Люди, которые всегда со мной - Абгарян Наринэ Юрьевна (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Вера быстро закончила с уборкой, вернулась в подсобку, вымыла ведра, выстирала тряпки. Развесила их сушиться.
– Ты здесь, дочка? – окликнул ее сторож кладбища.
– Доброе утро, уста Гево. Уже ухожу.
– А я смотрю, ворота отперты. Сначала решил, что забыли вчера запереть, а потом вспомнил, что сегодня первое воскресенье месяца. Нееет, говорю, это невестка Овакима Арутюновича пришла.
– Это я, да, – улыбнулась Вера, – как вы себя чувствуете, уста Гево?
– Плохо, – старик поморщился, согнул и разогнул в локте руку, – всю ночь кости ломило. К ливню.
– До дома успею добежать? – Вера сполоснула руки, энергично потрясла ими в воздухе – вытереться было нечем. – Столько лет живу в Берде, а привыкнуть к вашим нежданным грозам и туманам так и не смогла.
– Да, погода у нас меняется быстро. Солнце, дождь, снова солнце, снова туман. Тебе надо научиться предугадывать ее по приметам. С утра такая тишина стояла, даже петухи не кричали. Они к сильной грозе притихают. Я тебе вот что скажу – вряд ли успеешь до дома добежать, ливень совсем рядом. Лучше пережди его в подсобке.
– Ребенок скоро проснется.
– А что, некому за ней присмотреть?
– Есть кому. Но я все-таки пойду. Может, успею обмануть грозу. До свидания, уста Гево.
– Ну как скажешь, Верушка. Доброго тебе дня.
Обогнать грозу не удалось – она настигла Веру у подножия Хали-кара. Заволокла, запутала, забарабанила тяжелыми дождевыми каплями по голове, по спине, вцепилась в плечи, потянула назад – к реке, к старому кладбищу. Выключила свет, напустила кромешной темени – такой, что невозможно стало разобрать, где тропинка, а где отвесный бок холма. Вера побоялась идти вверх – от ливня дорогу мгновенно развозило, можно было поскользнуться и сорваться в пропасть. Она припустила направо – к старой часовне. Непроницаемо-черное небо ощерилось сиреневой пятерней молнии. В ее свете Вера краем глаза выхватила мелькнувшее наверху, на самом краю обрыва, светлое пятно.
– Ве-ра! – сквозь шум ливня долетел до нее крик мужа.
– Петрос? – Она притормозила, рванула назад, к тропинке.
– Стой где стоишь, не поднимайся!
Вера кинулась, не разбирая дороги, навстречу мужу, но поскользнулась, упала, ударилась боком. Скатилась вниз. По бедру разлилась тяжелая, свинцовая боль.
– Петроооос! – завопила она.
Крик ее утонул в утробном рыке громового раската. Вера попыталась подняться, но не смогла – бок сильно саднило.
– Тебе же сказали стоять там, где стоишь, – раздался над ухом голос мужа. Он быстро ощупал ей бедро, ногу – Вера охнула, попыталась высвободиться, – не дергайся! Перелома вроде нет, сможешь идти?
Не дожидаясь ответа, он подхватил-поднял ее на руки, побежал, спотыкаясь, по дороге.
– Сюда, сюда! – звал кто-то из темноты. Сверкнула новая молния – громадная, с полнеба. Она вонзилась в край земли серебристым копьем, озарив неровным светом окрестности и голый купол часовни. В низком проеме двери стоял старик и махал рукой – сюда!!!
Петрос нагнулся, чтобы не удариться головой о низкий порог, проскользнул в темную, пахнущую сыростью и временем часовню.
– Живы-целы? – раздался дребезжащий голос пастуха.
– Уста Амбо, где нам притулиться?
– Стадо у алтаря. Не ходите туда, напугаете их еще больше.
В подтверждение его слов из темноты раздалось встревоженное короткое мычание. Следом залаяла Найда.
– Чшшшш, – отозвался пастух, – свои.
Петрос бережно опустил жену:
– Болит?
– Уже нет. – Вера нашарила рукой холодный хачкар, прислонилась к нему саднящим боком, позвала мужа: – Иди сюда, здесь много места.
– Нужно съездить в поликлинику, сделать снимок. Вдруг трещина. – Петрос еще раз пощупал ей ногу.
– У тебя не руки, а клешни, – вырвалась Вера.
