У дикарей(Рассказы. Совр. орф.) - Носилов Константин Дмитриевич (список книг txt) 📗
— Ну, что тут о кочке — ты рассказывай нам суть! — раздался, было, чей-то нетерпеливый голос; но его тут же прервали, прося не сбивать с рассказа опытного рассказчика, который, было, уже остановился.
— Помните кочку, говорю, болотную, на которую вас усадил этот ваш прославленный Керимко и заставил не только сидеть в ожидании гусей, которые и не заглянули, где вы сидели, ваше благородие, а заставил даже носиться чуть не целые сутки по болоту? Кто из киргизов мог устроить такую историю, чтобы потом покатываться на кошмах от смеха над русским чиновником? Кроме Керимки, плута этого, никому в степи не выдумать.
— Вам мало было, ваше благородие, этого урока хитрого киргиза, — продолжал рассказчик, — вы отправились с ним еще на пропавшую тушу дикой свиньи! Свинья эта, знал прекрасно ваш Керимко, да и с ним все его юрты проклятые, пропала самой естественной смертью, но Керимко устроил из этой свиньи такую вам свинью, о которой стыдно вспомнить!.. Помните, ваше благородие, как он все соблазнял Васе на свиную облаву с ребятишками, как вы пришли в самое наилучшее от этого настроение, только удивляясь смышлености киргиза, и помните, сколько удовольствие это вам стоило на медь и серебро, которое перепало бедным юртам, и в результате явилась какая-то старая, уже облезлая свинья, в смерти которой вы совсем неповинны?
Оба этих предварительных рассказа сопровождались гомерическим хохотом компании, и чуть не всех громче и больше хохотал Ефим Яковлевич, который словно переживал теперь снова все эти истории, оказавшиеся просто ребяческими проделками хитрого Керимки.
— И свинья и кочка не вразумили вас, ваше благородие, и вы отправились с этим архиплутом степи прошлое лето за дрофами! Были ли, действительно, дрофы тогда в степи, относительно этого пока точно неизвестно: вы говорите, что своими глазами видели, хотя давно носите очки и не можете порой прочесть, какая сумма значится у подателя на почтовой повестке; но Керимко, я слыхал, говорит, что не было и дроф, кругом которых он выдумал возить ваше благородие на арбе своей с риском разбить вам потом не только ваши очки, но и вывихнуть обе руки и ноги!..
В палатке было поднялся спор с рассказчиком относительно присутствия дроф на памятной охоте, но мы попросили продолжать рассказ.
Между тем, веселый рассказчик наш описывал путешествие на арбе уважаемого охотника, с Керимкою на быке верхом, по голой степи. Он преуморительно изобразил тощую фигуру Ефима Яковлевича с ружьем в руке, с очками на глазах, вперившегося в далекую серую точку. Это было так хорошо, что его даже похвалил сам Ефим Яковлевич, хотя при этом снова показал ему свой кулак, как бы прося быть осторожным в рассказах.
Затем веселый наш рассказчик самым натуральным образом изобразил нам скрип киргизской немазаной арбы, который, по его словам, по крайней мере целый час раздавался по голой степи, когда он кружил около воображаемого стада дроф с быком и Керимкой в виде всадника на быке.
Этот торжественный, осторожный объезд со скрипом арбы, будто бы, по словам рассказчика, был крайне необходимым, чтобы дрофы привыкли видеть и слышать мирно двигающуюся арбу кругом их стада, которое, привыкнув, таким образом только и подпускает охотников на выстрел к себе, и в конце концов даже ложится и прячется в траву, вероятно, воображая, что его не видят охотники.
Затем наш рассказчик, порядочно насмешив нас натуральным изображением скрипящей арбы, распевающей во всю степь: «курлы-ы, курлыы-ы», изобразил нам ленивого быка и восседающего на арбе скрипучей под эту музыку киргизскую и самого злосчастного Ефима Яковлевича, разумеется, с скорченной фигурою, чтобы не перепугать дроф, с ружьем наготове против тех птиц, которые существовали, быть может, только в его воображении: изобразил и посматривающих на эту картину киргизов из селения, которые видели все проделки своего Керимка.
