КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Орлов Владимир Викторович (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗
Телефонный звонок прекратил мои недоумения. Звонил Александр Михайлович Мельников. Поинтересовался, просмотрел ли я его кассеты. Естественно, последовали мои пышные комплименты.
– Да, да, - сказал я. - В особенности меня восхитило, как вы на самом деле изящно вывернулись из этой мерихлюндии с бочкой… Да, Саша, кстати… А что там делал Квашнин со своей командой?
– Не знаю, профессор, - сказал Мельников. - Времени не было выяснить.
31
Вот уж чего не ожидал Андрей Соломатин, так это звонка Полосухина. То есть он понимал, что рано или поздно Ардальон на него выйдет (обещал у Каморзина), но скорого звонка не ожидал.
У Каморзина Ардальон наградил его визиткой. «Полосухин Ардальон Ильич. Академия постконтактных реабилитаций. Действительный эзотерический и сексуальный Член Президент». Ни адреса, ни телефона, ни номера факса, ни сайта. Впрочем, в углу меленько, но золотом - «ру». Нынче ПТУ не могли существовать, не произведя себя в Академии. Но тут дело, видимо, было посерьезнее.
В саду у Каморзина Ардальон произносил Соломатину слова случайные и на ходу. Там он был себе не хозяин. Или делал вид, что он себе не хозяин, а кого-то слушается. Со смыслом намекнул лишь о приобретениях, сделанных в Средне-Кисловском переулке Соломатиным, надо понимать, каких - не сказал. Но может, и сам не знал - каких.
В Брюсовом переулке, на службе, Павел Степанович Каморзин о происшествии с Соломатиным речь не заводил. Соломатин, естественно, ему ни о чем не напоминал. Иногда только Каморзин бормотал в его присутствии: «Она вернется! Она вернется!» Работников в Брюсовом переулке Каморзин удивлял своей унылостью. Будто запекся внутри него провинившийся крокодил. Впрочем, никто над ним и не насмешничал. Себе вышло бы дороже. Газет они особо не читали, если даже кто и вылуплял глаза на размахивавшего руками на экране Мельникова, то вряд ли употребляемая им фамилия мыслящего пролетария Каморзина была соотнесена с личностью звероподобного, бровастого коллеги, деньги от жильцов к которому, кстати сказать, по-прежнему прилипали. К тому же в программе Мельникова Каморзина в кадре не было. Он страдал в помещении. Оно и к лучшему. Рассудительный Соломатин и тот сомневался, не повредился ли Степанович разумом. Недавние слова Каморзина, произнесенные с воодушевлением: «Ведут, Андрюшенька, доктор, в наше товарищество газопровод, ведут, не отменили, значит эти-то, из района и области, они-то с расчетами, уверены в том, что она вернется!», сомнения Соломатина не отменили. Напротив. Хорошо хоть Каморзин не расспрашивал о презентованной им штуковине. Поиски ее Соломатин уже не вел. Нет ее и не было. А если и была, то выброшена в урну на Большой Никитской.
Но не эту ли штуковину имел в виду Ардальон Полосухин, говоря о некоем приобретении в Средне-Кисловском переулке?
Кстати, подумал Соломатин, надо предупредить дворника Макса, произведенного им в есениноведа Юлдашева, о том, что Квашнин намерен купить известный дом, и тогда вещицы в подвале станут собственностью миллионщика.
Вспоминая о воспарении бочки, Соломатин думал прежде всего о Елизавете. Из-за нее он отправился на «Дачный праздник». А так, на кой сдалась ему эта бочка, какую, по уверениям Макса, и мыши обоссали? В прежних своих беседах с Каморзиным Соломатин исходил из сострадания к блажи напарника. Поддакивал ему по деликатности. Хотя помнил мысль Сенеки: «Сострадание есть слабость болезни». Насчет болезни утверждение античного язычника Соломатин не разделял. А слабость? Что ж, слабость здесь присутствовала… Сам же он в собственных рассуждениях уклонялся от оценки блажи Каморзина. Но теперь, когда блажь эта стала чуть ли не всеобщей, когда десятки людей, а с явлением толкователя Мельникова на экране - и тьма их, начали относиться к феномену бочки всерьез, кто с интересом, кто с корыстью, кто с ехидством, но ехидствовали при этом не по поводу курьезного фантома, а в связи с чем-то реальным, когда мятая жестянка, обмоченная мышами дворника Макса, и вправду превратилась в примечательную историческую реликвию, неважно какую, но порождавшую брожение в умах, теперь вся история с бочкой вызывала раздражение Соломатина.