– Ну что же ты хотела, руки хирурга другими не бывают. Мне же надо разобраться, что там у тебя.
– Да все нормально, Петрос, просто ушиблась.
– Куда вас в такую погоду понесло? – зацокал языком пастух.
– Она на кладбище была, дядя Амбо. Когда стала приближаться гроза, я побежал ей навстречу, но не успел.
– Почему не успел? Очень даже успел. Курить хочешь?
– Хочу.
– Только у меня самокрутка, я магазинное не курю.
– Спасибо, – Петрос затянулся, резко закашлялся, – ядреная махорка.
– Это вы всякими папиросами с фильтром балуетесь, а я свое люблю. Традиционное. Зачем что-то новое, если есть старое, нашими дедами придуманное?
– Это да, – легко согласился Петрос.
Скоро глаза привыкли к темноте, и Вера смогла разглядеть стадо – испуганное грозой, оно жалось к каменному полуразрушенному возвышению алтаря. Часовня была старая, десятого века. Основательно построенное, с вытянутым вверх остроконечным куполом сооружение скорее напоминало обычное человеческое жилище, чем храм. На стенах тут и там проступали полустертые молитвы на староармянском – грабаре. Справа и слева от алтаря располагались узкие кельи с продолбленными в стенах низкими нишами. Раньше в этих нишах стояли образа, теперь они пустовали, затянутые густым слоем мохнатой от пыли паутины. В одной из стен зияла огромная дыра. Большевики первым делом снесли большую, девятнадцатого века церковь и только потом взялась за часовню. Но почему-то доводить дело до конца не стали – ограничились тем, что скинули крест и выдрали с мясом часть стены. Надругались и забыли.
Если гроза заставала стадо у подножия Хали-кара, пастух загонял его в часовню. От косо бьющих потоков воды земля превращалась в жирное месиво, а потом быстро высыхала, затягивая в плотную корку коровьи следы. По такому неровному полу очень неудобно было ходить, особенно старухам, которые часто заглядывали в часовню – помолиться и поставить свечки. Они хоть и роптали, но ничего богохульственного в пребывании животных в часовне не видели.
– Кто мы такие, чтобы решать, где спасаться от грозы Божьим тварям? – приговаривали они.
Вере очень нравилось такое почтительное и разумное отношение к жизни, к миропорядку, ко всему тому, к чему, по большому счету, человек никакого отношения не имел. Она всем сердцем полюбила этот крохотный, затерянный в зеленых холмах городок и его жителей. Берд пленил ее своей природой, переменчивым настроением, влажными туманами – никогда прежде Вера не видела таких туманов – непроглядные и безмолвные, они приходили непрошеными гостями и долго стояли, прижавшись лицом к оконному стеклу.
Берд нравился ей своим отношением к Богу – Вера не раз слышала, как старики, разговаривая с Ним, называли его «Господь-джан». Словно Он не абстрактное вселенское добро, а конкретный человек, всеми уважаемый патриарх, который живет буквально рядом, воооооон там, сразу за поворотом, вторая калитка за старой сливой, можете не стучать, у Него всегда открыто.
В часовне было по-прежнему темно, но через пролом в стене пробивался бледный свет. Сквозь неутихающий шум дождя слышно было, как бьется о прибрежные камни разбуженная ливнем Тавуш. Река теперь долго будет свирепствовать, безжалостно выкорчевывая расположенные вдоль русла деревянные заборы и хлипкие деревца.
– Петухи кричат, слышите? – сказала Вера.
– Я не слышу, дочка, глуховат стал, – отозвался пастух, – но, если петухи действительно кричат, значит, гроза унимается, можно уже трогаться в путь.
Вера вышла под дождь – он еще не угомонился, но уже не свирепствовал и не бил наискосок, сшибая с ног шквальным ветром. Уста Амбо принялся выгонять из часовни стадо – коровы одна за другой осторожно вылезали в пролом в стене, кротко мычали, Найда подгавкивала их мычанию, словно подбадривала.
– Цо-цо, – увещевал старик. Вера насчитала семь коров, надо же, подумала, в темноте казалось, что их больше.
– Петрос, помоги убраться, – попросил пастух. – Коровы-то неразумные, не понимают, где можно покакать, а где нельзя.
Они сорвали несколько больших листьев лопуха, скрылись в низком проеме притвора. Быстро убрались, вынесли завернутые в листья коровьи лепешки, выкинули в кусты. Сходили на речку – сполоснуть руки.
