Гибель Петрограда (Фантастика Серебряного века. Том XII) - Толстой Алексей Николаевич (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
Вспомнилась Митричу родная станица. Вспомнился первый день объявления войны, когда на клич царский встрепенулись и ощетинились казачьи стаи. Сразу полстаницы ушло на войну. Даже дед Аксен и тот с печи скатился и на сход вышел, а на сходе такой гвалт поднял, что казаки диву дались, «откуда-де у него такая прыть взялась». Покричал, покричал дед, а потом зашагал к шинку. Очумел Аксен на старости лет, зеленого хватить вздумал. А шинкарь даже двери не отпер, высунул бороду в окно и деду на ухо: «Нет вина, дед, Царь запретил». Ошарашило Аксена, как кипятком ошпарило, диво дивное приключилося, чудо чудесное, постоял, постоял он, сперва правой пятерней в затылке поскреб, потом левой туда же слазил, а затем вздохнул и перекрестился: «И слава тебе, Господи, давно пора, давно пора». А наутро, когда бабы и казачки молодые табуном высылали на улицу казаков провожать, опять закряхтел Аксен и снова с печи слез и принялся искать свою шашку. Видно, совсем очумел старый. Да и не только он, а все казаки старые шашки повытащили, точить их задумали. Посмотрел на него Митрич и вымолвил: «Куда тебе, деда, немцев бить, теперь на пять верст стреляют, и никому не нужна наша шашка и пика… дома сидеть надо, внучат пестать». «Хе-хе, — усмехнулся старик, — найдется казаку и теперь работа, и когда турок били — пушки были, да без нас не обходились. Давай-ка сюда мою шашку». Махнул рукой внук и дал деду шашку. Целый день на камне точил старик Митричеву шашку и здорово выточил, покойник, не сталь, а зеркало, смотреться можно, а лезвие, что твоя бритва — волос на лету рубить; выточил, — а на другой день Богу душу отдал, в другой поход отправился.
На опушке казаки спешились. Прилегли. Лошадей увел дозорный. Митрич задремал. Остальные семь, достав из-за голенища по кисету, свернули цигарки и задымили. В лесу зачирикали птички.
В соседней усадьбе, в каких-нибудь тридцати верстах от отдыхающих казаков, разыгрывалась следующая сцена: на лесной поляне, примыкающей к усадебному саду, вытянувшись в струнку, стояли двадцать пять немецких улан, а перед уланами, поправляя монокль и брезгливо выпятив нижнюю губу, расхаживал офицер. «Негг Gross, — гремел он. — Kommen Sie, Herr Gross [32], — почему у вас нет пуговицы? а? оторвали? Русских копируете, разиня, а? Что?» «Ich… Ich…» [33] — пытался ответить провинившийся улан. «Молчать!» — не давая ответить, орал рассерженный офицер, — «я, я… что я… позабыли дисциплину, распустились, сию же минуту пришейте пуговицу, живо… марш!». Лицо офицера побагровело, он обернулся к остальным солдатам и продолжал: «Седлайте лошадей, возьмите пироксилин и будьте готовы через четыре минуты». Ровно через четыре минуты, с точной немецкой пунктуальностью, отряд из двадцати восьми германских улан выехал на разведку.