Все это было рассказано с таким мастерством и с таким знанием местных условий и так наглядно при этом, что все мы буквально покатывались со смеху.
Наконец, рассказчик приступил к самому гвоздю рассказа о том, как Ефим Яковлевич вышел из терпения, кружась около воображаемых дроф, благодаря крайне ленивому быку, который двигался с скрипучей арбою самым отчаянно-медленным шагом. «Да, лупи ты, лупи вола, Керимко, хорошенько, что он у тебя словно спит на ходу — так медленно двигается по степи!» — говорит Ефим Яковлевич Керимке. Но Керимко напрасно дрыгает своими длинными ногами и подстегивает его вицею — бык, как говорится, ни с места.
Тогда Ефим Яковлевич сам вооружается какою-то вицею и начинает лупить быка; но бык ровно не хочет прибавить ни одного шага. Тогда измученный Ефим Яковлевич останавливает быка и предлагает Керимке сменить его на другого быка, чтобы закончить эту охоту. Но Керимке решительно восстает против этого предложения Ефима Яковлевича, говоря, что дрофы могут скрыться тем временем и предлагает Ефиму Яковлевичу испытать крайнее средство.
Он говорит, что скроется на минуту в ближайших камышах, вывернет свою баранью шубу, а когда Ефим Яковлевич будет проезжать эти камыши, выскочит оттуда неожиданно и рявкнет на быка из камышей голосом тигра.
Такая находчивость поражает Ефима Яковлевича, он в восторге от предложения Керимка попугать тигром ленивого вола, и с такой уверенностью забирается на вола вместо Керимка, чтобы править арбою, что и Керимко в восторге. Скрыться незаметно для вола в ближайших камышах и вывернуть там свою шубу — Керимку только одна минута, в следующую минуту к камышам, преважно сидя на воле, подъезжает Ефим Яковлевич; но тут вышло нечто такое неожиданное для Ефима Яковлевича, чего он, кажется, никогда и не ожидал от ленивого животного.
Бык вскинул рогами в сторону камышей, затем поднял хвост свой вертикальным образом и с таким диким ревом, таким галопом бросился от камышей прямо в свое селение, что Ефим Яковлевич чуть усидел на спине его, держась за шею его, и так и замер от ужаса на быке, предчувствуя, что он разобьет его или затопчет копытами.
С диким ревом быка, с жалобным скрипом арбы, пронесся бедный Ефим Яковлевич по голой степи мимо воображаемых дроф, Керимко, в селении, когда уже народ бежал навстречу ему, чтобы не случилось чего хуже.
Но все усилия киргизов остановить взбесившегося быка были напрасны: бык задел за что-то в селении — арба его разлетелась в куски, бык налетел на какие-то ворота, перескочил какую-то изгородь, и бедный Ефим Яковлевич свалился с него в виде мертвого тела…
В результате у бедного Ефима Яковлевича была вывихнута рука, патронташ его и ружье нашли в самом плачевном состоянии, а обезумевший бык убежал так далеко в степь, что его едва-едва нашли там уже к вечеру, все еще озирающегося, как будто он на самом деле был предметом нападения настоящего тигра.
Так плачевно закончилась охота на дроф Ефима Яковлевича, который еще теперь уверяет, что видел дроф и еще теперь уверен в искренности плутоватого Керимка, и, если что взял еще за правило, то только одно, никогда не садиться верхом на волов, зная по горькому опыту своему, как бывает неприятна на них верховая скачка.
На другой день после рассказа этой истории мы видели на базаре Керимка. Он, как ни в чем не бывало, стоял с своею скрипучею арбою и своим бурым ленивым быком, что-то продавая с своего воза. При виде нас он было очень и заметно обрадовался; но когда мы ему напомнили охоту на дроф с Ефимом Яковлевичем, он немало смутился. Видно было по глазам, что это порядочный плутишко из киргизов, и видно было по его расстроенной физиономии, что он очень жалел, что ему не удалось так же нас одурачить, как одурачил бедного Ефима Яковлевича на охоте за дрофами.
Но покидая его арбу, мы были уверены, что он одурачит еще многих охотников из русских чиновников, которые доверчиво отдаются неизвестным им проводникам и верят на слово каждому киргизу.
