Кто услышит коноплянку? - Лихачев Виктор (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
- и дальше в том же духе. Представляешь - Ардальон. Ну и имечко Казимир своему сыночку дал.
- И она ушла?
- Что ты! Мы вроде как помирились. Я даже перед этим... извинился. Представляешь? Конечно, гнида - это резковато.
- Резковато. А что было дальше?
- Да ничего. Как выпью - будто бес в меня вселяется. Фантазия начинает работать. Представляю, как Ардальон Ленку мою на кухне лапал...
- А если не лапал?
- Я же говорю - воображение. Завожусь. Начинаю с Ленкой отношения выяснять. Однажды возьми да скажи ей: "Этот Ардальон-шампиньон хоть целоваться умеет?" Знаешь, что она мне сказала?
- Догадываюсь.
- Вряд ли. В отличие от тебя, говорит, у него не только язык работает. Ну я и вмочил ей... Она повернулась и ушла.
- К сыну Казимира?
- К кому? Нет, к своей матери. Ну, давай, говори, что я свинья, что сам спровоцировал женщину. Давай. Ты же всегда любил на темы морали писать... А с другой стороны, - почти уже кричал Никонов, - она своим ответом фактически во всем призналась.
- Кто ты - решать тебе самому. А я тебе лучше стихи почитаю.
- Стихи?!
- Я, когда стихи читаю, всегда успокаиваюсь.
- Валяй, если это не очень длинно, - сказал озадаченный Никонов. "Простить, это значит - забыть"
Я слышал такое однажды. Забыть... Будто гвоздик забить
Так просто, так сложно, так важно. "Прощаю", - скажу не солгу,
Лишь душу сомненьем наполню: Простил - то есть я не напомню,
А вот позабыть не смогу.
- Здорово. В самую точку. Ты сочинил?
- Смеешься?
- Евтушенко?
- Игорь Козлов.
- Не слыхал такого.
- Хороший поэт. Водит в море корабли и пишет стихи. Они помолчали.
- И что ты будешь делать дальше? - спросил наконец Михаил друга.
- Понятия не имею. Но к ней на поклон не пойду. Я человек тоже гордый. Я не прав?
- Откуда я знаю? Тебе ответишь - опять оппортунистом назовешь. Или гнидой. У тебя, Никон, не заржавеет.
- А мне, представь себе, не смешно. Козлов, в отличие от тебя, правильно все говорит: не могу забыть - и все тут. Какие могут быть здесь советы?
- Слава, - думая о чем-то своем, спросил Киреев, - детей, кажется, у вас не было?
- Не дал Господь, слава Богу.
- Не говори так... И все-таки, можно я дам тебе совет?
- Валяй. Заранее знаю, что скажешь: иди - мирись. А шиш ей с маслом, пусть сама придет.
- Не ходи.
- Ты это серьезно?
- Вполне.
- Интересно. Что же ты посоветуешь?
- Уже.
- Что?
- Посоветовал. И пока сидишь дома, представь, что все твои фантазии - верны. Ленка тебе изменила. И не раз, не два, а все дни, пока ты в Туле находился. Представил?
- То есть как это все дни?
- А вот так. Все мы люди, все мы слабы. Ардальон Казимирович, видно, опытный сердцеед. Ты в последнее время много жене внимания уделял? То посевная, то уборка, то опять посевная.
- Постой-постой. Зачем ты все это мне говоришь? Ты что, оправдываешь ее?
- Нет, я просто ее не сужу.
- Но она же не имела права... пока я там... вот здесь, в моем доме.
- А где ей это делать? Ей же не семнадцать лет.
- Слушай, Кира, ты... ты...
- Говори, не бойся.
- Нельзя же таким циником быть. Ты меня поражаешь. "Все мы люди, все мы слабы". А долг? А верность? Просто слова?
- Славик, только без патетики. Мы же не на обсуждении устава СССР. А когда ты пять лет назад ко мне в Москве со "старой знакомой" пришел и попросил меня на пару часиков комнату вам предоставить - это как? Или что положено Юпитеру, то не положено быку?
- Ой-ой-ой, вспомнил. Скажешь, ты перед своей Галиной чист?
- Не скажу. Просто очень хочу, чтобы ты понял: за все в жизни надо платить. Я заплатил. Галя теперь жена другого человека.
- Да ты что?! - не поверил своим ушам Никонов.
- Увы. Правда, если Галя будет с ним счастлива, тогда я только пожалею, что она не ушла от меня раньше...
