Стать огнем - Нестерова Наталья Владимировна (мир бесплатных книг TXT) 📗
–?Дык идите к нам! Главным счетоводом, или как по-другому должность назовем. Зарплату положим. Не знаю какую, но, клянусь, постараемся не обидеть! – Степан замер, страшась получить отказ, понимая, что без правильного планирования и учета коммуна обречена. Учитывать и подсчитывать мог только образованный человек. Где его найти? Вот – сидит перед тобой, хмурится. Сейчас откажет с какими-нибудь дворянскими словечками: «покорнейше благодарю, весьма польщен…»
–?Неожиданное предложение, – сказал Андрей Константинович. – Мне нужно посоветоваться с женой… А вот она сама. Уже обед?
Он встал, когда в комнату вошла женщина в оренбургской шали, повязанной поверх бархатной шляпки, в темном пальто, отороченном серебристым каракулем. В руках она держала корзину с крышкой. Очевидно, обед супругу.
–?Позволь тебе представить… э-э-э, – замялся Андрей Константинович.
–?Степан Еремеевич Медведев, – поклонился Степан, – председатель коммуны «Светлый путь», то есть еще не председатель, не выбирали, организатор я.
–?Моя супруга Ирина Владимировна. Представь, Ира, зовет в свою артель на должность экономического управленца.
–?Зову! Очень зову! От всего сердца!
Ирина Владимировна, как и муж, носила очки. Несколько секунд они смотрели друг на друга, точно вели мысленный разговор. За блеском очков Степану было не разглядеть выражения глаз.
–?Это ведь в сельской местности? – спросила Ирина Владимировна. – Природа и чистый воздух?
–?Великолепная природа! – заверил Степан. – Лес, луга, река, пруд – красотища. И воздух, конечно.
–?Омск – ужасно пыльный город. – Ирина Владимировна поставила корзинку на стол. – На обед у тебя консоме и пирог с капустой, – сказала она мужу.
Степан понял, что его вежливо выпроваживают, но все-таки уточнил:
–?Когда приступить сможете?
–?Думаю, что мое увольнение из сей организации не за горами, – попрощался Андрей Константинович.
Фроловы были, конечно, белой кости, дворянской. И не сибиряки. Как их занесло в Омск, Степан так и не узнал. Ушлые бабы выяснили, что вроде и он, и она раньше в гимназиях преподавали. Он – математику, она – языки. И что был у них ребенок, девочка, умерла в пятилетнем возрасте от скарлатины. Постельное белье Ирина Владимировна стирала с белением и крахмалением. На стол мужу еду подавала (точно видели!) на нескольких тарелках фарфоровых, одна плоская, а сверху суповая, третья маленькая рядом – хлеб класть. Салфетка крахмальная (для одного раза пользования!) в кольцо засунута, по краям от тарелок по нескольку ложек, ножей и вилок серебряных.
Ирину Владимировну оформили учительницей, бывший сарай под школу оборудовали. Два класса: с восьми до десяти годков детвора и с одиннадцати до четырнадцати – всего семнадцать голов. Учебников не было, бумаги и карандашей не достать, как Степан ни старался. Дети писали между строчек в старых книгах, которые раздобыли, когда скит старообрядцев под снос пошел, и на листах, выдранных из толстых амбарных книг – архива Погореловского Обчества, который Степан перевез в Масловку.
Ирина Владимировна говорила, что книгам староверов цены нет.
Степан отвечал:
–?Хорошим людям цены нет. Новые люди новые книжки напишут. Если их, конечно, грамоте обучить. Есть у нас практическая возможность достать бумагу для школы?
–?Нет, – признавала учительница.
Фроловы ни с кем не дружили, не сходились близко, держались отчужденно. Дети учительницу побаивались, хотя она никогда не повышала голоса. Ирина Владимировна была необычная, не похожая на деревенских баб, и умела презирать безмолвно, взглядом. Презирала лентяев и лодырей. Наказывала учеников тем, что не разрешала тренироваться в писании по драгоценным книгам.
Огорода Фроловы не заводили, скотины не держали (у каждого члена коммуны были личные корова и птица), продукты покупали.
Приходила баба, по простоте душевной приносила учительнице петушка, уже опаленного и ощипанного, в дар от чистого сердца. Ирина Владимировна доставала кошелек и рассчитывалась.
–?Дык ведь вы с моим оболтусом три дни дополнительно заниматеся! – говорила баба.
–?В этом заключается мой учительский долг, а за петушка потрудитесь получить плату.
Другое дело, что цену им за муку, овощи, убой, рыбу, дичь, пельмени никогда не задирали, по минимуму брали. Сначала коммунары настороженно отнеслись к этой парочке «белой кости», а потом уважением прониклись к щепетильности учительницы и математическим талантам Андрея Константиновича.
