Стать огнем - Нестерова Наталья Владимировна (мир бесплатных книг TXT) 📗
–?Максимушка, – припала она к его груди, – так мне грезилось стихов про нашу любовь…
–?Дык где ж я их возьму? – оттаял Максимка.
Нюраня обильно смочила слезами его рубаху в области сердца и поцеловала:
–?Тут!
–?В гроб меня загонишь, – сказал Максимка, поднимая ладонями ее лицо, – умру в молодые годы.
–?Поживи ышшо, любимый!
Через месяц, когда Нюраня и забыла о «настоящей любви со стихами», но при этом не забывала периодически морочить Максимке голову своими проказами, он ей заявил:
–?Стихи-то я тебе написал.
–?Какие стихи? – ахнула Нюраня. – Всамделишные? Поэму?
–?Поэму не поэму… – достал Максим из кармана сложенный листок.
–?Дай сюда! – выхватила она. – Ой, темно здесь, не видно. У тебя спички есть?
–?Нюрань, какие спички на сеновале? Увидят огонек, надерут нам ниже спины оглоблями.
–?А ты наизусть помнишь? – Она бережно спрятала листок за пазуху.
–?Помню, но у меня там последнее слово никак не подстраивается.
–?Все равно! Читай.
Максимка откашлялся и торжественно начал:
– В баню! – возмущенно закончила Нюраня.
Максим хотел захватить ее в объятия, но Нюраня вскочила, бросилась к приставной лестнице, скатилась вниз, не переставая обзывать Максимку иродом, предателем, варнаком и лиходеем. Она клялась его больше не видеть и угрожала выцарапать ему глаза, если только появится.
Утром Аким подобрал на полу листок, протянул хозяину с вопросом, нужная бумажка али на самокрутки можно взять.
–?Да тут стихи, – удивился Еремей Николаевич и принялся читать вслух:
– Фет, – сказал мечтательно Василий Кузьмич.
–?Какой еще Ферт? – хмыкнула Нюраня.
Она слушала отца, затаив дыхание от восторга. Ни слова не понимая и не запоминая, улавливая только музыку, в которую превращались поэтические строчки.
–?Афанасий Афанасьевич Фет, великий русский поэт, – пояснил доктор.
–?Да это для меня Максимка Майданцев сочинил! – забрала Нюраня у отца листок и бережно сложила.
–?Ну-ну, – покивал Василий Кузьмич. – Максимка. Майданцев.
Он не стал говорить, что сборник стихов поэта видел у школьной учительницы.
–?Ты с Максимкой… того? – замялся Еремей Николаевич.
–?Не «того», а поэтически, сами не видите, что ли? Только маме не говорите, а то она мне волосья повыдергивает.
–?Если б повыдергивала… – вздохнул Еремей Николаевич.
Он не мог как положено блюсти выросшую дочь, своенравную любимицу. Или не хотел напрягаться.
–?Если бы у Анфисы Ивановны, – подхватил доктор, – возникло желание что-нибудь повыдергивать, я не пожалел бы своей бороденки.
Максимка не форсировал женитьбу с Нюраней не только потому, что у нее была мечта, или жалеючи ее стариков. С этим он как-нибудь справился бы. Что, замужним нельзя учиться? Или Медведевы-старики поголовно парализованы, обездвижены и бревнами лежат? Максима останавливали личные обстоятельства.