- Кир, послушай, а может, у Ленки с этим... сыном Казимира ничего не было?
- Думаю, ничего.
- Тогда я есть последняя скотина? Только, знаешь, гордость - страшная вещь. Я ведь первым шаг не сделаю.
- Это ты точно сказал: страшная вещь. Скажи, где мой рюкзак?
- Я его в прихожей оставил. А зачем он тебе?
- Меня Мирей Петровна пригласила в гости. Сказала, что ее мама очень любит интересных людей. Ведь я - интересный человек?
- Да, интересный, - растерянно произнес Никонов.
- А еще она сказала, что у них осталось вишневое варенье без косточек. Это - моя слабость. А ты позвони ей, пожалуйста, скажи, что я уже иду.
- Но почему? Тебе разве у меня плохо?
- И еще одна просьба, - будто не слыша друга, продолжал Михаил. - Дай мне адрес матери Лены... ...Через десять минут он стучал в двери одноэтажного дома по улице Урицкого. Киреев не знал, что он скажет Лене. Почему-то в этот момент его занимала мысль: отчего в каждом русском городе есть улица Урицкого? Дверь открыла Лена.
- Простите, вам кого?
- Вас, Елена Станиславовна.
- Миша, ты?! Проходи. Вот встреча!
- Не могу. Спешу. Увидимся и поговорим завтра.
- Хоть на минутку зайти - я тебя целый век не видела. Куда спешишь?
- В дом, где меня ждет вишневое варенье без косточек. К сожалению, твой благоверный смог предложить мне только сало, елецкую колбасу и много водки. Бр-р, это ужасно.
- Мой благоверный? Да пошел он...
- Зачем же так, Елена Станиславовна? У меня, кстати, просьба к тебе.
- Какая? Что это я? Говори, конечно. Если в моих силах будет...
- В твоих. За несколько последних лет я не сделал ни одного доброго дела. Представляешь? Неужели ты не дашь мне шанса?
- Какого шанса, Миша? - Лена ничего не понимала.
- Помнишь фильм "Морозко"? Мужик с медвежьей мордой ходил и кричал: "Кому сделать доброе дело?" Это про меня... - И потом, на секунду замолчав, Киреев, посмотрев прямо в глаза Лене, сказал тихо, но очень твердо: - Возвращайся к Никонову.
- Когда? - только и нашлась что спросить Лена.
- Прямо сейчас. Слава, конечно, порядочная скотина - это его слова, но ты ему нужна. А он - тебе. И, не дождавшись ответа, Киреев повернулся и шагнул в темноту. Спустя несколько секунд уже из-за калитки до Лены донеслось:
- А Казимирычу не верь. Это я как старый бабник тебе говорю.
- Почему не верить, Миша? Он честный и...
- Одинокий? Поэтому-то и не верь. Если мужик хочет, чтобы его пожалели, - он хочет этого не бескорыстно.
Глава тридцать третья
Легкие шаги и шепот: "Не беспокойся, мамочка, я его не отпущу, пока ты не вернешься... Он такой необыкновенный... Пока".
Киреев открыл глаза. За окном вовсю сияло солнце, его лучи играли на стене, книжной полке, репродукции шишкинской картины "Рожь". С Михаилом так бывало и раньше: просыпаясь в новом для себя месте, он не сразу мог вспомнить, где находится. Так и на этот раз. Только через несколько мгновений Киреев осознал, где он. За дверью шептались дочь и мама Назаровы. Он сладко потянулся. Хорошо! Чувствовал себя Михаил просто здорово.
- Мирей, сколько времени? - крикнул Киреев. Почти мгновенно открылась дверь и в ней показалось сияющее лицо девушки. Видимо, Мирей была все время рядом.
- Половина одиннадцатого, Михаил Прокофьевич. С добрым утром!
- С добрым утром! Ничего себе, из-за меня вы на работу не пошли? Увы мне! Простите.
- Что вы! - замахала руками Мирей. - Сегодня же суббота! Выходной. Вставайте, будем завтракать. Из кухни запахло блинчиками.
- Вы говорите - суббота? А я и не знал. Это... блинчиками так чудесно пахнет?
- Блинчиками, - засмеялась Мирей. - Вишневое варенье уже на столе.
- Без косточек?
- Конечно. Да, вам Вячеслав Павлович звонил. Он так вас благодарил.
- За что? - удивился Киреев.
- Как же? У него вчера ночью медовый месяц по-новому начался. К Никонову Елена вернулась. Представляете?
