тысячи людей словно настраиваются на одну волну, и возникает ритм. А что может быть важнее в современном производстве? Работать в ритме — значит идти вперед, работать без ритма — все равно, что подниматься по эскалатору, бегущему вниз.
В 1934 году, когда завод был вздыблен монтажом, о конвейере даже не помышляли. Пришел план на сборку пятидесяти моторов — какой уж тут конвейер! В готовых цехах станки работали через один, а то и вовсе молчали. Главным действующим лицом оказался слесарь, а внушительный блок цехов превратился в затрапезную мастерскую. Гора родила мышь.
Надо ли агитировать за конвейер сейчас, когда завод принял законченный вид? Нет, конвейер надо пустить, и это будет лучшей агитацией.
Не вечно заводу возиться с М-25. Слов нет, мотор получился хороший, но авиация кричит: «Дайте мощность!», а это значит, что Перми придется засучить рукава. Нужен еще более мощный и надежный мотор, и прийти в авиацию он должен непременно с конвейера.
Лишь в самом узком смысле эту задачу можно назвать технологической. В широком плане это политическая задача. Советский Союз должен иметь свои моторы. Свои! Случись война, за границей их не купишь.
…Слушая Орджоникидзе, Швецов думал о том, что здесь, в кабинете наркома, подведена черта под всем, что удалось сделать на первом этапе. Теперь начинается новый, второй этап, который, быть может, станет самым важным во всей его жизни конструктора.
В городе все переполошились. С утра на улицах полно народу. Не праздничный день, а висят флаги. Из репродукторов льются песни. У газетных киосков столпотворение.
Развертывая свежий номер «Звезды», люди припадают глазами к короткому сообщению:
«Сегодня с поездом № 46 приезжают в Пермь Герой Советского Союза В. П. Чкалов и орденоносцы моторостроительного завода».
Нина Ивановна узнала об этом, разумеется, не из газеты. Ночью ее разбудил настойчивый звонок почтальона, принесшего телеграмму Аркадия Дмитриевича. Сон как рукой сняло. Едва дождавшись рассвета, она стала собираться на вокзал, чтобы встретить мужа.
В трамвае давка — яблоку негде упасть. Кто-то из заводских узнал Нину Ивановну, уступил место. В поселке ее знали многие, и не только как жену главного конструктора.
Как в этой тихой, невидной женщине, в прошлом московской машинистке, проявилась натура общественницы? Она и сама не взялась бы ответить на этот вопрос.
Когда они жили в Москве, все было иначе. У Аркадия Дмитриевича были свои дела, у нее — свои. Изо дня в день, пунктуально в одно и то же время он уходил на завод и возвращался домой, в Костомаровский переулок, где его ждал привычный уют. При всем желании она не могла бы стать ему помощницей в его многосложных обязанностях главного инженера и главного конструктора завода. В ее силах лишь было создать ему условия для спокойной работы.
По вечерам, когда Аркадий Дмитриевич усаживался за чертежный стол, она не сразу уходила из комнаты. Стоя в дверях, еще долго смотрела ему в спину, зная, что вот сейчас он наклонится вперед и возьмет правой рукой карандаш, не поворачивая головы, другой рукой нащупает счетную линейку, потом выпрямится в кресле, словно вбирая в легкие воздух, и только тогда склонится над листом ватмана.
Она не смогла бы сказать о его моторах ни слова. То, чем жил муж, было недоступно ее пониманию. Его работа представлялась ей чем-то очень серьезным и значительным, чему она не могла подобрать подходящего имени.
Но что из того? Она и так была счастлива. От сердца к сердцу у них лежала прямая дорожка.
Когда Аркадий Дмитриевич решился переехать в Пермь, она не возразила ему ни словом. Нелегко было ей, коренной москвичке, расстаться с родным городом, но она и виду не подала. «Раз надо, значит надо».
На новом месте и жизнь пошла по-новому. С первых дней Нину Ивановну взяла в работу неутомимая Елизавета Побережская, жена директора завода.
— Они ударным делом заняты, — закипая, говорила она о мужьях, — а мы что же, так и будем киснуть?
Нина Ивановна растерялась.
— Но чем же мы можем помочь заводу? Я машинисткой могла бы…
Побережская взорвалась.
— Чем? Мы? Да если все жены специалистов объединятся в бригады, горы можно будет своротить. То ли нам доставалось в гражданскую!
Нина Ивановна уже слышала о боевой молодости Елизаветы Побережской. Она и с будущим своим мужем познакомилась на фронте где-то под Коростенем.
— Я согласна в бригаду, — робко сказала Нина Ивановна, еще не представляя своей будущей роли.
Побережская не бросала слов на ветер. Уже на следующий день жен специалистов пригласили в партийный комитет. Они вошли настороженно, еще не зная, к чему приготовиться — к мирному разговору или к обороне. Их объединяла неизвестность. В остальном же они были почти чужими и совсем разными.
За столом в парткоме оказалось около пятидесяти женщин. Пожилые и молодящиеся, молодые и совсем юные. Они были в платках, беретах, старомодных шляпах и вычурных шляпках, рожденных последним криком моды. Их глаза, устремленные друг на друга, проницательно видели то, что невозможно передать словами.
Последней пришла Побережская. Сбросив кожаную куртку, она громыхнула стулом и села.
К назначенному сроку больше никто не явился. Решили не ждать, начинать.
Боже праведный, что произошло после того, как парткомовец провозгласил отточенный лозунг: «Завод должны строить все!» Будто в комнате разорвалась шумовая бомба. Одни одобряли, другие криком выражали протест, третьи пытались пообстоятельней объяснить свою позицию. Казалось, что все пятьдесят «за» и все пятьдесят «против».
