Скандал из-за Баси (журнальный вариант) - Макушинский Корнель (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Я — ее дядя? — сдавленным голосом закричал пан Ольшовски. — И ты, балбес, поверил во все это?
— А почему бы не поверить? — сонным голосом ответил Михась. — Я хотел уложить ее на двух креслах, но тот старый начал кричать на весь дом, что это вы можете спать на креслах, но она должна спать на кровати, потому что это очень нежный ребенок.
Пан Ольшовски обеими руками схватился за голову.
— Иди спать! — крикнул он.— Завтра мы об этом поговорим!
Знаменитый писатель являл собой жалостную картину. Затуманенным взглядом он смотрел на спящую девочку и с напряжением думал, что сделать с этим фантом. Какой-то сумасшедший актер привел ему ребенка. Или что-то перепутал, или глупо подшутил. Все это, конечно, выяснится, но только утром, а что же делать теперь? Надо бы пойти спать, но пан Ольшовски правильно предполагал, что он и глаз не сомкнет. Разные люди находили разные вещи в своих постелях, но это что-то неслыханное — чтобы на собственной кровати найти какого-то незнакомого ребенка. Он хмуро смотрел на девочку и старался вспомнить, не видел ли он ее случайно где-нибудь. Нет, он ее не мог видеть нигде, иначе он бы ее помнил. Ребенок очень хорошенький. Раскрыл ротик и спит замечательно спокойно.
Он озабоченно осмотрелся, размышляя, где бы ее уложить. Этот болван Михась так храпит, что жалко сил его опять будить, а дело с устройством постели было очень сложным. И он, махнув рукой, погасил свет и перешел в кабинет, где и устроился кое-как. . .
Сны ему снились тревожные, так как казалось, что он — в огромном театре, а в каждом кресле сидит ребенок; актеры слетают со сцены на крыльях, каждый берет по ребенку, летит к нему домой и кладет его на его кровать. На этой кровати теснится уже, может быть, тысяча детишек, и вдруг все начинают орать и визжать. Пан Ольшовски в страхе пытается удрать, но какой-то старый актер хватает его за ногу и кусает огромными зубами. Пан Ольшовски вскакивает с постели в ужасе и широко открывает глаза. Он не видит кусающего его за ляжку актера, но очень отчетливо слышит детский тоненький голосок, хохот и радостные возгласы.
«Что за черт?» — думает Ольшовски в удивлении.
И вдруг он вспомнил все и понял, что эта шумная реальность в самом деле находится в его доме. Он потихоньку приблизился к двери и стал прислушиваться. В кухне проходит какое-то чрезвычайно веселое собрание: маленькая девочка создает пискливый фон, этот бандит Михась бубнит и грохочет на все голоса, и какой-то третий голос, явно дамский, вторит им дискантом. И так там весело, что скоро, видимо, начнутся танцы. Знаменитый писатель, не выспавшийся и злой, выглянул через приоткрытые двери и увидел тройку шалопаев, состоящую из Баси, Михася и жены дворника, женщины милой, но такой необъятной, что вокруг нее могла бы маршировать армия. Видно, Михась, не зная, что делать с девочкой, вызвал «скорую помощь» в лице пани Валентовой.
Пан Ольшовски нетерпеливо позвонил.
— Приведи сюда этого ребенка! — крикнул он смеющемуся Михасю.
Паренек втолкнул Басю в кабинет, а сам предпочел отойти на безопасное расстояние. Девочка вбежала быстро и, поняв из всего предыдущего опыта, что оказалась среди очень приятных и доброжелательных людей, после короткого колебания начала влезать на колени к украшению современной литературы. Она с любопытством всмотрелась в нахмуренное лицо «нового пана» и, явно насмехаясь над этой строгостью, подставила щеку.
— Поцелуй меня! — сказала она.
Пан Ольшовски обалдел и с минуту напоминал жену Лота, превратившуюся в соляной столп.
— Поцелуй меня! — вернула его к действительности Бася, но уже с оттенком нетерпения.