В этой усадьбе, брошенной на произвол судьбы бежавшими венгерскими магнатами, квартировал австро-германский полевой штаб. При штабе состояли три корпусных командира, полковники, авиаторы и целая армия офицеров. Распоряжения и приказы штаба отдавались по телефону, соединяющему местные штабы корпусов, артиллерийские батареи и наблюдательные вышки. На случай стремительного наступления русских войск и для спасения чинов штаба в парке усадьбы бессменно дежурили семь блиндированных автомобилей. Главными и наиболее ценными разведчиками для штаба служили шпионы, которым и выдавались здесь необходимые планы и инструкции. Лучшими шпионами считались гвардейские офицеры; последние великолепно знали русский язык и набирались исключительно из обрусевших немцев, покинувших Россию в день объявления войны. До войны это были вояжеры, представители заводов, агенты страховых обществ и т. д.; вообще шпионами выбирались должности, более удобные для продуктивной работы на своем опасном поприще. Были и влиятельные шпионы: директора русских оружейных заводов, владельцы обмундировочных мастерских, инженеры черноморских доков, офицеры русской армии и даже генералы. Например, был следующий случай: застрявший в России шпион, состоящий в русском подданстве и отправляющийся в действующую армию в чине русского прапорщика, предварительно собирал подписку на постройку новых германских судов и цеппелинов. Только после объявления войны выяснилась та прискорбная истина, что немцы ездили на русских. Во главе всех предприятий, на фабриках, заводах, в акционерных обществах и т. д. верховодили немцы. Немцы устраивали забастовки, немцы же сеяли вражду и смуту среди русского народа. Вся эта организация деятельно подготовляла почву для будущего успешного действия германского оружия. В полном смысле слова, немец был настоящим «пруссаком» и, как таракан-пруссак, жил в каждом доме. Но яд войны вытравил эту нечисть. Основательная чистка надолго освободила Россию от пут германизма. Слившись воедино и уповая на помощь Бога, встала и двинулась великая Россия на защиту царя и отечества. Понятно, Германия не ожидала такого единства и, кроме того, надеясь воевать только с Россией и Францией, она не рассчитывала встретить в числе своих врагов как Японию, так и Англию, да и думала ли она, что король Альберт поднимет против нее меч свой? Лучшее, что могла сделать Германия, это добровольно сложить оружие и подчиниться требованиям союзников, но этого она не сделала, наоборот же, зверским ведением войны, в первые же месяцы своего выступления, она оттолкнула от себя все культурные народы мира и сравнялась с единственными достойными союзниками — турецкими башибузуками. «Виноваты не мы, германский народ, что рухнула культура твоя, от сего дня ты будешь влачить жалкое существование и уже никто из вас не поднимет вверх усов своих, как делал кайзер, а, наказанный и презираемый всеми, ты обратишься в Вечного странствующого жида и не найдешь успокоения на лице земного шара».
Митрич сладко храпел. Лень ли обуяла казаков, солнышко ли разогрело казацкие спины, Бог знает, поддались они соблазну вздремнуть немного и трое их них заклевали носами. Солнце близилось к полудню. Река уже не дымилась, а синела, весенние лужицы, как осколки разбитых зеркал, раскиданных по полю, ярко сверкали в лучах весеннего солнца.
— Смотри, ребята… — вдруг протянул один казак и, приложив к глазам руку, пристально вгляделся за реку. — Кого это Бог несет, посмотри-ка в бинокль, Гриша.
Все обернулись и замолкли. Гриша вытащил из кармана бинокль и приставил его к глазам. За рекой скакали двадцать восемь улан. Впереди ехали три офицера. Когда отряд доскакал до фермы, один из офицеров спешился и постучал в окно. На его стук на крыльцо вышел старый немец в колпаке и, что-то сказав офицеру, увел его за собой. Через минуту офицер снова появился на крыльце, но уже не с немцем, а в сопровождении двух белокурых девушек, которые, восторженно поглядывая на его блестящий мундир, подошли к коню и потрепали его по шее. Офицер засмеялся и, приложив руку к каске, вскочил на лошадь и поскакал к мосту, за ним снялся и весь отряд.
Митрич давно уже проснулся и, усевшись на корточки, принялся считать улан.
— Один, два… девять, семнадцать… двадцать восемь, — считал он, — немного трудновато справиться, да все равно куда ни шло, живьем не уйдут… Слушай, ребята: как только уланы сюда переправятся, — залп, поняли? Цель в офицеров, бери пониже, все равно — лошадей подстреливай. Четверо здесь останьтесь, а я с Гришей вон оттуда — слева ударю, а вы, — заметил он последним, — справа от елок выезжайте. Как эти залп дадут, так и вылетай. Благословись действуй. Поняли? Ну, прощайте… посмирнее лежите.
Митрич, Гриша, а за ним еще трое, прячась в траве, уползли за деревья. Слышно было, как они о чем-то заспорили, потом поцеловались и вскочили на коней. «Тише, черт! — донесся сдержанный голос хорунжего. — Не греми стременами». Потом все утихло. У лошадей дежурил один казак. Неприятельский разъезд въехал на мост. Копыта лошадей гулко стучали по деревянному настилу. Первым спустился на берег офицер и огляделся по сторонам. Кругом было обманчиво тихо. К мосту широким полукругом подступал лес. Слева зеленело поле, за нолем змеилось шоссе.