У его бабки Аксиньи когда-то было пять сыновей, про них до сих пор вспоминают как о сибирских богатырях. И дед, муж бабки Аксиньи, и сыновья сложили головы в войнах и восстаниях. Трое сыновей, в том числе отец Максимки, успели жениться, двое оставили детей – у Максимки были родная сестра и две двоюродные. Словом, если долго арифметику не разводить, жил он в бабьем царстве: бабка Аксинья, ставшая главой рода, мать, сестра, вдовые тетушки, двоюродные сестры. Плюс довесок – прабабка со стороны матери и прабабка со стороны отца, постоянно друг с другом мерявшиеся потерей ума. Женщины ссорились нескончаемо, у них возникали и рассыпались группировки, они шушукались, сплетничали, наушничали бабке Аксинье, которая, прожив молодость среди мужчин, не умела распознавать хитрых бабьих интриг и то одну сторону принимала, то другую. Запутавшись, приходила в ярость, хватала что под руку подвернется и лупила склочных баб направо и налево, не разбирая правых и виноватых. Хорошо, если полотенцем хлестала, а бывало, что ухватом прикладывала. При этом даже бездетной сорокалетней невестке не позволяла отправиться в город, в работницы. Хотя многие вдовы, да и девицы возрастные подались в Омск давно и нашли там свое место, и были среди них не только переселенки, но и коренные сибирячки. Для бабки Аксиньи подобная вольность была равносильна благословению на непотребство, шлюшество. Ее слушались, жили, как паучихи в банке, но против бабкиной воли пойти боялись.
Среди женщин Максимкиной семьи, разных по характеру и темпераменту, по большому счету не было прирожденных подлых злодеек. В других обстоятельствах они стали бы хорошими хозяйками и добрыми матерями. Но вдовство, тяжелый дневной труд и холодная постель ночью, скученность и, главное, беспросветность, бесперспективность судьбы выплеснули их энергию, неизрасходованные эмоции и чувства в нескончаемую и бессмысленную борьбу друг с другом.
Максимка давно, лет с четырнадцати, научился отстраняться от бабьих склок, оставаться сухим в топком болоте их взаимных упреков и обид. Дай им волю, с ума бы свели. Не лупить же ему мать и теток, как бабка Аксинья. Единственный мужчина, продолжатель рода – его послушались беспрекословно, даже с каким-то радостным почтением: ему не наушничать, при нем ссор не затевать, а то… Что «то», Максим не знал, да и они тоже, но внутренняя политика: «парень в дом вошел – рты на замок» – соблюдалась свято. Это вовсе не означало, что, приведи он жену в дом, ее оставили бы в покое. За неделю обглодали бы Нюраню до косточек.
Степан, брат Нюрани, как-то посочувствовал Максимке:
–?Ох, и тяжелехонько тебе, парень, наверное, приходится.
Максимке было невдомек, что, намучившись с коммунарками – женщинами свободного социалистического труда, – Степан отдал бы руку или глаз, но не согласился жить в обстоятельствах Майданцева.
–?Дык справляюсь.
–?Дык молодец, – насмешливо похвалил Степан. – Организаторская руководящая жилка в тебе, наверное, есть. Тебе сколько исполнилось?
–?Двадцать.
–?А Нюране девятнадцать. Отец, Еремей Николаевич, рассказывал, ты стихи ей пишешь.
–?Ну-у-у… – смущенно протянул Максимка.
–?Не нукай, не запряг! – сменил тон Степан. – Ежели с моей сестренкой что-либо непотребное произойдет, то я тебя, парень, мехом вовнутрь выверну!
–?Да мы пожениться хотим! Мы любим друг друга! – выпалил Максимка.
–?Чего? «Любим»? Ишь как выражаешься, рифмоплет, – снова потеплел Степан. – Пожениться – это правильно, хорошо. А после свадьбы сразу ко мне в коммуну переселяйтесь, там мы из вас выкуем… перекуем… – запутался Степан.
Он явно спешил.
«Разве ты не ведаешь, что она мечтает на дохтора учиться? – подумал Максимка. – Или, в точности как я, считаешь это неосуществимой блажью?» Вслух он ничего не сказал.
–?Извини, тороплюсь, – начал прощаться Степан. – Верчусь как белка в колесе. Знаешь, что это такое?
–?Нет.
–?Богатые купцы и мещане всякие сажали белку в клетку и ставили ей колесо, в котором белка беспрестанно бегала. Если белка не мчится, то организм ее погибает.