Великий писатель машинально прикоснулся губами к ее светлой головке. Довольно скупой это был поцелуй. Однако Бася милостиво приняла его за чистую монету и снизошла до продолжительной беседы. Беседа была односторонней, потому что пан Ольшовски задавал вопросы, а Бася отвечала смехом или хватанием его за усы. На живом примере оказалось, что история — говорил дед с образом, а образ с ним — ни разу — не лишена оснований. Ни о чем нельзя было допытаться от этой девочки. Ей было хорошо, каждый день она сменяла место пребывания, каждый относился к ней доброжелательно, а значит, все было в порядке. Зачем морочить себе голову еще чем-то? Поэтому и пан Ольшовски отказался от расспросов и, горько усмехаясь, присматривался к этому таинственному ребенку. Да, ребенок прехорошенький и исключительно милый, но что же ему делать с этим ребенком? У себя, в холостяцком хозяйстве, он оставить его не может, поэтому нужно как можно скорее начинать поиски и отдать ребенка кому следует. Михась вспоминал об актере Валицком. Что это за актер? Пан Ольшовски не мог вспомнить, но скорее всего он легко его найдет.
Так глубоко он задумался над этими проблемами, что даже не заметил, что девочка куда-то его ведет. Писатель машинально шел за ней и делал то, что она ему велела. По ее просьбе он должен был поднять ее, чтобы она могла увидеть себя в зеркало, должен был доставать книжки с полок, чтобы она могла их потрогать, должен был, наконец, осмотреть ее сумочку и какой-то кусок картона. Вдруг он живо заинтересовался. На картоне, замазанном и залитом чернильной жидкостью, он ясно увидел свою фамилию и адрес. Ольшовски не знал, что Шот поправил расплывшиеся буквы и вывел их с нажимом, как на меди. Он беспомощно рассматривал эту картонку, вертел ее в разные стороны, но в конце узнал ровно столько же, сколько в начале.
— Скандал арабский! — сказал он сам себе.— Что же делать? — крикнул он громко.
— Прыгать! — посоветовала ему Бася.
Совет был очень разумный, но взрослые люди сами не знают, чего они хотят. Этот большой человек вовсе не выказывал никакой охоты прыгать. Прилепился к телефону и штурмовал все театры, разыскивая актера Балицкого. Ему отвечали, что лазит такой по божьему свету, но никто, однако, не знает, где он живет и не бродяжничает ли, случаем, по провинции.
Бася не покидала его ни на минуту; ей очень нравился этот высокий пан, который так забавно что-то кричит в черную коробочку. Из всех, кого она встречала до сих пор, этот был самым хорошим, таким же хорошим, как Михась.
Пан Ольшовски был знаменитым писателем, но он, однако, ни в зуб не знал что делать с соплячкой, крутящейся, как веретено, задающей шестьдесят вопросов в минуту и смеющейся над умнейшими ответами. Тогда он призвал на совещание пани Валентову, которая вкатилась в комнату, как тяжелое орудие на позицию, и дала ему спасительный совет.
— Все в доме говорят, что вы должны оставить у себя этого ребенка! — сказала она вежливо.
— Как это — все? — крикнул пан Ольшовски.— А кто же о нем знает?
— Знают, знают... Уже вчера, когда девочку привели, некоторые приходили на нее посмотреть, а сегодня, когда вы еще спали, тут потихоньку была целая процессия.
— О Боже! — застонал пан Ольшовски.— Вы что, с ума сошли? Этого ребенка ко мне привели случайно!
— Случайно или не случайно, этого я уж не знаю. Но я знаю, что это Господь Бог ее сюда привел, чтобы у вас жизнь была немного повеселее. Это солнышко, а не девочка! И вы хотите ее отдать??
— А что я с ней буду делать? — крикнул пан Ольшовски.5
— Если у вас нет сердца, то вы можете выбросить ее на улицу, но тогда Бог вас накажет, а если совесть у вас есть, то вы ее вырастите.
— Выращу? Но ведь ее у меня отберут!
— Пусть попробуют! — загремела тучная дама так мощно, что знаменитый писатель отступил, как перед ревущим напором бури.— Каждый слетит с лестницы и свернет себе шею. О, посмотрите, как она к вам ластится, эта пташка,— прибавила она голосом, уже менее громыхающим.
Пан Ольшовски, осознав, что «весь дом» с готовностью принял Басю в свое каменное лоно, решил действовать самостоятельно. Он поручил деловитой пани Валентовой заниматься ребенком, то же самое поручил Михасю под угрозой побоев, а сам отправился на поиски. Он обошел все театры, везде спрашивая о Валицком. Да, его знали, и пан Ольшовски тоже должен знать его, артиста из своего спектакля. Он начал смутно припоминать, что в самом деле видел человека, который, по общему описанию, был мрачен, как кладбище в полночь. Только спустя три дня он разузнал его адрес и помчался туда как можно скорее. Какой-то юноша объяснил ему, что Валицки уехал с бродячим театром на восток, а вернется через месяц. Пан Ольшовски глухо застонал.