Бред какой-то, восклицал Соломатин. Опять же про себя. В какое время мы живем, восклицал.
А в твое собственное, отвечал себе Соломатин, время, в наше время, которое представляется тебе и не только тебе - мерзким, противным, постыдным, вертляво-колотушным, неприятным для порядочных людей и угодным для пройдох и себялюбцев. Время соломинок, за которые не всем дано ухватиться, а потому хороши для успокоения отлетающие бочки и божьи коровки с обнадеживающими эротическими возможностями. Ласковый самец полтора часа сползает с партнерши, чтобы не обидеть ее деловитостью окончания акта.
Нет, надо забыть о среднекисловской бочке и божьих коровках.
До среды надо забыть и об Ардальоне Полосухине.
Надо думать о Елизавете. Впрочем, что значит - надо думать? Он и так не перестает думать о ней. То есть именно в отношениях с Елизаветой и следовало искать теперь смысл (или оправдание) своей житейской суеты. Поиски эти требовали поступков. А совершать поступки Соломатину все еще не хотелось. В смирении и затворе пребывать ему было, пожалуй, комфортно. Да и Елизавета, подтрунивая над ним на «Дачном празднике», подтрунивая все же колко, советовала ему и далее сидеть в своем затворе.
Не издевалась. Он бы и не позволил. Не издевалась. Но задирала. Да еще и легенды о Карабахе и Балканах с умыслом подбросила недотепе Нечухаеву. Отчего же недотепе? Аккуратненький, стильно-ладный даже кавалер из нынешних тусовочных интеллектуалов. Может в любом ток-шоу порассуждать на любую тему. Может даже оспорить точку зрения о происхождении жизни заезжего мыслителя М. Веллера или осадить вертуна Отарика, подшутившего над самой Катей Лель. Но недотепа! И потому недотепа, что не поехал отдыхать с Джимом (Костей) Летуновым, а главное с Елизаветой в прохладные места из-за какой-то педантской дряни - адресного расхождения в судьбе измятой железяки. У такого удач не будет. Такие из-за одного добавленного пальца становились раскольниками и с удовольствием сжигали себя в скитах. И он, Соломатин, бывал подобным идиотом. Недотепа, идиот… Зачем браниться-то? Зачем принижать человека хотя бы в мыслях? А тут ревность, сказал себе Соломатин, ревность. Ведь не он, а театральный критик Нечухаев прибыл в сад Каморзина сопровождающим. И видно, давно обретался вблизи Елизаветы, раз его знал папаша Летунов. Хотя вполне возможно, таких кавалеров возле Елизаветы было несколько, а этот выпросил у нее приглашение на дядину дачу, следуя профессиональной дури, не Елизавета была ему желанна, а бочка-самозванка, какую требовалось публично испепелить.
Эко тебя зацепила Елизавета, сказал себе Соломатин, если ты целую гипотезу выстраиваешь по поводу одного из ее кавалеров! Зацепила…
Там в саду Соломатин, естественно, разузнал номера телефонов Елизаветы. Усердий не прилагал. Сестрицы Каморзины были тут как тут. И все слова кузины, понятно, слышали. Соломатину вручили листочек с тремя номерами - домашним, рабочим, сотовым.
А звонок к Елизавете Соломатин оттягивал.
И знал почему.
Нынешняя его влюбленность была известного ему рода. Это была влюбленность в свою влюбленность. Подростковое чувство у бывалого человека. Это тебе не страсть Мити Карамазова. А случалась в жизни Соломатина и страсть. Подростковая же влюбленность (у взрослого мужика - тем более) тем хороша, что и несчастья ее, и недоступность цели приносят удовольствия. Герои куртуазных романов Кретьена де Труа, и рыцари Артурова стола лелеяли влюбленность в свою влюбленность. Дамы, подарившие им шарфы или засохшие розы, оставались для них натурами неясными, воздушными, никаких телесных утех не обещали, случались среди них и страшилы, а рыцари чудесно существовали со своей любовью, толкавшей их на турниры, в путешествия к дремучим лесам, где их поджидали драконы и ядовитые медведи.
