Вызов врача - Нестерова Наталья Владимировна (книги бесплатно без онлайн txt) 📗

Наталья Нестерова

Вызов врача

Пролог

Девочка пряталась за кустами. Дом построен и заселен недавно, молоденькие деревца вокруг детской площадки никого не могли скрыть. Кусты тоже невысокие, но густые, благодаря дружным весенним листочкам. Если стоять в полный рост, то голова торчит над верхушками веток. Да и не выстоишь долго, а ждать девочка решила до победного конца.

Почему так говорят: «победный конец»? Ведь победа должна обозначать новую счастливую жизнь?

Девочка нашла деревянный ящик, поставила его в угол, который образовывали кусты, уселась. Теперь ее не видно ни с одной стороны, разве только из окон верхних этажей дома. Более всего боялась: спустится какая-нибудь сердобольная старушка, начнет приставать с вопросами: почему ты здесь прячешься? Где твои родители?

Восьмилетние девочки не караулят по вечерам в засаде, а делают домашнее задание, аккуратно, без помарок, выводя строчку за строчкой, наслаждаясь чистописанием, будто вышиванием крестиком.

Девочка была одета в коричневое форменное платье, с белыми воротником и манжетами, и белый фартук. Сегодня суббота, полагается надевать в школу белый фартук, а не черный, как в остальные дни. Девочка пришла в этот двор сразу после школы. Ждать пришлось долго. Очень хотелось пить, и еще в туалет. Но девочка терпела, не покидала своего убежища. Листочек за листочком она выщипала в середине куста отверстие, через которое отлично просматривались вход во двор, двери подъездов и детская площадка. В поздних майских сумерках белый фартук светился ярким пятном. Девочка сняла фартук и затолкала его в портфель. В окнах зажегся свет.

Ту, ради которой пришла сюда, девочка узнала сразу. По веселому заливистому смеху, хотя никогда его не слышала, по лицу, плохо различимому в темноте, оттого непонятно – похожему на единственный виденный снимок или нет. Но девочка почувствовала, как внутри словно что-то оборвалось и безошибочно выкрикнуло: «ОНА!» Девочка припала к амбразуре в кусте, не замечая колючих веток.

Женщина была не одна, со спутником. Они все время целовались. В подворотне дома, потом прошли десять метров и опять целовались. В перерывах женщина хохотала, веселилась, кружила на месте.

Мужчина ловил ее, подхватывал, и они опять сливались в поцелуе.

Девочка никогда не видела таких откровенных, взрослых, бесстыдных, долгих и частых поцелуев. Она почувствовала, что заливается краской брезгливости и стыда.

Женщина очередной раз вырвалась из объятий кавалера, прибежала на детскую площадку, села на качели, принялась раскачиваться. И все время смеялась! Взлетала вверх, юбка легкого крепдешинового платья нескромно задиралась, женщина по-девчоночьи болтала голыми ногами и заливалась хохотом от веселья. Ее спутник подошел и стал сильнее раскачивать качели. Женщина верещала от страха, но в ее визге было не меньше счастья, чем в смехе. Потом он остановил качели, подхватил женщину на руки и с притворной угрозой «Закружу!» стал быстро вертеться на месте.

Девочка думала, что так кружат только детей. Но с детьми так и не целуются после веселой забавы. Девочка встала, от парочки ее отделяло метров пять. Женщина заметила девочку и погрозила пальцем: не подглядывай! И в следующую секунду забыла о ней, взяла своего кавалера под руку, тесно к нему прижавшись, и, воркуя, повела к подъезду.

– Мама! – глотая слезы, тихо позвала девочка.

Ее никто не услышал.

Мама, бросившая девочку восемь лет назад, была абсолютно счастлива. От ее счастья дочери не полагалось ни малюсенького кусочка.

– Ненавижу! – произнесла девочка и пошла к арке.

Она мысленно повторила «Ненавижу!», наверное, тысячу раз, и это помогло не расплакаться.

Девочка чувствовала себя больной и старой. Будто по-ребячьи игривая мать забрала у нее детство, наградив собственной старостью.

Дома девочку ждали встревоженные бабушка и отец. На их расспросы, где пропадала, девочка устало соврала, что была у подруги.