Будь Степан верующим, свечки ставил бы за его здравие – столько Фролов коммуне пользы принес. Ночами сидел, окно до рассвета светилось, все высчитывал, как «Светлому пути» выгоднее на правильную дорогу выбраться. Наутро расскажет Степану о своих расчетах и бровью не дернет, ожидая благодарностей. Говорит будто с неохотой, как о само собой разумеющемся.
Парася-то за Фроловых свечки ставила. Только редко в церкви бывала. До ближайшей церкви пешком не доберешься, а розвальни или сани бабам давали только по большим праздникам и после того, как они вой поднимали и грозили забастовку устроить.
Медведевы и Фроловы жили в двухэтажном доме, принадлежавшем когда-то семье тысячника Маслова. На первом этаже горница, куть за печью, комната, служившая конторой, по сути кабинетом Андрея Константиновича, и еще комната, в которой поселились Степан и Парася с сыном. На втором этаже две комнаты, фроловские: гостиная, она же столовая, и спальня.
Парасе нетрудно было на всех еду готовить, она много раз предлагала Ирине Владимировне – та отказывалась.
–?Если наше питание не нравится, вы скажите, я быстро учусь, вашинского наготовлю, – не унималась Парася. – Чтоб вам у плиты не стоять.
–?Благодарю, Прасковья Порфирьевна! В этом нет необходимости.
Ирина Владимировна ставила на поднос супницу, в которую переливала щи, и шла на второй этаж. Единственное, чего добилась Парася, – мыть за учительницей сковородки, чугунки и кастрюли.
Поначалу Ирина Владимировна и тут воспротивилась:
–?Попрошу вас впредь этого не делать!
У Параси слезы на глаза навернулись:
–?Да что ж вы нас так изводите за нашу искреннюю благодарность?!
–?Поймите вы, мил-человек! – чуть потеплела Ирина Владимировна. – Мы с мужем давно приняли решение рассчитывать только на себя в любых обстоятельствах.
–?А если я вам полы помою, то обстоятельства ухудшатся?
Ирина Владимировна улыбнулась. Она редко улыбалась.
–?Вы, Прасковья Порфирьевна, удивительная женщина. Степану Еремеевичу повезло.
–?Дык и Андрей Константинович на вас не жалуется.
–?Надеюсь. Чугунки и кастрюли – ладно, мойте, а полы в наших апартаментах – запрещаю. Мне, нам с мужем, – уточнила Ирина Владимировна, – нельзя полагаться на чужую волю, сколь бы бескорыстной она ни была. Если бы мы поступали иначе, мы бы не выжили.
Парася потом думала: «Точь-в-точь как свекровь, для которой одалживаться – нож острый. Они совершенно разные – Ирина Владимировна и Анфиса Ивановна, ничего общего ни во внешности, ни в повадке, не говоря уж об образовании. И в то же время похожи какой-то внутренней стерженностью. У меня ее и в помине нет».
За шаловливым Васяткой иногда было не уследить. Мать в кути хлопочет, а он шмыг по лестнице, да и в комнату Фроловых. Прасковья опомнится – где сынок? Давно не слышно. А он уж наверху развлекается. Фроловы мальчика никогда не прогоняли, но и не тетешкались с ним особо. Прасковья прибежит с извинениями, ей говорят, мол, забирайте своего постреленка. Лица у них и всегда-то каменные, а в этот момент точно по камню рябь прошла. Как если дают человеку что-то очень вкусное и желанное, а он отказывается на силе воли.
Какие бы условия для «Светлого пути» ни обеспечивал Степан, сколь искусна ни была бы бухгалтерия Андрея Константиновича, коммуна не поднялась бы без истового труда ее членов.
Пахали в три коня – засветло пахарь начинает, в полдень дает первому коню отдохнуть, впрягает второго, завечереет – третьего, до темноты с поля не уходит. То же самое и с боронованием – в три быка. Не хватало быков – впрягали коров. Скотину берегли, а себя – нет. На уборку хлебов и сбор скошенной травы выходили все – захворавшие, беременные, подростки, дети. В октябре первого года существования коммуны Степан с несколькими мужиками ушел в тайгу, отвел душу на охоте, показал места, где зверь бывает, зимовья. Добыли медведя, росомах, выдр, бе?лок без счету. Степан не мог себе позволить надолго отлучаться, и месяц – роскошество. Но потом, в дальнейшие годы повелось: назначенные и обученные Степаном охотники до апреля, до того времени, когда надо лес валить и свозить, промышляли в тайге, а сам он радовался, если удавалось вырваться хоть на две недели. Та же история с рыбалкой. Добывали столько рыбы, что ее, мороженую, в сарай, что твои дрова, под стрехи забивали.