– Но как же так? – удивился отец. – Мы обзвонили всех твоих…

– Помолчи! – остановила его бабушка. Она хорошо знала свою внучку: если та не хочет говорить правду, значит, имеет для этого серьезные основания.

День первый

1

Засвистел чайник. Мария Петровна пришла на кухню и выключила газ. Который раз кипятит! Сколько еще ждать?

Вернулась в комнату, села на диван, надела очки и стала читать журнал. Через минуту сдернула с носа очки, отшвырнула журнал, решительно сняла телефонную трубку и набрала номер. Занято! У них вечно занято!

С десятой попытки пошел сигнал вызова, и ей ответили.

– Поликлиника? – рявкнула в микрофон Мария Петровна. – Кто говорит? Регистратура? Слушай, ты, регистратура… Да, больная Степанова! Да, пятый раз звоню! А ты деньги получаешь за то, что со мной разговариваешь! Где врач? На вызовах? Пусть ногами быстрее двигает, подохнешь, пока ее дождешься! Небось по магазинам шляется, а не по вызовам… Это ты меня оскорбляешь, регистратура! Я? По голосу не больная? А кто две „скорых“ ночью вызывал? И нечего трубку бросать! Разбросались! – Мария Петровна посылала проклятия, хотя ее уже никто не слушал. – Всю страну к чертовой матери разбросали!

Мария Петровна опустила трубку на рычаг, подошла к письменному столу, посмотрела на перекидной календарь. Первое декабря тысяча девятьсот девяносто девятого. И единица с тремя девятками, как опрокинувшееся число зверя, и грядущий двухтысячный год вызывали почти мистический страх вхождения в новую эру. Когда-то двухтысячный казался страшно далеким. Двадцатилетняя студентка Маша Степанова кокетливо загибала пальцы, подсчитывая: „В двухтысячном мне будет… пятьдесят четыре года! Это невозможно!“

Подойдя к зеркалу, Мария Петровна повернула голову вправо-влево.

– Мне сорок пять! – произнесла она вслух. – И ни копейкой больше!

Вернулась к дивану, взяла очки, надела, снова подошла к зеркалу, закусила нижнюю губу, рассматривая подбородок. Так и есть! Черный волосок.

– Сволочь! – обозвала его Мария Петровна, достала пинцет и выдернула.

Единственным признаком старости она считала эти предательские волоски, то там, то сям вылезающие на подбородке. В молодости их и в помине не было, а теперь приходится лицо полоть, точно грядку с сорняками.

Наконец, звонок в дверь. Мария Петровна на цыпочках побежала в прихожую, припала к дверному глазку. На площадке стояла молодая женщина, варежкой стряхивала с шубы снег. Мария Петровна бесшумно отодвинула с утра смазанную маслом задвижку и побежала обратно. В коридоре, от поворота в гостиную, крикнула:

– Входите, не заперто!

У Марии Петровны большая трехкомнатная квартира в „сталинском“ доме, если кричать из комнаты, чтобы услышали на площадке, – глотку сорвешь.

В гостиной Мария Петровна плюхнулась в заранее приготовленное большое кресло, укрыла ноги шерстяным пледом.

Врач задержалась ненадолго в прихожей (шубу снимала) и вошла в комнату. Молодая женщина, невысокая брюнетка с короткой стрижкой, без укладки, которую бесполезно зимой делать тем, кто вынужден много ходить по улице. Если бы не серьезно-хмурое, профессионально строгое выражение лица докторши, ей можно было дать лет двадцать шесть. Но кислая (как определила Мария Петровна) мина тянула на все тридцать с хвостиком.

– Добрый день! – поздоровалась врач.

– Покажи руки! – потребовала Мария Петровна.

– Простите?

– Глухая? Руки покажи.

Врач усмехнулась, поставила на стул сумку, покрутила перед носом пациентки руками, показала ладони и тыльную сторону.

– Довольны?

Ноготочки у докторши аккуратные, но не элегантные, а как у пианистки, которая не может себе позволить длинных ногтей.

– Не больно-то у тебя руки трудовые, – оценила Мария Петровна. – Характеристику принесла? Резю-мэ? – по слогам, откровенно издевательски проговорила Мария Петровна.